Читаем без скачивания Немые и проклятые - Роберт Уилсон

— Думаешь, он был из тех, кто способен завести роман? — спросил жену Марти.

— Роман? — повторила Мэдди скорее сама для себя.

— Он бы оставил записку, — сказал Марти. — Есть записка?

— Необычная, — ответил Фалькон и дал им прочитать текст.

— Слишком уж поэтично для такого человека, как Рафаэль, — заметила Мэдди.

— Вас не насторожила ссылка на одиннадцатое сентября? — спросил Фалькон. — Вы, должно быть, говорили с ним об этом событии.

Мэдди закатила глаза.

— Конечно, — сказал Марти. — Мы без конца это обсуждали, но только как одну из новостей. Я действительно не понимаю значения даты в этом контексте.

— Зачем убивать жену? — перебила мужа Мэдди к облегчению Фалькона, который на этом этапе расследования не хотел бы выслушивать теории Марти в отношении одиннадцатого сентября — Я хочу сказать, если ты так страдаешь, убивай себя любым способом, но не оставляй своего ребенка без обоих родителей.

— Возможно, он считал, что Лусия без него не выживет, — сказал Марти.

— Справедливое утверждение.

— Инспектор, а вы всегда ведете расследование таким необычным образом — выискиваете малейшие подробности? — спросил Марти.

— Конечно нет, — отрезал Фалькон. — Однако в данном случае ситуация настолько неоднозначна, что я, по крайней мере пока не получу полный отчет криминалистов и патологоанатома, должен попытаться составить полную картину их жизни, а тут без мелочей не обойтись. Ближайший сеньору Веге человек, его жена, тоже мертва. Приходится полагаться на людей, которые знали их со стороны: на друзей или деловых партнеров.

— Родители Лусии, должно быть, смогут вам помочь, — сказал Марти. — Они почти каждое воскресенье приезжали к супругам Вега обедать.

— Вы их когда-нибудь видели? — продолжил спрашивать Фалькон.

— Я видела однажды, — сказала Мэдди. — Они… не очень образованные люди. Мне кажется, отец Лусии фермер.

— Давно вы женаты?

— Двенадцать лет, — ответила она.

— Как вы познакомились?

Он поймал себя на том, что в последний год задает этот вопрос всем парам, с которыми ему приходится встречаться.

— Мы встретились в Нью-Йорке, — сказал Марти. — Мэдди выставляла подборку своих фотографий в галерее, принадлежавшей моей подруге. Подруга нас познакомила.

— И больше я в свою квартиру не вернулась, — закончила Мэдди.

— Вы и сейчас фотографируете?

— Она снова взялась за это после отъезда из Штатов, — решительно заявил Марти, хотя жена пыталась отнекиваться.

— Что вы снимаете?

— Людей.

— Портреты?

— Никогда.

— Она снимает людей в те моменты, когда они об этом не подозревают, — сказал Марти.

— Это не значит — когда они спят, — пояснила Мэдди. Глаза ее блестели от гнева.

— Когда они не знают, что рядом камера? — спросил Фалькон.

— Более того, — сообщил Марти. — Когда они считают, что находятся в одиночестве.

— Звучит так, как будто я шпионю, — возмутилась она. — Я не…

— Да так оно и есть! — поддразнивая, сказал Марти.

— Нет, ты не прав! — воскликнула она. — Получается, будто мне интересно, чем люди занимаются, а мне интересно другое.

— Так что же это? — спросил Марти и, повернувшись к Фалькону, добавил: — Меня она никогда не снимает.

— Душевные движения. Внутренняя борьба. Эмоции! — выпалила она. — Ненавижу, когда ты вынуждаешь меня такое говорить. Это просто…

— У вас есть фотографии сеньора Веги? — спросил Фалькон.

Они оставили Марти на диване и поднялись наверх. Одна из спален была превращена в фотолабораторию. Пока Мэдди искала нужные кадры, Фалькон пробежал взглядом по книгам на полках и вытащил одну, с именем Маделайн Корен на корешке. На клапане суперобложки была ее фотография — мягкая красота, сияющие глаза, глядящие прямо в камеру. Сияние молодости с годами, конечно, слегка поблекло, но в Мэдди до сих пор сохранилась та неуловимая аура, которую — часто тщетно — ищут продюсеры и кинооператоры: именно она делает актрису звездой. Мэдди будто притягивала к себе и аккумулировала все, что ее окружало: свет, свободную энергию, любое чувство и мысль, если кто-то готов был их отдать. Фалькон открыл книгу, заставив себя оторваться от фотографии. Он чувствовал слабость в коленях.

На первый взгляд казалось, что ее волнует тема одиночества — старики на парковых скамейках, юноша, стоящий на перилах и смотрящий вниз на реку, женщина в махровом халате на крыше в Манхэттене. Постепенно камера приближалась, и проступали другие детали: умиротворенность в лицах стариков, надежда на будущее в глазах юноши, мечтательное выражение женского лица.

