Читаем без скачивания Заря богов - Морис Дрюон

Как только стало известно о моем существовании, тайная, но живучая надежда разнеслась по всему мирозданию. И едва появилась робкая мечта об избавлении от ига, этот гнет тотчас же показался всем, кто его терпел, еще более ненавистным.

Первая хорошая новость пришла от моего дядюшки Океана, который дал понять, что если начнется борьба между моим отцом и мной, то он воздержится от участия. Так он меня поддерживал. Доказывая свое доброе расположение, он согласился, чтобы его супруга Тефида приняла к себе мою сестру Геру; а одна из их дочерей, Кефира, предложила моему брату Посейдону убежище на острове Родос.

Итак, одну из четырех стихий я к себе привлек. Все, что имело в своей сути жидкость, — моря, реки, озера, ручьи, а также божества, которые ведают водами и населяющими их существами, — было готово перейти на мою сторону. О моем приходе шептали все родники.

Но мне была нужна и другая помощь. Ее предоставили главным образом богини.

Все видели, как жестоко Крон обращался с моей матерью, Реей. Титаны, за исключением Океана, обходились со своими супругами точно так же; а гиганты наемники старались им подражать. С помощью этого насилия мужское начало хотело возобладать, стать абсолютом, и все, что присуще женской природе, — грация, мягкость, нежность, вдумчивость — презиралось или осмеивалось. Богини жили в полной зависимости, и только страх перебивал их тоску. Мою влюбленную в свободу юность богини встретили благосклонно. Я любил их, и они не оставались в долгу. Они даже не сердились на то, что я не был верен ни одной. Меня хватало на всех, а дело было общим.

В то время мои порывы влекли меня по преимуществу к тем из бессмертных, кто более всего мог помочь в борьбе и предложить самый полезный союз. Пусть меня не осуждают и не делают выводов, будто я лишь изображал любовь ради выгоды. Это было бы весьма узким и весьма ложным взглядом. Любую богиню, которая предоставляла мне знание, оружие или поддержку, я искренне любил.

Вы сами в итоге жалуете титул великой любви одним лишь всепожирающим страстям, которые опустошают тех, кто их испытывает, и ведут к бездействию или расстройству, самоотречению и прочим видам отчужденности. Вы прилагаете к любви все обозначения огня, говорите о ее тлении, об искре, пламени, горении, даже о золе. Однако любовь не только пламя, это еще и кузнечный горн. Любовь обжигает, конечно; но любить — значит гореть друг в друге для того, чтобы вместе созидать.

Фемида. Местоположение Дельф. Два камня

Когда мы расставались, Осторожность сказала мне:

— Советую тебе для начала повидаться с нашей теткой Фемидой.

Ради этого я достиг берега, который вы называете Аттикой, перешагнул перешеек и двинулся по берегу Коринфского залива. Титаны, должно быть, разыскивали меня в других частях света, поскольку вода в этом заливе была прозрачной и спокойной и все вокруг наводило на мысль о счастье. Поднявшись в горы, я достиг длинной, таинственной и трагической расселины: долины в виде уст, но искривленных, словно готовых исторгнуть стон. Это место называлось Дельфы.

Фемида, недвижная и нагая, стояла между двумя скалами Федриадами, Рыжей и Пламенеющей, отвесные стены которых отбрасывали на нее, словно гигантские зеркала, лучи солнца.

Ее волосы, разделенные на прямой пробор, симметрично обрамляли правильное лицо. Брови были одинаковыми, ноздри тоже; меж сосцами ее грудей можно было провести идеальную горизонталь. В каждой из раскрытых ладоней богини лежало по камешку. Они были одинаковыми по весу, и Фемида старалась держать их на одном уровне.

— Видишь, — произнесла она печально, — больше мне нечем занять себя.

Покинув свои гнезда, с карниза красной скалы взлетели орлы. Птицы стали кружить над моей головой, осеняя своим парением, словно великолепным подвижным венцом.

— Они тоже тебя узнали, — заметила Фемида. — Ты мой племянник Зевс. А я Закон. — Потом она добавила, показывая на местность перед собой: — Здесь моя мать Гея изрекала свои прорицания. Здесь и мне назначено изрекать свои. Но кому они сегодня нужны, кто захочет внимать им?

— Я хочу, — ответил я. — Хочу выслушать тебя и набраться мудрости.

Я узнал от Фемиды общие законы Вселенной, из которых вытекают все остальные. Узнал, что справедливость, хранительницей которой она является, должна поддерживать равновесие между противодействующими силами, должна двигать каждым поступком, каждым творением. Я узнал, что порядок, основывающийся на принуждении, — всего-навсего лжепорядок.

