Читаем без скачивания Такой долгий и откровенный день (сборник) - Елена Ронина

Оле было приятно услышать такой комплимент от подруги. Хоть так. Сколько они уже вместе сегодня? Полдня, а Ядвига так ничего и не сказала по поводу Олиной внешности. Правда, Оля и сама тоже никаких комплиментов подруге не говорила. «Вот ведь две старые завистницы!» – хохотнула Оля про себя.

– Брось, Ядя, ты знаешь, когда я в Москву приехала, все было наоборот. Я за тобой тянулась, провинциальная была, дальше некуда. Тут уж ты была мне примером. Знаешь, я где-то читала, что женская дружба – это все-таки категория особая и больше всегда – соперничество. Одна всегда впереди, а другая за ней тянется. Плохо, когда одна всегда королева, а вторая – ее тень. Так можно и жизнь свою поломать. И зависть развивается, и злость. У нас, слава богу, было по-другому, мы все время менялись ролями, и это было правильно. И потом, между нами никогда не стоял мужчина. Наверное, это нашу дружбу и спасло.

– Лелька, а ты никогда не жалела, что у тебя тогда, в юности твоей, с Большим театром не сложилось? Тоже ведь жизнь по-другому пойти могла.

– Могла, не могла. Что теперь говорить. Все бы было по-другому. Все. А только правильно ты, наверное, говоришь. Судьба. И все равно, суждено было нам здесь сидеть и пить этот кофе. Нет, наверное, все было правильно.

Под окнами московской коммуналки весело махали лопатами рабочие. Несмотря на холодный мартовский ветерок, они поскидывали свои телогрейки в одну кучу и, оставшись в рубахах и солдатских галифе, рыли у дома огромную яму. Периодически, опершись на лопаты, они устраивали себе перекур и, затянувшись «Беломором», что-то обсуждали и громко смеялись. Весна чувствовалась везде: в воздухе, в улыбках людей.

Правда, не у всех настроение на тот момент было таким уж весенне-безоблачным. Совсем по-другому все выглядело в одной из комнат той самой коммуналки.

Галина Михайловна нервно ходила по комнате. Боже, зачем только она заварила эту кашу? И что ей не сиделось в Одессе. Славы всенародной захотелось. Для кого? Для себя или все-таки для дочери? О чем думала, когда везла сюда свою девочку?

Девочка в это время горько плакала на диване.

– Ольга, прими это как нашу с папой ошибку. Что-то мы, значит, не продумали, все себе по-другому представляли.

– Мама, ну почему?!

– Потому! К сожалению, это невозможно, мы уезжаем домой.

– Не поеду! Я хочу танцевать здесь. Мама, это шанс. Нет, скажи мне, пожалуйста, на кой черт мы тогда вообще сюда приехали?!

– Ольга, не забывайся, ты как с матерью разговариваешь?

– А как мне разговаривать?! Ты вообще понимаешь, что произошло?! Меня взяли в Большой театр, я прошла все отборы. Без блата, без знакомств, без денег! Думаешь, мне было легко? Думаешь, это вот так просто, станцевала и все? А сколько я шла к этому, сколько нервничала. Боже мой, да что я девчонкам своим скажу? Интересно, поверит кто-нибудь, что мы вот просто неизвестно почему вернулись? Естественно, все будут уверены, что Скворцову не приняли. Конечно. Поехала, думала, она лучше всех! А на тебе! – Оля разошлась не на шутку.

– Оль, родная, ну прости меня. Я эту кашу заварила, тебя с места сорвала, а теперь понимаю: не могу тебя здесь оставить. Знаешь, я не очень себе все это представляла. Москва. Думала, город и город. А тут поняла: все совсем не так. Страшно мне за тебя, Оль. Сломают они тебя. Не нравится мне, и как профессор на тебя смотрел, и как молодые люди на улице оборачиваются. А если случится что-нибудь с тобой плохое? Я себе этого никогда не прощу! Оль, ты у нас одна.

– Мама, ничего со мной не случится. Ну почему должно что-то случиться?! Ты разбиваешь сейчас все мои мечты. Неужели ты этого не чувствуешь? – Оля вскочила с дивана. Кулаки сжаты, лицо перекошено. У Галины Михайловны сердце разрывалось глядеть на дочь.

– Лелька, ну давай разберемся не торопясь. Давай, перестань бегать по комнате, сядь рядом. – Оля села рядом с матерью, стараясь держаться прямо и не касаться ее.

Галина Михайловна сама подвинулась к дочери поближе, обняла ее.

– Хорошо, тебя приняли. Но где гарантия, что ты будешь получать те роли, которых ты заслуживаешь? Или так и останешься в кордебалете? Ну, перейдешь со временем в четверки. Потом – в тройки. В Одессе тебя уже знают, и там у тебя не будет такой конкуренции. И потом, там же все-таки работает твоя тетка, в обиду не даст. Сама знаешь, мир этот, творческий, злой. Без знакомств, без блата далеко не уедешь. А здесь у нас с тобой никого. Может, все-таки начнешь танцевать в Одессе, получишь хорошие партии, и с этим репертуаром вернешься в Большой. И лет тебе будет уже не пятнадцать. Ты прости меня, дочь, я действительно не подумала, когда тебя на Москву настраивала. А здесь поняла: не наше это, рано тебе, не справишься. А я папу тоже не могу бросить и сюда с тобой переехать. Давай рассудим так. Мы проверяли, на что способны. Оказалось, что все здорово. Действительно все хорошо, действительно есть талант, способности. Теперь нужно все оттачивать, – есть к чему стремиться.

