Читаем без скачивания Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг.: Из воспоминаний раненого. Русские над Индией: Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире - Борис Тагеев

Трах, та-та-тах — затрещали берданки стрелков впереди Калы.

— Ага, пропал, видно, убит… Нет опять, эх ушел за башню!

— Петров! — кричит гардемарин. — Берданку и патронов! Живо!

— Есть! — отзывается матросик.

Через несколько минут является матросик с требуемыми предметами.

— Сколько до башни? — спрашивает моряк у Берга.

— Двести саженей с хвостиком, — отвечает тот. — Ну, стреляй, я смотреть буду в бинокль.

— Подождите, подождите, господа, и я поохочусь, — слышится голос прапорщика Ст — кина, вылезающего из низенькой двери Калы и идущего медленным шагом как раз по обстреливаемому неприятелем пути. Свистнуло несколько пуль, и прапорщик схватился за левое плечо.

— Кажется, зацепило, — проговорил он сквозь зубы и при этом посмотрел на пальцы правой руки, отнимая ее от плеча; нет ничего, крови не видать, значит, контузило только, и он пошел навстречу Бергу, бежавшему узнать, что с ним.

— Ну что? — спросил на ходу Берг.

— Пустяки, погон сорвало только. Эй, Наумов! Дай-ка винтовку да десятка два патронов, вот я им покажу, как пугать добрых людей!

— Ступайте живее, голубчик, — послышался голос гардемарина, — я уже нашел славную мишень для начала, только — чур не горячиться, стрелять с выдержкой, а то, как вчера, упустим!

— Слава Богу! Не первый день держу винтовку в руках и не первого человека подстреливать приходится, — немного обидчиво ответил прапорщик и подошел к гардемарину, зарядившему винтовку и в кого-то тщательно прицеливавшемуся.

— Ты в кого? — спрашивает Берг.

— А вот у завала, под деревом, какой-то храбрец высунулся по пояс. Ну смотри же хорошенько!

Медленно нажимает моряк на спуск. Тррах!

— Направление чудесное, но недолет, — говорит Берг, с вниманием следивший в бинокль: «кувырнется» текинец или нет.

Противник не замедлил ответить. Шмелем прогудела фальконетная пуля, и очень близко.

— Вот дурень-то, — замечает Владимир Александрович, — ты стреляешь, а он на меня сердится, чуть-чуть не убил, даже ветром в ухо пахнуло, так близко.

Прапорщик и моряк окончательно входят во вкус и посылают пулю за пулей халатникам.

— Вбили одного, ваше б-дие! — кричит солдатик из цепи. — Вот, видать, в крепость несут.

— Так что же вы, чертовы куклы, не стреляете?

Ответом служит перекатный залп стрелков.

— Ловко! Из несущих один упал, а другой бежит, так его, ребята! Жарь! Эх ушел-таки!

— Он, ваше б-дие, помирать пошел, наверно, уж его поранили, — острит матросик.

— Что за трескотня такая? — слышится голос коменданта, лейтенанта Ш-на, только что проснувшегося и подымающегося без фуражки со своего ложа.

— А ты фуражку-то надень, — советует пресерьезно Берг, — а то цель больно хорошая, — добавляет он, намекая на огромную лысину, украшающую голову почтенного коменданта.

Ш-н хохочет и поднимает свою фуражку, свалившуюся во время сна.

— Много, греховодники, отправили вы народу в Магометов рай! — обращается комендант к гардемарину и прапорщику, зорко всматривающимся вперед, держа винтовки на изготовку.

— Однако подвалили, с прежде бывшими — шестой.

Группа офицеров, с сверкающими на солнце погонами, привлекает внимание текинцев, и они начинают «угощать».

— Вот, бестии, пристрелялись, — замечает Ш-н, отмахиваясь от зыкнувшей мимо уха пули, как от надоедливой мухи.

— А что, Владимир Александрович, «успокой» их, — продолжает он.

— А и то правда! Прислуга, к первому орудию! Шрапнелью!

Трубка поставлена на должную дистанцию, и сам Берг садится на хобот и начинает наводить.

— Чуточку вправо, еще… Много! Возьми влево, так… Стой!

— Первое!

— Пли! — добавляет фейерверкер.

Гулко хлопает четырехфунтовка. Вот против завала в воздухе появляется дымок молочного цвета, слышится слабый звук разрыва шрапнели, и большой участок земли покрывается дымками пыли от падающих картечных пуль.

— Ну, теперь они надолго угомонятся, — говорит Ш-н и, позевывая, идет осматривать свои владения.

