Читаем без скачивания Время летних отпусков - Александр Рекемчук

Как было условлено, утром Светлана Панышко и Антонюк поехали на девяносто девятую буровую.

Ехать-то им, собственно говоря, пришлось недалеко: машина пробежала по дороге километра три и остановилась. Дальше дороги не было.

Дальше простирался лес. И хотя сквозь этот лес когда-то проложили узкую просеку — так называемый «профиль», — теперь этот профиль густо зарос молодым сосняком. А от прежнего лежневого настила не осталось и следа. Лежень, — настланный еще в ту далекую пору, когда здесь бурили скважины, долго кромсали гусеницы тракторов и искромсали его в щепу. Потом древесная труха размягчилась от влаги, сгнила и будто никакого настила сроду не было.

И опять на этом самом месте выклюнулись, полезли в небо неугомонные ежастые ростки.

На машине здесь уже не проехать. Да и пешком пройти не просто.

Добро еще зимой, когда операторы нефтяных скважин протопчут по насту хорошую лыжню. Тогда здесь благодать: скользи по этой лыжне — гладкой и твердой, синеватого отлива, что твои рельсы, только веселей руками размахивай!

Таежный воздух в ту пору звонок и чист. Обок лыжни — пышные, как кучевые облака, сугробы. Они лучатся, источают белый свет. А по ним — нежными такими, парными цепочками — куропаточьи следы. И заячьи петли.

Если идешь здесь с собакой (а кто же из операторов ходит в тайгу без собаки?), то эта Жучка или, допустим, Пурга шалеет от радости, зарывается в сугробы, ныряет в них до глубины, так что лишь кончик хвоста наружу: это она, Жучка или, скажем, Пурга, чует в снегу куропаточку, и ей очень уж хочется ее промыслить. Вынырнет чертом из сугроба, а в зубах — белая птица с черным охвостьем.

Да, зимой здесь хорошо!

Летом гораздо хуже: без бродовых сапог лучше не суйся. Что же касается осени и весны, то об этом даже разговаривать не хочется, а описывать и подавно.

Осенью и весной здесь слякоть кромешная и бездонная. Хочешь — на брюхе ползи, руками выгребая. Хочешь — сядь в жижу и волком вой. Но хочешь или не хочешь, а на буровой тебе сегодня быть обязательно надо, потому что ты — оператор и скважину никак нельзя оставлять без присмотра.

Светлана и Антонюк велели шоферу Феде дожидаться их на дороге, а сами двинулись по профилю в глубь тайги.

— Когда я в тридцатом году первый раз на Печору приехал, — рассказывал походя Антонюк, — тут совсем нетронуто было. Глухо… Даже топографических карт на этот район не нашлось. Взяли проводника — из ближней деревни, коми. Уляшев Степан. Забавный такой парень. Спросишь его: «Степа, какое расстояние до той лиственницы, что на холме?» Покраснеет, смутится. «Не могу, говорит, в точности сказать». — «Ну, а приблизительно?» — «Приблизительно, отвечает, восемьсот сорок шагов…»

Светлана споткнулась о выперший из земли корневой сустав — едва не упала. Антонюк поддержал ее.

— Да… А когда уже мы в этом районе освоились, то проводника решили отпустить. На прощание вручили ему премию; деньги и компас с наручным браслетом. Степа сперва очень обрадовался, думал — часы. Поднес к уху — не тикают вроде. И стрелка какая-то вертлявая… «Починить их надо?» — спрашивает. Ему объясняют: дескать, это не часы — компас. «А зачем он?» — «Как зачем? Определять страны света — где север, а где юг…» И тут наш проводник расстроился едва не до слез. «Что ж, говорит, я без вашего компаса не знаю, где север, а где юг. Мне про это любое дерево скажет…» Обиделся. И отдал компас деревенским мальцам — пусть, мол, играют…

— Очень трогательно. Правда, не с вашей стороны: могли бы и часы подарить… — выразила сожаление Светлана. — И вы больше никогда не встречали этого проводника?

— Как не встретить. Встречал… — сбоку хитро глянул на нее Антонюк. — Последний раз — на областной партийной конференции. Уляшев Степан Ильич. Начальник Джегорского разведрайона!

— Неужели он?

— Он, — подтвердил Роман Григорьевич. И добавил задумчиво: — Так ведь двадцать семь лет с той поры… Как один день.

«Двадцать семь… — подумала Светлана. — И мне двадцать семь».

Путь преградила речка. Узкая и неглубокая, она в эту июньскую сушь обмелела до крайности: по глинистому плоскому руслу, выедая канавки, неслышно сочилась вода. Над водою клубился густой, банный пар…

Это была Пэсь-ю, по-коми «Горячая речка». Вода в ней действительно была горяча. Почему?.. Об этом все еще спорили. Один утверждали, что дело очень просто: Пэсь-ю, дескать, питают подземные горячие источники. Другие заявляли, что дело тут куда сложнее: радиоактивность… Как бы то ни было, Пэсь-ю не замерзала зимой.

