Читаем без скачивания Спящий тигр - Розамунда Пилчер

— А сколько надо времени, чтобы уточнить?

— Не могу сказать. Часа три-четыре.

Три-четыре часа! Не будь Селина так зла, она наверняка бы расплакалась.

— Но я не могу столько ждать.

— Тогда вам лучше будет уехать и вернуться позже. Например, завтра, чтобы узнать, не прибыл ли ваш багаж. Из Мадрида.

— А позвонить нельзя? По телефону.

Они восприняли ее слова как шутку. Таможенник, осклабившись, сообщил:

— Сеньорита, на весь остров всего пара телефонов.

— Значит, мне надо завтра приехать в аэропорт и узнать, не прибыл ли мой чемодан.

— Или послезавтра, — сказа стюард с видом человека, фонтанирующего гениальными идеями.

Селина сделала последнюю попытку.

— Но там все мои вещи!

— Мне очень жаль.

Он продолжал улыбаться ей. Селина чувствовала себя так, будто она тонет. Она переводила взгляд с одного лица на другое, постепенно осознавая, что никто не собирается ей помогать. Она никому не нужна. Она одна и должна выпутываться самостоятельно. Дрогнувшим голосом Селина спросила:

— Здесь можно найти такси?

— Ну конечно. На улице. Там сколько угодно такси.

На самом деле их было четыре. Быстро вспотев в своем пшеничного цвета дорожном пальто, Селина направилась к машинам. Стоило водителям ее заметить, как они дружно загудели в клаксоны и начали размахивать руками, потом повскакали с сидений и с криками «сеньорита!» стали наперебой предлагать свои услуги, при этом стараясь оттеснить Селину каждый к своему такси.

Она громко спросила:

— Кто-нибудь из вас говорит по-английски?

— Sí. Sí. Sí.

— Мне надо в Кала-Фуэрте.

— Кала-Фуэрте, sí.

— Вы знаете, где Кала-Фуэрте?

— Sí. Sí, — отвечали все хором.

— Неужели никто не говорит по-английски?..

— Я, — откликнулся один голос. — Я говорю.

Это был шофер четвертого такси. Пока его коллеги пытались привлечь внимание Селины, он ждал, спокойно докуривая сигару. Теперь он бросил пахучий окурок на землю, раздавил его каблуком и двинулся вперед. Внешность у него была весьма приметная. На Селину шел настоящий гигант огромного роста и такой же толщины. На нем была голубая рубашка, расстегнутый ворот обнажал загорелую волосатую грудь. Брюки поддерживал кожаный ремень с замысловатым узором, а голову покрывала сдвинутая на затылок соломенная шляпа вроде тех, которые туристы привозят домой из путешествия. Несмотря на ранний час, он был в солнечных очках, черные усы, топорщившиеся под носом, намекали на некоторые донжуанские наклонности. Вид у таксиста был настолько злодейский, что Селина невольно отступила назад.

— Я говорю по-английски, — с сильным американским акцентом произнес он. — Работал в Испании на американцев. На военно-воздушной базе. И говорю по-английски.

— О… Отлично… — Вне всякого сомнения, любой из оставшихся трех таксистов, пускай они и не знали английского, был лучше этого головореза.

Он и не подумал обратить внимание на ее колебания.

— Куда вам ехать?

— В… в Кала-Фуэрте. Но, мне кажется…

— Я вас отвезу. Шестьсот песет.

— О, ну что же…

Она с надеждой обвела глазами остальных водителей, однако их энтузиазм мгновенно иссяк. Один вообще вернулся к своей машине и сейчас протирал обрывком тряпки ветровое стекло.

Селина повернулась к великану в соломенной шляпе. Он осклабился, демонстрируя гнилые зубы. Она нервно сглотнула и произнесла:

— Хорошо. Шестьсот песет.

— Где ваш багаж?

— Потерялся. В аэропорту, в Барселоне.

— Плохо.

— Наверное, попал в другой самолет. В аэропорту все выяснят, и я получу его завтра или через день. Но сейчас мне надо в Кала-Фуэрте, понимаете, и я…

Что-то в лице великана заставило ее замолчать. Он не мигая глазел на сумочку Селины. Она тоже посмотрела туда и поняла, что с сумкой что-то не так. Обе ручки были целы, но в боку зияла дыра, напоминавшая открытый рот. Кто-то разрезал сумку бритвой. И самое страшное — не было ее кошелька!

Таксиста звали Тони. Он представился ей и взял на себя обязанности переводчика во время долгой изнурительной беседы с полицейскими.

Да, сеньориту обокрали. Утром, в толпе в аэропорту. Вор разрезал сумочку бритвой. Пропало все, что было внутри.

А паспорт?

Нет, паспорт на месте. Но пропали деньги — и песеты и английские деньги, — дорожные чеки и обратный билет до Лондона.

Полицейские сосредоточенно изучали сумочку Селины.

Сеньорита ничего не почувствовала?

Ничего. Что она могла почувствовать в такой давке?

Выглядит так, будто сумку разрезали бритвой.

Так и есть. У вора была бритва.

А как, вы говорите, зовут сеньориту?

Мисс Селина Брюс, из Лондона, путешествует по британскому паспорту.

А где мисс Брюс остановилась на Сан-Антонио?

Я… Селина запнулась, но поняла, что другого выхода нет. В Каса Барко, Кала-Фуэрте.

Какого цвета был кошелек? Сколько точно в нем было денег? Дорожные чеки были подписаны?

Слабым голосом она отвечала на вопросы. Стрелки на часах показали десять, половину одиннадцатого, одиннадцать… Сбывались ее самые худшие ожидания. Чемодан потерялся, деньги у нее украли. И она пока так и не добралась до Кала-Фуэрте.

Наконец все закончилось. Полицейский собрал в стопку бумаги и встал из-за стола. Селина поблагодарила его и протянула руку для рукопожатия. Он, казалось, приятно удивился, но до улыбки так и не снизошел.

Вместе Селина и Тони пересекли опустевшие залы аэропорта, через стеклянные двери вышли на улицу и остановились лицом друг к другу. Свое пальто Селина перебросила через руку, потому что в нем было слишком жарко; она смотрела на таксиста, ожидая, что тот сделает первый шаг.

Тони снял темные очки.

Она сказала:

— Мне все равно нужно в Кала-Фуэрте.

— Но у вас нет денег.

— Вам заплатят, обещаю. Когда мы доберемся до Кала-Фуэрте… мой… мой отец заплатит за меня.

Тони нахмурил густые брови.

— Ваш отец? Он живет здесь? Почему же вы не сказали?

— Это ничего не меняет. Мы… мы все равно не смогли бы связаться с ним.

— Ваш отец живет в Кала-Фуэрте?

— Да. В доме под названием Каса Барко. Я уверена, что мы найдем его там и он вам заплатит.

Тони недоверчиво, подозрительно смерил ее взглядом.

— Вы же не бросите меня здесь! У меня даже нет обратного билета до Лондона.

Некоторое время он глядел мимо нее, потом вытащил из кармана сигареты. По его лицу невозможно было сказать, что он думает.