Читаем без скачивания Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики - Олег Химаныч

Тем временем Жучихин с Коленовым, подобно саперам, «обезвредили» ядерный заряд: вскрыли установку, отстыковали разъем проводов от детонаторов.

Проводной связи у них не было, переговариваться с КП по радио нельзя: в нейтральных водах у полигона дежурили американские корабли, которые могли перехватить сообщение. Тогда решили: Ковалев и Симанков полетят вертолетом на КП, а Жучихин и Коленов останутся караулить «аварийную» бомбу.

Вот так все прозаически — пошли, осмотрели, отключили, остались караулить А речь-то об атомной бомбе! Сколько не допытывались потом у Владимира Ковалева насчет (страха, ответ был один: «Бомба — целая. Цепной реакции не произошло. Чего ее бояться-то?! Мы даже радиометров не доставали — мысль об излучении в голову не пришла. Может быть, потому, что очень молоды были».

А вот Юрий Коленов и Виктор Жучихин все же признались — электромеханический преобразователь, который им предстояло чинить, находился под индуктивной нагрузкой и мог «сработать» прямо под руками. Но деваться им было некуда: это их «бомба», им ее и вскрывать.

Дубль второй

Естественно, по случаю небывалой осечки не обошлось без особого отдела. Контрразведчики сразу же сообщили о срыве испытаний на Лубянку, а оттуда доклад пошел лично Никите Сергеевичу Хрущеву. Четверых «сталкеров» таскали на допросы и заставляли писать объяснительные: кто что делал, что говорил, когда и где? Пытались дознаться: уж не происки ли врагов сорвали испытания?

Тем временем адмирал Петр Фомин принял решение проложить к бомбе третью, резервную линию, но для этого на полигоне не оказалось необходимых приборов и оборудования. Тогда связались с Москвой.

Прилетел самолет с Большой земли, привез все необходимое. К слову, нужные предохранители на замену сгоревшим с трудом нашлись в одном из Военно-Морских НИИ в Ленинграде. Этим же бортом на полигон прибыл начальник Главного управления опытовых работ Минсредмаша генерал-лейтенант Николай Иванович Павлов и научный руководитель эксперимента «ФО-3» Георгий Львович Шнирман.

Пошел новый отсчет времени подготовки «физического опыта» для сотен людей на десятках пунктах наблюдения, кораблях, самолетах, на измерительных площадках испытательного полигона.

Никита Сергеевич Хрущев слыл эмоциональным оратором и умел по-своему приводить оппонентам убедительные доводы Первая советская атомная бомба — первый наш ответ американцам и предтеча «кузькиной матери» Один из создателей самого мощного в мире оружия академик трижды Герой Социалистического Труда Андрей Дмитриевич Сахаров (1921–1989). После испытаний «супербомбы» он пришел к убеждению, что атомное оружие может поставить крест на истории человечества. Фото конца 50-х Академик Герой Социалистического Труда Сергей Алексеевич Христианович (1908–2000) работал в области практической механики, входил в технический совет ученых, которые рассчитывали возможные поражающие воздействия ядерных бомб большой мощности Та самая «кузькина мать» мощностью 50 мегатонн. Сегодня этот сильный аргумент советской дипломатии 60-х служит экспонатом музея ядерной физики Академик Николай Николаевич Семенов (1896–1986), дважды Герой Социалистического Труда, один из основоположников химической физики. При подготовке первого ядерного взрыва руководил расстановкой опытовых кораблей и стендов на акватории полигона. Фото конца 50-х Николай Леонидович Духов (1904–1964), академик, трижды Герой Социалистического Труда, создатель нескольких видов атомного оружия, в том числе и торпеды с ядерным боезарядом Так карикатуристы политических изданий изображали ядерное противостояние Советского Союза и США Атомный подводный взрыв с высоты около 10 тысяч метров. На небольшом удалении от его эпицентра фото запечатлело и несколько силуэтов опытовых кораблей до того момента, пока их не настигла ударная волна

Вторую попытку «ФО-3» предприняли через несколько дней. Завести на бомбу третью, резервную цепь электропроводки поручили все тем же: капитан-лейтенанту Ковалеву, старшему лейтенанту Симанкову и гражданским специалистам Коленову и Жучихину. Они же установили еще один приемник радиосигнала, работавший в системе с остальной аппаратурой. Четверка «сталкеров» работала весь день

Взрыв «ФО-3», рассказывают, получился очень красивым. Хотя не знаю, можно ли так говорить о рукотворных явлениях несущих смерть. А вскоре в губе Черной взорвали еще одну бомбу…

* * *

За наладку системы автоматики, давшей осечку атомной бомбе, капитан-лейтенанта Владимира Ковалева наградили орденом Красной Звезды, и министр обороны Р.Я. Малиновский досрочно присвоил ему звание капитана III ранга.