– Мама, мама! А к чему стремиться-то? Цель у балерины одна – Большой театр! – Оля никак не могла забыть разговора с веснушчатой девчонкой. – И она была у нас в руках! – Оля заливала слезами весь белый свет. Размазывала по лицу слезы и сопли, потом вытирала руки о край шерстяной плиссированной юбки.

– Оля! – Галина поняла, что сюсюкать с дочерью она больше не будет. Решение принято, надо быть жесткой, для Олиной же пользы. Мать тряхнула дочь что есть силы за плечи. – Цель – это стать хорошей балериной! Запомни это! И в Большом театре можно раствориться, а на провинциальной сцене быть примой. Перестань рыдать. Жизнь только начинается. Ты попробовала свои силы. Убедилась, что балет – это твой путь. Все, едем домой. Ты обязательно поймешь, что я была права.

Истерика закончилась, Оля тихо всхлипывала.

– Мам, а ты помнишь, как ты соседок обшивала, чтобы оплачивать мои балетные уроки? Никогда не забуду, какое ты тете Рите на свадьбу платье сшила. Помнишь, ни у кого такого не было. Розовое, без рукавов. А сверху накидка на большой золотой пуговице. Еще Саввишна никак эту пуговицу вам отдавать не хотела. А вы ее упросили. Помнишь? Ты строчила на машинке, а я сидела на подоконнике и смотрела, чтоб кто чужой во двор не зашел. Помнишь? А если кого видела, то петь громко начинала.

– Помню, – мать обняла Олю за плечи, – вот ведь жизнь была, всего боялись, не дай бог кто узнает, что я соседок обшиваю. Саввишну больше всех и боялась, между прочим! А где еще денег взять было? Хорошо еще, что шить умела.

Оля сидела, прижавшись к матери.

– Но ведь это и твоя мечта была, чтобы я балериной стала. Представляешь, если бы я была солисткой Большого театра! Вот бы все твои труды вознаградились.

– А они и так вознаграждены. Но мы с тобой все-таки будем вместе. Все, вытирай слезы, ничего страшного не произошло, сейчас мы поедем в ГУМ и купим нам по красивой шляпке. Мы же из Москвы приезжаем!

Через месяц в Одессе Ольга переходила дорогу за руку со своим одноклассником Юркой Алексеевым. Между молодыми людьми назревал роман, настроение было хорошим, московское горе осталось где-то далеко позади.

Автомобиль выскочил из-за поворота внезапно. Оля ничего не увидела, только услышала визг тормозов, крики Юры, почувствовала, что какая-то сила вырвала ее руку из его руки и подбросила ее саму высоко вверх. Ольга ничего не успела понять.

Очнулась она в реанимации. Травмы были страшные, речь шла о том, что она вообще больше не сможет ходить. Доктора боролись за жизнь девочки, делали все возможное и невозможное. Мама не отходила от кровати дочери, винила во всем себя, чувствовала в этой страшной аварии какой-то знак. А что было бы, если бы не уехали, если бы остались в Москве? Эти мысли не давали Галине Михайловне покоя. Неужели она собственными руками погубила единственную дочь?!

Почти каждый день заходил живой и невредимый Юра с цветами. Он тоже чувствовал свою вину. Мог же отдернуть Олю, а он ее руку отпустил.

А через год Ольга опять начала учиться танцевать. Преодолевая боль, через не могу. Оля смогла разработать ноги. Травма эта давала себя знать всю жизнь, но примой-балериной Одесского театра она стала!

11.

16–30. Стержень в характере

МОPCКОЙ воздух, сосны, дивный пейзаж. Что еще поражает в Хорватии? Цвета. Необычайное буйство красок. Именно здесь Ольга впервые увидела кусты гортензии, цветущие огромными шарами одновременно белых, розовых и голубых цветов. Казалось, что это просто невозможно. А вот теперь два таких куста растут у нее перед домом. И радуют глаз. Как здорово, что сегодня не только Олин.

Оля поймала взгляд Ядвиги, устремленный на экзотические цветы. Думала, что подруга заговорит сейчас о них. Ошиблась.

– Почему все-таки жизнь складывается так? Вот объясни мне. Ведь у обеих были какие-то шансы, возможности. Или мы их упустили, или судьба не дает нам идти другой дорогой? Правильно ли все это? Помнишь, ты тогда в Париже про Леву говорила. Что карьеру ему испорчу. Я ведь о нем тогда не подумала. Не сразу, но потом поняла: действительно, его жизнь могла испортить. И что, развелась с ним через два года. Нужна была ему тогда моя жертва. Недавно, кстати, его в магазине встретила. Выглядит – страх! Весь оплывший, неопрятный какой-то. А ведь все вроде у человека складывалось прекрасно. Молодой талант, на фестивали посылали, помнишь? На «Берлинарий» ездил.