Читаем без скачивания Придурки, или Урок драматического искусства (сборник) - Виктор Левашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
СПИВАК. Вы совершенно правы, голубчик. Конечно, тщусь. Выше партии – это само собой. И даже выше народа. Я тщусь встать вровень с Господом Богом. Это удел художника. Любого. Если нет – он просто холуй.
ШКОЛЬНИКОВ (Фроловой). Это относится и к вам. Я думал над нашим разговором. Вы же не о сыне думали – о себе. «Как я смогу посмотреть ему в глаза». «Я» – вот что для вас самое главное! Я часто злился на мать. Чуть что – кидалась меня спасать: от фронта, от всего. А ведь так и должна поступать любая мать! А вы? Вы принесли в жертву сына – во имя чего?!. Прошу приготовиться к спектаклю. (Идет к выходу. Остановился.) Я долго не мог понять смысл приказа наркома: использовать пятьдесят восьмую статью только на тяжелых физических работах. Теперь понял. Только так можно выжечь гниль в ваших душах и вернуть вас, если это вообще возможно, к жизни советского общества. Только так. Только так! Только так! (Ушел.)
Пауза.
СПИВАК (Бондарю). Иван Тихонович, виноват я перед тобой. Перед всеми я виноват, но перед тобой особенно. Прости меня, старого идиота. Бьют, бьют, а все мало.
БОНДАРЬ. Все в порядке, Ефим Григорьевич. Вы заставили меня вспомнить, что я человек. И этого я уже никогда не забуду.
Вбегает КОНВОЙНЫЙ.
КОНВОЙНЫЙ. Гражданин режиссер, Зюкиной не будет!
СПИВАК. Как – не будет? Где она?
КОНВОЙНЫЙ. В больничке. Рука – во, и температура под сорок. Что будем делать?
СПИВАК. Ничего. Я могу поставить спектакль без костюмов. Я могу поставить спектакль без декораций. Но поставить «Без вины виноватые» без Кручининой не могу даже я. Впрочем, это уже не имеет значения.
ФРОЛОВА. Имеет.
Пауза.
СПИВАК. Хочешь сыграть?
Пауза.
ФРОЛОВА. Да.
СПИВАК. С т а к и м Незнамовым?
ФРОЛОВА. Да.
СПИВАК. Как?
ФРОЛОВА. Я знаю.
Пауза.
СПИВАК. Николай Евдокимович, подите-ка сюда, голубчик!
ЖУК (выходит из-за кулис). Ефим Григорьевич! Все равно настучали бы! Не я, так другой! Вы ж удержу не знали! Я усе время вам намекал, покашливал! А у меня трое по лавкам, да старики старые, мне всего тилько два года осталось!.. Простите меня, люди добрые!
БОНДАРЬ. Бог тебя, Иуда, простит.
СПИВАК. Где платье Кручининой?
ЖУК (поспешно приносит платье). Вот.
СПИВАК (Фроловой). Запас есть. Подгонишь?
ФРОЛОВА. Сделаю. (Берет платье, уходит.)
СПИВАК. Реквизит?
ЖУК. Все у полном порядке.
СПИВАК. Занавес не заедает?
Жук поспешно раздвигает брезентовые полотнища занавеса. Открывается лагерный зрительный зал – с рядами лавок и десятком новеньких венских стульев в первом ряду.
Пауза.
СПИВАК. Ну, ни пуха!
БОНДАРЬ. К черту, к черту!
Брезентовый занавес закрывается. Перед ним появляется КОНВОЙНЫЙ с винтовкой.
КОНВОЙНЫЙ (зычно). Контингент, внимание! Гражданин режиссер, докладайте.
СПИВАК. Дорогие друзья! Драмколлектив 2-го лаготделения продолжает показ сцен из комедии великого русского драматурга Островского «Без вины виноватые». (Уходит.)
КОНВОЙНЫЙ. Контингент, напоминаю! Вставать с мест и переходить с места на место запрещено! Переговариваться и подавать реплики запрещено! Аплодировать запрещено!
Занавес открывается. На сцене: «площадка в большом барском саду», реализованная в соответствии со скудными возможностями постановщиков. На покрытом дерюгой ящике – алюминиевые кружки, призванные изображать дудукинский хрусталь. На сцене: СПИВАК-ДУДУКИН, ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА, БОНДАРЬ-ШМАГА, ЖУК-МУРОВ, ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. На Школьникове – рыжий парик.
СПИВАК-ДУДУКИН. «Господа, я предлагаю выпить за здоровье артистки, которая оживила заглохшее стоячее болото нашей захолустной жизни!»
Все берут кружки.
СПИВАК-ДУДУКИН. «Господа, я реторики не знаю, я буду говорить просто. У нас, людей интеллигентных, в провинции только два занятия: карты и клубная болтовня. Так почтим же талант, который заставил нас забыть наше обычное времяпровождение. Мы спим, господа, так будем же благодарны избранным людям, которые изредка пробуждают нас и напоминают о том идеальном мире, о котором мы забыли… Господа, выпьем за редкий талант и за хорошую женщину, Елену Ивановну!»
Все чокаются с Фроловой-Кручининой и пьют.