— Те ранние снимки поверхностны, — сказала Мэдди. — Идея только зародилась. Мне было всего лишь двадцать два. Я ничего не знала. Взгляните на эти…

Она протянула ему шесть черно-белых фотографий. На первых трех — Рафаэль Вега в белой рубашке и темных брюках, руки в карманах, стоит на тщательно подстриженном газоне. Камера заглядывала ему через плечо и смотрела на профиль. Челюсти Рафаэля стиснуты. Фалькон ждал, что снимок что-то ему подскажет. И не ошибся.

— Он босиком! — вырвалось у него.

— Четырнадцатое января этого года.

— Что он делал?

— Дело не в этом… Не забывайте, я не шпионка и не любительница подсматривать. Посмотрите на эти. Они сделаны у реки. Я часто туда хожу. Могу часами сидеть с мощным объективом на штативе, а люди останавливаются на улице Бетис и на мостиках. Удается поймать много задумчивых взглядов. Люди не просто так приходят к реке… правда?

На трех снимках, которые она ему протянула, были крупные планы. На первом Рафаэль Вега морщился, на втором скрежетал зубами, глаза прищурены, на третьем застыл с приоткрытым ртом.

— Ему больно, — догадался Фалькон.

— Он плакал, — сказала Мэдди. — В уголках глаз — слезинки.

Фалькон вернул фотографии. Они показались ему какими-то назойливыми, и это было Хавьеру не по душе. Он поставил книгу на полку.

— А вы не думаете, что о фотографиях стоило упомянуть раньше?

— Это моя работа, — сказала она. — Мой способ самовыражения. Я бы их вам не показала, если бы Марти меня не вынудил.

— Даже если они имеют отношение к ночным событиям в доме Веги?

— Я ответила на ваши вопросы — как они ладили, был ли у него роман. Я не упомянула про эти снимки, потому что они сделаны не для следствия, люди не должны о них знать.

— А зачем они сделаны?

— Это снимки людей, страдающих в полнейшем уединении, но под открытым небом. Они предпочли не прятаться в домах, а… как бы это сказать… выхаживать из себя свое горе в толпе, среди незнакомцев.

Фалькон вспомнил, сколько часов за последние пятнадцать месяцев провел, бродя по улицам Севильи. Его мысли и тревоги не умещались в ограниченном пространстве, даже в просторном доме на улице Байлен. Он выхаживал их по улицам, высматривал в черных водах Гвадалквивира, вытряхивал в пустые сахарные пакетики, в окурки на полу каждого безымянного бара. Она права. Он не сидел дома, накапливая в душе страхи. Безмолвная компания незнакомых людей дарила утешение.

Мэдди стояла близко. Он чувствовал ее запах, тело под тонкой шелковой тканью, тяжесть давления, прочность преграды. Она замерла рядом, выжидала, осознавая свою силу.

— Нам пора спуститься вниз, — подсказал Фалькон.

— Я хотела показать вам кое-что еще, — не согласилась она и повела его по коридору в другую спальню. Голый плиточный пол, на стенах много фотографий.

Его внимание привлек цветной снимок голубого бассейна в белом плиточном ожерелье, блистающего на зеленой лужайке. Пурпурные бугенвиллии пылают в одном углу, уютный белый шезлонг раскинулся в другом. В шезлонге сидит женщина в черном купальнике и красной шляпе.

— Это Консуэло Хименес, — сказал он.

— Не знала, что вы знакомы.

Фалькон подошел к окну. Через дорогу был виден сад Консуэло.

— За этим ракурсом мне пришлось лезть на крышу, — пояснила она.

Слева, сквозь деревья, он видел ворота и подъездную дорожку Веги.

— Не знаете, в котором часу сеньор Вега вчера вечером вернулся домой?

— Нет, но обычно он редко приезжал раньше полуночи.

— Вы хотели мне что-то показать? — напомнил он, отворачиваясь от окна.

На задней стене за дверью висел снимок в черной рамке размером семьдесят пять на пятьдесят сантиметров. Мужчина, смотрящий вниз с моста. Он смотрел так, как если бы под мост утекала вся его жизнь. Выражение лица мужчины не сразу можно было понять — слишком много чувств читалось на этом лице. Фалькон был потрясен, когда понял, что смотрит на себя — Хавьера Фалькона, которого прежде никогда не видел.

5

Среда, 24 июля 2002 года

Полицейские закончили работу в кухне супругов Вега. Кальдерон уже подписал протокол осмотра трупа; тело в мешке лежало на каталке. Его должны были погрузить в машину «скорой помощи» и доставить в Институт судебной медицины на проспекте Санчеса Писхуана.