Читаем без скачивания Книга Асты - Барбара Вайн

— А что за приданое? — поинтересовалась моя мама.

— Пять тысяч крон, — ответила Mormor почти торжественно.

— Не слишком много. Что-то около двухсот пятидесяти фунтов, — заметила Свонни.

— Возможно, для тебя, lille Свонни, для тебя — с твоим богатым мужем и прекрасным домом. Но для него это было очень много, огромные деньги. Он приехал в Копенгаген и прослышал, что за перезрелой дочкой Каструпа дают пять тысяч приданого, и он тут же принялся бродить вокруг нашего дома и заигрывать с lille Астой.

Будто цитата из Ибсена. Mormor выражалась так довольно часто. И прозвучало это весьма неправдоподобно. По лицам Свонни и мамы я поняла, что они не поверили ни единому слову. Mormor пожала плечами, и каждого из нас по очереди пронзила синим взглядом, как умела делать только она.

— Что я понимала? Он был высоким, красивым. Правда, с безвольным подбородком, но скрывал его под такой каштановой бородкой. — Что-то заставило ее рассмеяться. Смех был резким, неприятным. — Он был способным мастером, умел делать все что угодно. Так говорили люди. Сумел влюбить в себя глупую девчонку, причем довольно быстро.

Это прозвучало не таким уж откровением. Возможно, отчасти она все это вообразила. Я сомневалась, что кто-то способен за двести пятьдесят фунтов жениться на девушке. Я решила, что эта история так же маловероятна, как и другая, которую она не раз пересказывала, — о ее первой беременности, когда она вообразила, что ребенок родится из пупка.

— Представьте мое удивление, когда он появился обычным способом.

Конечно, это все записано в дневниках, но тогда мы ни о чем не знали. Временами я так жалею, что мама умерла раньше, чем их нашли, и до смерти оставалась в неведении. Теперь некоторые истории Асты можно опровергнуть. К примеру, когда Хансине, при гостях убирая со стола, спрашивает: мы культурные люди, или складываем в стопку? Я позже выяснила, что это сценка из комикса в «Панче», журнале двадцатых или тридцатых годов. Удивительное рождение Моэнса тоже могло быть одной из ее фантазий, которая вошла в семейные предания. Большинство историй были забавными, некоторые — странными или эксцентричными. Но главную историю из своего прошлого, она, возможно, никогда бы не рассказала, если бы не фатальное стечение обстоятельств. И то она скорее защищалась.

Старикам нужно припрятывать что-нибудь на потом, как говорила Mormor. Иначе они будут слишком докучать своим бедным детям.

4

Igaar var der Solformørkelse. Vi havde fortalt Drengene at det vilde blive mørkt — Lærerne giver dent ikke altid de rigtige Oplysninger — sua de var tneget skuffede over at det var bare Tusmørke og det ikke varede længe.

Вчера было солнечное затмение. Мальчикам пообещали, что наступит темнота — эти учителя не всегда точны, — и они очень огорчились, когда лишь слегка стемнело, да к тому же ненадолго.

В России положение ухудшается, начались еврейские погромы. В Берлине — холера. От мужа никаких вестей с тех пор, как он прислал деньги, еще до рождения Сванхильд. Но меня это не волнует. Мы живем хорошо — и мальчики, и малышка, и Хансине, и я. На самом деле нам гораздо лучше без него, и если бы не деньги, в которых скоро возникнет нужда, я предпочла бы, чтобы он и вовсе не возвращался.

Ему, конечно, не понравится, как я назвала девочку. Он скажет, что это норвежское имя. Так оно и есть — ну и что? Просто у него масса глупых предубеждений к норвежцам, и он презирает эту нацию. Наверное, захочет, чтобы ее звали Вибеке, как его уродливую старую мать. Но даже если он заставит окрестить девочку Вибеке или Дагмар, я все равно буду называть ее Сванхильд. Или Свонни, когда буду баюкать ее или прикладывать к груди. Мать имеет право называть своего ребенка как ей хочется.

Это имя мне нравится с тех пор, как я в юности прочитала «Сагу о Вёльсунгах».[9] Сванхильд была дочерью Гудрун и Сигурда Фафнерсбанов. Убив своего второго мужа, Атли, Гудрун хотела утопиться, но волны вынесли ее на землю, где правил король Йонакр. Она вышла за него замуж, и Сванхильд выросла во дворце. Позже о девушке прослышал могущественный король Йормунрек и послал своего сына Рандвера просить ее руки. Сванхильд приняла предложение и поплыла к жениху на корабле Рандвера. Но коварный слуга Бикке решил соблазнить ее, чтобы она вышла замуж за него. Получив отказ, он оклеветал девушку, сказав королю Йормунреку, будто та изменила ему.