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Шмага, мы выпьем за хорошую актрису, а за хороших женщин пить дело не наше. Да и кто их разберет, хорошие они или нет».
СПИВАК-ДУДУКИН. «Незнамов, что вы!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Виноват».
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Я за свои труды уже достаточно вознаграждена и нравственно и материально. Господа, честь, которую вы мне оказали, я обязана разделить с моими товарищами. Господа, я предлагаю тост за всех служителей искусства, за всех тружеников на этом благородном поприще, без различия степеней и талантов!»
СПИВАК-ДУДУКИН. «Справедливо, прекрасно, благородно… Незнамов, Шмага, за ваше здоровье!»
БОНДАРЬ-ШМАГА. «Наконец-то я сподобился, что за мое здоровье пьют.»
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Ну, теперь уж, Нил Стратоныч, я поеду, мне пора.»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Нет, куда ж вы? Нет, позвольте! Так нельзя!.. Вы уж мне позвольте сказать несколько слов, я вас не задержу».
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Сделайте одолжение! Мне будет очень приятно послушать вас; да и надеюсь, что и всем тоже».
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Господа, я получил позволение говорить и потому прошу не перебивать меня».
СПИВАК-ДУДУКИН. «Говорите!»
БОНДАРЬ-ШМАГА. «Говори, говори!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Господа, я предлагаю тост за матерей, которые бросают детей своих!»
СПИВАК-ДУДУКИН. «Перестаньте, что вы, что вы!»
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Нет, говорите, говорите!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Пусть пребывают они в радости и веселии, и да будет усыпан путь их розами и лилиями. Пусть никто и ничто не отравит их радостного существования. Пусть никто и ничто не напомнит им о горькой участи несчастных сирот. Зачем тревожить их? За что смущать их покой? Они все, что могли, что умели сделали для своего милого чада. Они поплакали над ним, сколько кому пришлось, поцеловали более или менее нежно. И прощай, мой голубчик, живи, как знаешь! А лучше б, мол, ты умер. Вот что правда, то правда: умереть – это самое лучшее, что можно пожелать этому новому гостю в мире. Но не всем выпадает такое счастье… А бывают матери и чувствительнее; они не ограничиваются слезами и поцелуями, а вешают своему ребенку какую-нибудь золотую безделушку: носи и помни обо мне! А что бедному ребенку помнить? Зачем ему помнить? Зачем оставлять ему постоянную память его несчастия и позора? Ему и без того каждый, кому не лень, напоминает, что он подкидыш, оставленный под забором. А знают ли они, как иногда этот несчастный, напрасно обруганный и оскорбленный, обливает слезами маменькин подарок? Где, мол, ты ликуешь теперь, откликнись! Урони хоть одну слезу на меня! Мне легче будет переносить мои страдания, мое отчаяние. Ведь эти сувениры жгут грудь».
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Он, он?»
Подходит к Школьникову-Незнамову, всматривается, ощупывает руками его лицо, как слепая. Снимает с головы Школьникова парик. И отшатывается, как отшатнулась бы зэчка, узнав в оперчекисте своего сына.
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Он, он!..» (Отступает, пятится, сползает по порталу.)
СПИВАК-ДУДУКИН. «Ах, боже мой, она умирает! Доктора, доктора! Вы ее сын. Вы убили ее!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Я ее сын?»
СПИВАК-ДУДУКИН. «Да. Сколько лет она искала вас! Ее уверили, что вы умерли. Но она ждала какого-то чуда. Она постоянно видела вас в мечтах своих, разговаривала с вами».
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «У ней не было других детей?»
СПИВАК-ДУДУКИН. «Что вы, что вы!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «А как же мне сказали? Господа, зачем вы обманули меня?»
СПИВАК-ДУДУКИН. «Тише, тише, она приходит в себя».
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Господа, я мстить вам не буду, я не зверь. Я теперь ребенок. Я еще не был ребенком. Да, я ребенок. (Падает на колени перед Кручининой.) Матушка, мама!»
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА (с тем же выражением отвращения и ужаса отодвигаясь от Школьникова-Незнамова). «Да, он тянул свои ручонки и говорил: мама, мама!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Я здесь».
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА (отодвигаясь все дальше). «Да, это он…»
И вдруг потянулась к нему, обняла, как любая мать обняла бы своего сына – даже мать-зэчка сына-оперчекиста.
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Гриша, мой Гриша, какое счастье!.. Как хорошо жить на земле… Господа! Не обижайте его, он хороший человек. А вот теперь… теперь он нашел свою мать… и будет еще лучше!»
Пауза.
СПИВАК-ДУДУКИН. «Я думал, что вы умерли!»
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «От радости не умирают».
Школьников быстро уходит. Спивак, Фролова и Бондарь выходят на авансцену. Жук медлит. Бондарь и Спивак расступаются, давая и ему место.
Общий поклон.
КОНВОЙНЫЙ (предупреждая аплодисменты). Контингент! Прекратить! Контингент, напоминаю: аплодисменты запрещены! (Передергивает затвор винтовки.) Прекратить!
Занавес закрывается. Участники спектакля обессиленно рассаживаются кто куда.
ФРОЛОВА. Вот и все.