Двое других «сталкеров» октября 1957-го впоследствии связали свою жизнь с атомным оружием. Юрий Коленов работал в одном из КБ города Сарова — бывшего Арзамаса-16. Он лауреат Государственной премии, ученый-исследователь. Виктор Жучихин до последнего времени проживал в Сне- жинске, бывшем Челябинске-40, - уральском двойнике Арзамаса-16.

На Новой Земле после того случая Владимир Петрович Ковалев прослужил еще шесть лет. По его словам, он никогда ничем не болел. Сколько бэр «взял» на новоземельских испытаниях атомного оружия, не знает, и говорит, что знать не хочет. Годы, проведенные на Новой Земле, испытатель Ковалев назвал самыми счастливыми в своей жизни.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Костя Сесь и зона «А»

Константин Александрович Сесь был очень известным человеком, когда Северодвинск еще считался городом рабочих, а его жители гордились этим. Бывший североморец, передовой рабочий «Звездочки», он относился к тем заслуженным трудягам, на правительственные награды которых никто и никогда не смотрел косо: все было по делу, все было честно заработано. Не испортила его и широкая известность. Хотя могла бы. Потому что Константина Александровича, по общепринятому в ту пору правилу, всякий раз усаживали в президиумы всевозможных торжеств. И даже барабанный бой тогдашней идеологии, который выпал на Сеся в дни, когда Северодвинск делегировал Константина Александровича на XXVI съезд КПСС, не внес в его характер ни тени гордыни, тем паче заносчивости.

Я не удивляюсь, когда большинство моих ягринских знакомых говорит о нем, ветеране «Звездочки», — Костя Сесь, то есть без полного имени и не по отчеству. Нет в том ни панибратства, ни снисходительности, а скорее даже наоборот. На заводе он рос на виду у всех. Потому все и считают его своим парнем. А еще тружеником, каких поискать, доброжелательным и скромным человеком. К слову, быть может, последнее тоже сыграло роль в том, что о морской службе Константина Александровича знают немногие. Впрочем, было время, когда и сам он поведать ничего не мог — давал не одну подписку о неразглашении государственной тайны…

Принимай, моряк, бригаду!

Его призвали во флот в 1955-м. Учебка в Кронштадте: строевая с винтовкой образца 1901 года и курсы специалистов паросиловых установок. Сдал все, как полагается, и настроение у него было на подъеме: служить призывали на 5 лет, а тут XX партсъезд год «скостил» — то-то морячки от радости бескозырки вверх бросали.

Потом — Молотовск, 241-я бригада. V ягринских причалов от ее кораблей тесно было. И все — полупустые, с некомплектом экипажа: большинство срочников уже демобилизовали, но по железному закону оставили всех старшин: пока молодежь корабль не примет, не изучит, не освоит…

Сесь попал на «Разъяренный». Командовал им Анри Викторович Петерсон. Объявили задачу: практически неходовые корабли ввести в строй, а значит, оборудовать противоатомной защитой, собрать механизмы, автоматику установить, отладить, проверить, да еще артиллерийские погреба вырезать и освободившийся объем оборудовать под аккумуляторные батареи. На их электрической тяге корабли должны были работать трое суток, без экипажа! Тут закралось сомнение: а зачем? Но было сказано: знай свое дело.

Никто тогда на ягринский завод и не надеялся — «Звездочка» только начиналась. Матрос Сесь одним из первых сдал техминимум, и его тут же назначили командиром отделения. В отделении — трюмные, дизелисты, водолаз, водохимик. Короче, принимай, моряк, бригаду и открывай фронт работ, а в помощь тебе — несколько рабочих.

За работой дней не замечали, но однажды приметили: буксиры оторвали от причала соседний эсминец, он дал ход и ушел, а обратно вернулся уже на буксире, с почерневшим корпусом. Говорили — корабль был на испытаниях, а где, на каких, не дознавались. Зато несколько раз расписывались за неразглашение тайны. И увольнений в город не было, за ворота части никого не выпускали, почти все время — карантин, вот если зубы заболят, тогда только в госпиталь…