Эта речка не всегда выглядела такой смирной, как нынче. После снегов и дождей она неслась стремглав, клокотала и даже позволяла себе рычать. Тогда с берега на берег взамен давно обвалившегося моста операторы перебрасывали упругие сосновые стволы. Шли по ним…

А теперь Светлана стояла на самой середине русла. Резиновые ее сапоги медленно и верно погружались в жидкую глину. Светлые струи воды, добежав до этого места, мутнели, а отбежав, прояснялись вновь. Клубы сизого пара обволакивали, щекотали в ноздрях…

— Светлана Ивановна, завязли, что ли? — окликнул ее Антонюк.

— Сейчас…

«Отсюда полкилометра до девяносто девятой. Вода. И вода горячая. Она не замерзнет в трубах ни при каком морозе… Совсем рядом вода!»

Если бы в данный момент ноги Светланы не погрязли в рыжей трясине, она, может быть, выкинула бы какое-нибудь плясовое коленце или, на худой конец, подпрыгнула бы на радостях. Но она не могла этого сделать. Насилу выдрала сапоги из глины и, хлюпая по воде, побежала вдогон Антонюку.

Елки, елки. Сплошное хвойное иглище… Но вот, меж этих елок, на опушке, выросла еще одна елка. Необычная елка — железная. Железо во все стороны. «Елкой» зовут операторы нефтеотборочное устройство, венчающее устье скважины.

Девяносто девятая.

Здесь, как и на других буровых, стоял домик: утлая избушка, куда зимой операторы заходят погреться, вскипятить чаю, а если в избушке имеется телефон — то и позвонить куда следует. Соседу, например.

Светлане часто доводилось бывать в этих таежных домиках, но здесь сразу бросилось в глаза необычное: белая занавеска с прошвой в оконце. Женщина, она сразу почуяла здесь присутствие другой женщины. И не просто — другой женщины. Не просто…

Всю дорогу старалась она об этом не думать. Но дороге пришел конец.

— Дома хозяйка? — весело крикнул Антонюк.

Дверь избушки отворяется. Анна Ильинична Горелова.

Ну конечно, Светлана не раз встречала ее и в конторе и в поселке. Но странно, до сих пор не знала, что именно эта женщина — Горелова. А уж ей-то надо бы знать!.. Поскольку теперь она заведует промыслом и должна хорошо знать людей.

Анна Горелова ростом невысока, гораздо ниже Светланы. Наверно, очень худа, хотя ватная телогрейка это скрадывает, Сколько ей лет? Тридцать? Вероятно, уже с лишком… Лицо бледно. Смуглое — и бледное лицо. Или так только кажется из-за черных прямых волос, обрамляющих лоб. И глаза — невыносимо черные. Как уголья…

Тонкие губы подобраны, сжаты. Сжаты так плотно, что по краям проступила бескровная полоска… Они когда-нибудь разжимаются, эти губы?

— Здравствуйте, — говорит оператор Горелова.

Не слишком тепло ее «здравствуйте». Впрочем… Светлана уже не раз отмечала, что, встретив у себя начальство, улыбаются от уха до уха и всем своим видом олицетворяют радушие обычно работники канцелярских рангов. А человек, так сказать, низовой должности — он особой радости не выказывает, старается держаться серьезно и с достоинством: мол, пришли по делу — давайте о деле; на моем посту вроде все в порядке; а если найдете какие-нибудь упущения — укажите, исправим…

Да, так оно, наверное, и в данном случае…

Светлана с надеждой взглянула на Антонюка.

А он как раз в этот момент вытащил из кармана штанов носовой платок, развернул его не спеша и обстоятельно, набросил на холодную металлическую трубу и приник ухом. Долго слушал, по-докторски воздев очки горе… Потом тем же платком протер стекло манометра, полюбопытствовал на стрелку:

— Отдыхает?

Это он спросил о скважине — как о человеке. И о человеке близком, которого по имени можно не называть.

— Пускай отдохнет. Поработала… — кивнула Анна Ильинична и тоже взглянула на прибор. В голосе ее сейчас промелькнул оттенок ласковый и даже шутливый. Но она не улыбнулась. Губы по-прежнему плотно сжаты. Вообще умеют они улыбаться, эти губы?

«Тяжело ему, наверно, было с ней…» — против воли подумала Светлана.

А вслух спросила:

— Анна Ильинична, что вы делаете для повышения притока нефти?

Горелова оправила концы платка, помедлила с ответом.

— Что делаю?.. По инструкции все и делаю. Соблюдаю режим. За давлением слежу…

— А кислотная обработка? — подсказал Антонюк.