— Нельзя властвовать лишь ради того, чтобы властвовать, — говорила Фемида. — Власть не самоцель. Взгляни на ошибки своего отца и на несчастья, в которые он вверг Вселенную. Навязывать себя, а не предлагать — лишь пагубная гордыня; и даже освобождение не послужит ничему, если не помышлять о справедливых мерах, которые должны за ним последовать. Умей подготовить то, что ты предложишь миру.

И мы подготовили.

Моя тетушка Фемида и любви упорно предавалась стоя. Более того, она не хотела выпускать из рук два круглых камешка, даже во время наших соитий стараясь сохранять равновесие.

Когда я попытался ее уложить, она, подкрепив отказ сопротивлением упругой груди и прекрасных гладких плеч, ответила:

— Закон принимает скипетр, но никогда не ложится под него.

Фемида отнюдь не была строптивой, равно как и робкой. Она отдавалась просто, но сохраняла неподвижность; была ничуть не холодна, но внимательна и уж менее всего бесчувственна. Думаю даже, она, наоборот, наслаждалась вдвойне, бесстрастно наблюдая за расцветом собственного сладострастия. Так она мне доказывала, что любовь тоже умственный процесс и что трезвость ничуть не умаляет экстаза.

Не такой молодой бог, как я, быть может, и устал бы совершать в одиночку эти вертикальные усилия. Но для меня они были лишь вторым боевым опытом; и эта высокая, прямая, златобедрая богиня, застывшая изваянием, лишь на первый взгляд пассивная, только ради полного обладания собой и партнером, и согласная на все, лишь бы остаться неколебимой, еще больше обостряла мое желание.

Три раза в день: на заре, в полдень и на закате — и три дня подряд орлы, царственно паря над самыми нашими головами, увенчивали наше гигантское сопряжение.

Я по-прежнему хранил в памяти совет Метиды-Осторожности: «Дочери, одни только дочери, пока ты не царь».

Времена года и мойры

Итак, в первый день мы с Фемидой за три световых часа зачали трех гор. Они — времена года — зовутся Эвномия, Дике, Эйрена, то есть Благозаконие, Справедливость и Мир. Афиняне также называют их Расцвет, Рост и Плод, что тоже верно.

Первенцы от союза Закона и Власти, горы, с одной стороны, следят за размеренностью растительного цикла, а с другой — за упорядоченностью людских сообществ. Эти сдвоенные обязанности ничуть не противоречат друг другу.

Природа для человека — школа мудрости, и тот, кто заботится об урожае, знает цену всему.

Мои дочери горы, времена года, идут по полям и улицам, каждая держит цветок в руке. Смертные, что же вы не следуете их примеру?

Хоть простой полевой, хоть редкий, цветок всегда тайна, красота и уже сожаление. Он зовет к восхищению, следовательно, и к благодарности; побуждает к мысли, а стало быть, к терпимости. Он краткий миг счастья, хрупкое совершенство и потому внушает умеренность в движениях и взвешенность в поступках. Я довольно часто вижу, смертные мои чада, как вы с гордостью сжимаете оружие или кошелек, но слишком редко замечаю цветы в ваших руках.

На второй день мы с Фемидой зачали трех других дочерей: Клото, Лахесис, Атропос. Вам они хорошо известны. Вы называете их мойрами или парками. Среди вас они имеют мрачную репутацию, из-за последней дочери, Атропос, которую вы проклинаете, так как ей поручено перерезать нити ваших жизней.

Но приходит ли вам когда-нибудь в голову поблагодарить Клото за то, что она вытянула из огромного сероватого клубка предвечной кудели первый клочок вашей неповторимой судьбы? Не хочется ли вам облобызать ей за это руку?

Не считаете ли вы чудом, что в великой лотерее жизни, среди многих миллиардов чисел выпало ваше? Родиться, дети мои, — значит быть избранником!

А Лахесис, самая деятельная, самая хлопотливая из всех божеств, дорогая, вечно усталая Лахесис, которая не знает ни отдыха ни сна, — о ней вы когда-нибудь подумали? Ведь это она сучит нить, накручивая ее на свое веретено. Легко сказать! Вам невдомек, каково это — беспрерывно следить за нитью жизни, добавлять волокна, когда нить истончается, свивать потуже, когда вы изо всех сил пытаетесь ее растрепать, и проворно схватывать узелком, чтобы не позволить ей оборваться. Кто не дает вашей повозке врезаться в роковое дерево, посылает нежданного спасателя, когда вы тонете, отклоняет метательный снаряд от вашей артерии? Лахесис, все та же Лахесис.