Читаем без скачивания Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды - Елена Езерская

— Мне жаль разочаровывать вас, месье Корнель, — улыбнулась Анна. — Но я в действительности отношусь к тому типу «крепостей», иметь у себя в тылу которые вы так искренне желаете.

— Так значит, вы не против семейного рабства? — лукаво поддел ее Альбер.

— Вряд ли вы знаете, что значит быть рабом, крепостным, — тихо сказала Анна, посмотрев прямо в лицо Альберу, и от ее взгляда ему стало не по себе.

— Простите, если случайно обидел вас… — растерянно промолвил Альбер.

Нет, право, эта женщина полна загадок, и это делает ее еще более привлекательной! Если бы она была менее неприступной, то… Кто знает, как сложились бы их отношения… Но Альбер не любил брать хорошо вооруженные редуты: вкусив реальностей войны — хотя бы и колониальной — он окончательно понял, что не создан для настоящих сражений. И, кроме того, армия научила его довольствоваться тем, что есть, и сразу.

Непредсказуемость и краткость солдатского счастья превращала многих его сослуживцев в торопливых любителей утешения. Цинизм его нынешних друзей убеждал в непрочности и иллюзорности настоящих чувств: многие из его новых знакомых не торопились обзаводиться семьей — зачем? Жизнь коротка, а наслаждение — всегда доступно, был бы полон кошелек, из которого достаются монеты на его оплату.

Утешительным призом в эту всеобщую эпоху разочарования должна была стать Селестина — юное рыжеволосое существо со смуглой кожей и огромными миндалевидными глазами, синими, как небо над Атлантикой. Альбер сразу осознал ее власть над собой и с удовольствием окунулся в это прекрасное, романтическое чувство, так непохожее на все, что проповедовали его друзья по легиону и новые покровители. Селестина была умна, начитана, у нее были хорошие манеры, и она должна была составить столь преуспевающему молодому человеку, как он, Альбер Корнель, хорошую партию. Селестина просто обязана была построить вместе с ним ту крепость, за стенами которой он будет отдыхать от неизбежных при его характере рискованных авантюр и связанных с ними волнений и тревог.

Альбер любил рисковать, но ровно настолько, чтобы возбудить в крови токи, своей энергией вливающие в его организм здоровую бодрость и легкий азарт. Ему претили безумные от чада игры глаза картежников и было ненавистно вожделение. Альбер никогда не хотел испытать глубоких чувств и разрывающих душу эмоций, и, скорее всего, именно эта его поверхностность всегда служила Альберу защитой от попадания в опасные для жизни авантюры. И, похоже, именно это качество останавливало его влечение к таинственной мадам Жерар. Альберу просто нравилось ее общество — ненавязчивое и скрашивающее дальнее путешествие…

Анна хотела сказать что-то оправдательное, но ей помешал гонг — корабельные склянки подали сигнал к обеду. Альбер с любезнейшей улыбкой подал мадам Жерар руку, и они спустились в кают-компанию. Что было весьма кстати — клипер, полностью развернувший паруса и набиравший ход после недавнего затишья, стал подхватывать высокую атлантическую волну: за эту особенность этот тип кораблей называли мокрыми.

После обеда, в присутствии Анны протекавшего как всегда довольно церемонно и чопорно, она вернулась в свою каюту, расположенную в кормовой части корабля. Клипер, конечно, не был предусмотрен для перевозки пассажиров, и Анне пришлось мириться со многими неудобствами. В помощь ей был выделен молоденький юнга Жак. Этот исполнительный, но вздрагивающий от каждого хлопка на палубе подросток был больше похож на запуганного, бесправного ребенка, глаза которого походили на глазки-бусинки на мордочке затравленного охотниками зверька. Анна, конечно, жалела мальчика, но понимала, что ее доброты вряд ли хватит, чтобы заменить для него хотя бы на краткий миг утраченную по наивности материнскую теплоту и сердечность. Жак однажды рассказал мадам Жерар, что был завербован капитаном судна, попавшись на удочку рассказов о приключениях на море и обещаний богатства и славы, и теперь пожинал плоды собственной неосмотрительности.

Путешествие натолкнуло Анну и на другие размышления. Во время штиля она впервые спустилась на нижнюю палубу и только тогда представила себе, как должны были чувствовать себя люди, согнанные в трюм и отделенные от океанской пучины лишь обшивкой корабля. Анна поняла, что они должны были ощущать, постоянно лишенные света и свежего воздуха, не говоря уж о нормальной пище и элементарных удобствах. В таких условиях бунт был неизбежен! Но просто удивительно, как осужденным с «Массалии» удалось захватить свою плавучую тюрьму. Впрочем, отчаяние, как известно, очень часто придает человеку такие неведомые прежде силы, что он становится способным на многое.

Набранная скорость хода и усиливавшаяся качка — капитан велел поднять все паруса: надо было наверстывать время, упущенное из-за штиля, — заставили Анну прилечь. И тревожные мысли вновь овладели ею. Разговор с Альбером взволновал ее сильнее, чем она могла ожидать. Невольно легкомысленный и самоуверенный француз затронул опасную для нее тему: Анна в который раз взялась продумывать собственные действия.

Условия путешествия не позволяли ей, как это уже вошло у нее в правило за последние несколько месяцев, писать домой. И поэтому все время пересечения Атлантики Анна говорила с родными и близкими, представляя себе их образы и мысленно обращаясь к ним. Она почему-то была уверена, что все произнесенное ею в ее собственном воображении не пропадает — дети непременно должны услышать сердцами ее голос, полный любви и отчасти раскаяния.

Быть может, ей следовало положиться на волю Небес? Но тогда чем считать случайно попавшуюся ей на глаза заметку о пропавших кораблях? Разве это не знак судьбы и не указание свыше? Если только это не было очередным дьявольским искушением, то и дело смущавшим ее… Анна измучилась. Оторванная от родных, без всякой возможности открыться и излить все, что накопилось в душе за эти дни, она ощущала одиночество, которое становилось порою невыносимым, и вместе с тем не могла сопротивляться той силе, что толкала ее на продолжение поисков. Они были необходимы — кому? Ей? Анна уверила себя, что делает это, прежде всего, ради детей, и уже потом — ради ее любви к Владимиру. Но нужен ли этот подвиг ему самому?

Ревность всегда была неизбежной спутницей их отношений до свадьбы. Анна так и не смогла забыть, какие сильные порой испытывала терзания. Впрочем, и вся ее жизнь, до того момента, как Анне открыли тайну ее происхождения, зависела от ревности связанных с нею людей. Ревность княгини Марии Алексеевны разлучила ее с настоящими родителями и погубила ее опекуна и брата Андрея. Ревность Марфы, ее родной матери, едва не отняла у нее и сестер отца. Ревность толкнула глупую Полину на обман и подлог, на покушение, едва не стоившее Анне жизни. Ревность стояла между ней и Михаилом, постоянно вмешивалась в ее отношения с Владимиром, ломая их, и создавала новые повороты в их судьбах.