Читаем без скачивания Не женское это дело… - Ева Весельницкая

Мастер смолк, как будто отправился на свидание со своей юностью. Или со своей жизнью?

– Что загрустили? Может споем лучше? – обвела всех улыбчивым взглядом зеленых глаз Птица Певчая. И почти без паузы, следуя молчаливому согласию присутствующих, издала первый тихий и нежный звук. Ее магическое искусство рождать музыку здесь, сейчас, на глазах у всех, превращая в мелодию все, что чувствует она сама и все, что чувствуют люди вокруг, и этот ресторан, и море и небо восхищало и удивляло каждый раз, как в первый. Мелодия росла, развивалась, тихой ровной вибрацией присоединились все присутствовавшие. Мастер, певец и партнер, вступил сильно и уверенно. Они пели себя, свою жизнь и свою радость. И голос неожиданно гармонично и свободно присоединившегося к ним хозяина ресторана еще раз подтвердил, совершенно не нуждающуюся в подтверждении истину: не надо спрашивать, зачем мы живем, «жить надо!».

Он летел. Черно-синий шелк традиционного балахона, отделанного серебром, сливался с черно-синим небом. Где-то внизу желтым туманом плыли огни городка. Он стоял в арке веранды, раскинув руки, обратившись лицом к небу, и игра света растворила все, кроме этой летящей над землей фигуры. Тихая вибрация женских голосов и неземной красоты голос Птицы Певчей, которая, стоя у дверей ашрама, пела, пожалуй, лучшую свою песню, сопровождали этот полет.

Внизу, в городке был какой-то праздник. Люди, съехавшиеся сюда, как они думали, на зов реальности, праздновали обыденность жизни, получив, наконец, то, зачем приехали.

Он летел.

Нет, не прав был Фауст – даже самое прекрасное мгновение мертво, если его остановить. Беспредельность и бесконечность пространства его полета, неизвестность и отсутствие цели уносили этот момент в Вечность и присоединяли к реальности еще одну каплю Света.

Он летел.

А в это время…

В самом начале третьего тысячелетия, в первый год двадцать первого века, в городе, в котором нет полутонов, а есть только роскошь и распад, в небольшом кичливом особняке на берегу грязно-мутной реки с громким историческим именем, на третьем этаже, куда гости поднимаются по пологой в позолоте и роскошных букетах лестнице, в зале, где барочная роскошь в старорусском вкусе, восстановленная новорусскими деньгами, оттеняет плафон с изображением достижений героев первых пятилеток, за карточным столом, уже который час играл в покер импозантный, чуть грузноватый господин с красиво вьющимися седыми волосами и элегантной бородкой.

Он был завсегдатайиигрок.

– Кот, я тебе не машина для глажения! – с наигранной суровостью уже в который раз повторял Мастер в ответ на призывные взгляды всеобщего любимца и баловня, который в позе преданной одалиски устроился рядом с ним и недоуменно поглядывал на хозяина, когда тот отвлекался и переставал выглаживать и без того пушистую и лоснящуюся шерсть.

– Эх, не дал Бог таланта, а то бы непременно написала что-нибудь вроде «Суждения кота Мастера о людях и мире».

Она привычно хозяйничала на кухне, стараясь ни на секунду не выключиться и не потерять ситуацию целиком. Кот, котлеты, кофе, хозяин, белье в стиральной машине, утюг, пылесос.

– Уважаемая, как вы стали ведущим специалистом Традиции в области технологий?

«А вот так и стала: кот, котлеты, кофе, хозяин, белье в стиральной машине, утюг, пылесос. Месту силы изменить нельзя!»

– Главный секрет успеха – практика в формах жизни.

– И все же, что бы вы ни говорили, я не могу этого понять. Казино – это какая-то целая отдельная жизнь у вас. Вы можете ответить на вопрос: Почему Мастер играет на деньги?

Человек, задававший этот вопрос, знал цену деньгам, умел их зарабатывать и, что особенно удивительно, был расчетливо не жаден. Но нечто не постижимое было для него в этой постоянно присутствовавшей теме: Мастер и казино. Он не впервые в той или иной форме задавал этот вопрос, и не удовлетворялся ни одним из ответов.

– Вот вам еще варианты – это место одиночества. Это место социальной работы, это место для внутренней работы, это место для реальной практики, это ситуация для обучения некоторых из учеников, это место игры. Выберите тот ответ, который вам больше всего подходит, или найдите свой.