Внутри Калы расположились пехотные солдаты, большинство лежит. Ружья составлены в козлы. Надо иметь особую ловкость, чтобы пройти, не наступив кому-нибудь на ноги или на голову, или не наткнуться на штыки, торчащие из козел; теснота страшная; у задней стенки отдельной группой сидят джигиты-туркмены, из кучки которых резко выделяется своей наружностью старшина Нефес-Мерген с четырьмя Георгиевскими крестами на халате — худощавый старик лет за шестьдесят, с реденькой седоватой бородой, крючковатым носом и проницательными глазами, хитро высматривающими из-под нависших бровей. Нефес-Мерген из племени иомудов и всей силой своей восточной мстительной души ненавидит текинцев, вечных притеснителей и врагов его племени. Текинцы платят ему той же монетой, и немало между ними нашлось бы джигитов, готовых пасть в бою, лишь бы добыть голову старика, забывшего Аллаха и служащего гяурам — белым рубахам.

Нефес-Мерген сидит в центре кружка своих джигитов, тянет кальян и что-то рассказывает, вероятно, о своих боевых схватках, так как по временам глаза его сверкают и он характерно проводит кистью правой руки по горлу или же машет рукой по воздуху, показывая взмах шашки; возле него лежит драгунская винтовка Крынка, которой старик почему-то очень дорожит и ни за что не хочет взять вместо этого устарелого оружия берданку.

В этой Кале почти безопасно от пуль, разве какая-нибудь шальная, пущенная под очень большим углом возвышения, шлепнется в середину и станет нарушительницей общественного спокойствия; кто-нибудь выругается по поводу появления незваной гостьи, и все успокаивается снова.

Ш-н обошел кругом и вошел в желомейку ротного командира Юн-кого, который лежал на бурке, задрав ноги на переплет желомейки, и читал одну из книжек «Изумруда» — собрания переводных романов.

При входе коменданта он опускает ноги, очищает возле себя место и предлагает присесть.

— Ну что, как у вас там? — спрашивает он лейтенанта, показывая по направлению к выходу из Калы, откуда слышатся отдельные выстрелы.

— Да ничего, пощелкивают по обыкновению, — отвечает, зевая, комендант, и разговор прерывается. Юн-кий крутит себе папироску.

— Не выпить ли чайку? — обращается он к Ш-ну. Последний утвердительно кивает головой.

— Да что вы такой задумчивый? — допытывается штабс-капитан, стараясь в глазах Ш-на прочесть причину его хандры.

— Так себе; думаю обо всем понемногу, а главным образом о Зубове, жаль его!

— Ну что же, с ним особенно дурного ничего не случилось, прострелили мякоть ноги, не опасно!

— Бог его знает, опасно или нет, а все жаль такую симпатичную личность.

— Да, хороший человек; хладнокровный в огне, только молчаливый чересчур, видно, многое переиспытал в жизни.

— Очень много, — подтверждает задумчиво Ш-н, затем быстро поднимается, как бы стараясь стряхнуть с себя неприятные мысли, и уже веселым тоном начинает будить лекарского помощника, немилосердно храпящего на бурке, постланной возле Юн-кого.

— Вставайте, пора! Пойдем чай пить.

— А, что? — вскакивает тот. — Ранили кого-нибудь?

— Типун вам на язык, — говорит Юн-кий. — Вот еще что пророчит!

— Я думал, что я нужен, так как меня разбудили, — говорит одноглазый эскулап, снова собираясь заснуть.

— Нужны чай пить, вот зачем!

— А, ну это дело другого рода. — И старик начинает приводить в порядок свой туалет, натягивает теплые сапоги и, позевывая, достает коробку с табаком, чтобы утешить себя за прерванный сон.

Все втроем выходят из жаломейки и направляются к брустверу, где гардемарин и прапорщик сидят уже в яме, «квартире» моряка, и пьют чай, более похожий на желтоватую воду, из стаканов, сделанных из бутылок. Может статься, читателю никогда не приходилось видеть такой своеобразной операции, практикуемой солдатами в походе, поэтому я сообщу этот способ. Берут пустую бутылку и, смотря по желаемой длине стакана, накладывают в некотором расстоянии от горлышка один шлаг бечевкой, концы которой сильно тянутся в разные стороны руками одного из «фабрикантов», тогда как бутылка вращается руками другого, третий стоит наготове с кружкой холодной воды; когда от трения бутылка разгорячится в месте трения, льют воду на эту часть; затем достаточно небольшого усилия — и бутылка ровно ломается и вы имеете импровизированный стакан, обращение с которым должно быть тем не менее осторожно, так как очень легко обрезать губы.

Из такой-то «посуды» пили два юных офицера чай или нечто на него похожее, когда явилось новое трио и уселось около чайника.

— А ты что же, начальник артиллерии, не хочешь разве прополаскать горло? — обратился Ш-н к Бергу, возившемуся около орудия.