Предприниматель был молод, пытлив, умен, успешен и неординарен, но он… не понимал. Несчастный европеец наткнувшийся, наконец, на стену, где кончается возможность пронимать.

– Что ты от него хочешь? У него нет в картине мира представления о том, что может быть Знание для обычного человека в принципе не постижимое. Он, может быть, даже способен воспринять чудо, допустить невероятные магические способности, но непостижимое знание? Для него Мастер – это профессор, ну, академик, ну, дважды академик, но ведь если очень захотеть каждый может стать академиком, а ты пытаешься убедить его в существовании непостижимого.

– Ну, извини, опять романтизм обуял.

– Ставки сделаны, благодарю, ставок больше нет. Нависающие на миг над столом руки крупье совсем неожиданно напоминают крылья курицы, пытающейся прикрыть цыплят – горы разноцветных фишек на зеленом сукне.

– Можно у тебя еще одну сигаретку стрельнуть?

– А что ты уже брал?

– А ты, оказывается, не слишком внимательна.

– Он небрежно бросил несколько фишек на красное… и выиграл.

– Неужели?

Она сделала ставку и промазала. Все. На сегодня все. По часам получалось, что с того времени как она стала к игорному столу, прошло четыре часа. Гора выигранных фишек была очень внушительна. Она оглянулась вокруг, медленно возвращаясь в согласованную реальность. Продуманный полумрак казино, монотонные голоса крупье, сигаретный дым, шуршание рулетки, треск падающего шарика, голоса игроков, молчаливые фигуры охранников, голос Фредди Меркури назойливо утверждающего, что «We are the champions», – все это поддерживало ощущение вневременья, созданного для того, чтобы, войдя сюда, человек растворялся и забывал. Она собрала фишки и пошла к кассе.

– Мы так за вас болели.

Кассирши разговаривали почти по-человечески, наверное, скоро утро и конец смены, даже они устали.

– Ну, что наигралась?

– Все-таки иногда удается попасть в ритм исчезающих и возникающих закономерностей.

– Да казино может быть отличной практикой. Здесь все по-настоящему. Да и плата не так уж велика. Всего лишь деньги.

Тот, кто всегда был рядом с Мастером, был на удивление многословен. Впрочем, она впервые с ним разговаривала, впервые слышала его голос и впервые могла его рассмотреть. Он был весь какой-то европеец, изящен, сдержан с легкой улыбкой и холодными внимательными «питерскими» глазами. Она так и не поняла, означает ли этот краткий, почти светский разговор, что что-то изменилось или вообще ничего не означает, или… Левая рука по-прежнему не ведала, что творит правая. Пока она раздумывала, он растворился в толпе, как не был, и только через несколько минут она увидела его привычной тенью стоящим за спиной Мастера, который в одиночестве сидел за покерным столом.

– Все. Я больше не могу.

– Получилось?

– Сегодня да.

– Езжай, я еще останусь.

Когда она вышла на улицу, действительно светало. Воздух был жемчужно-прозрачным, а небо серебристо-розовым. Звон первых трамваев показался ей неожиданно нежным и мелодичным, как звон бубенчиков на колпаке у шута.

– Я всегда хотела спросить: почему Шут?

– Потому что все игра, кроме Духа Святого.

Хаос и неизвестность раскрывали свои гостеприимные объятья, манили и звали, и сладостный этот зов был соблазнителен, и обманчив, как тепло, которое посылает смерть замерзающему в снегу. Люди стояли над этой бездной, опираясь на тонкие лучи Света, и он простирался перед каждым из них для кого только на шаг вперед, для кого на несколько шагов и каждый был сам по себе. Они стояли, как стоят на ветру, не боясь его, не заслоняясь и не запахиваясь.

Часы на площади пробили четыре и еще три четверти. Четыре часа сорок пять минут. Утро.

В Петербурге в это время сводят мосты.

– И все-таки Премудрая была права, когда говорила, что за тебя, как в монастырь.

Жемчужное небо страны, где все когда-то начиналось, окутало ашрам мягким влажным покрывалом. В этом мягком переливающемся свете каждый ствол, каждая ветка на старой яблоне, каждый лист на ритуальном дубе казались прорисованными терпеливыми художниками старой школы.

Впервые за двадцать лет Мастер молча, спокойно соглашаясь, кивнул в ответ на эти слова. Только сейчас, здесь, пройдя по спирали не малый путь, она увидела о чем, действительно, говорила Премудрая. Уж, конечно, не о мужчине и женщине, и не о жизни человеческой.