Йормунрек повесил сына и приговорил Сванхильд к страшной смерти — под копытами диких жеребцов. Но те не могли прикоснуться к девушке, пока видели ее прекрасные глаза. Тогда Бикке завязал Сванхильд глаза, и теперь ничто не могло остановить жеребцов. Но откуда-то появился Вотан, и ужасного мщения не свершилось. Я была такой романтичной, и укрощение диких животных красотой меня восхищало. Но все это теперь в далеком прошлом, «скрылось в тумане древности», как говорит дядя Хольгер. Это его любимая фраза.

Сегодня утром мы с Хансине взвесили Сванхильд на кухонных весах. Они принадлежат владельцу дома и показывают вес в фунтах и унциях, а не в килограммах. Я к такому не привыкла. Девять фунтов и две унции ни о чем не говорят мне. Но, должно быть, все хорошо, потому что месяц назад на аптекарских весах она весила куда меньше. Я так горжусь ею. Я люблю ее. Мне нравится писать такие слова, потому что, если бы кто-то несколько недель назад попросил меня честно сказать, кого я люблю, я ответила бы, что никого.

Мне только двадцать пять, и я на самом деле не любила никого. Когда я выходила замуж, то думала, что люблю мужа, но это продлилось не более пяти минут. Все кончилось в первую брачную ночь, когда он причинил мне такую боль, что показался безумцем, желающим убить меня. Я тревожусь, когда мальчики болеют, волнуюсь, если не могу найти их на улице, но мне все равно, рядом они или нет. По правде, они мне докучают. Это любовью не назовешь. Что же касается отца или тети Фредерике — они обычные пожилые люди, которые вздохнули с облегчением, когда я благополучно вышла замуж и оставила их в покое.

Школьные подруги все куда-то подевались. Тоже вышли замуж. Когда женщины выходят замуж, времени на дружбу у них не остается. Одна дама, с которой я как-то беседовала еще до переезда сюда, сказала, что ее лучший друг — это муж. Я вас умоляю! Я пришла к выводу, что никого не люблю, и немного испугалась. Это неправильно и дурно — но что делать? Ничего плохого я не сделала, просто так было.

Тут наверху заплакала Сванхильд. Она всегда плачет вовремя, когда мои груди наливаются молоком и становятся тяжелыми.

Иду!

Начался суд над человеком, который в доме на Наварино-роуд убил свою жену. Хансине сходит с ума от любопытства. Умоляла почитать ей сообщения в «Хэкни энд Кингсленд Газет», но я, конечно же, не стала. Зачем? Я тех людей не знаю и не хочу о них читать. Но я застала Хансине, когда она об этом же просила Моэнса. Он умеет читать и по-датски, и по-английски, он растет смышленым мальчиком. Но, естественно, я не позволила, ни в коем случае. А ей велела даже не упоминать в моем доме об этом процессе или о тех людях Я так разозлилась, что Хансине испугалась. По крайней мере, притихла.

Расмус, наверное, убил бы меня, если бы узнал, о чем я думаю и что творится в моем сердце. Потому что в душе я свободна, могу быть собой, делать что хочу и не притворяться. Там нет шумных мальчишек, орущих младенцев — нет, я не жалуюсь на Свонни, она моя отрада, — нет болтливой тупой прислуги и нет мужа-бродяги, который болтается неизвестно где.

Однако я знаю, что с ним все нормально. Он прислал еще денег, целых пятьсот крон, поэтому мы можем быть спокойны. Теперь мы сможем заплатить за жилье и купить много хорошей еды. На Рождество у нас будет жирный гусь и kransekage.[10] Получив деньги, я пошла в магазин «Мэтью Роуз» и купила ткань — шить одежду для Свонни. Я не писала несколько дней, потому что как раз этим и занималась.

Утром меня навестила миссис Гибсон. По-моему, она заходит сюда, чтобы узнать, есть ли на самом деле у меня муж, потому что всегда спрашивает о нем. Но сегодня она поинтересовалась, где я буду крестить Свонни. Она очень набожна — правда, это не мешает ей смеяться над моим акцентом — и часто видится с помощником приходского священника церкви Святого Филиппа. Нигде, я не верю в бога, ответила я. (Видите, я написала с маленькой буквы.) Ни в бога, ни в кого-то еще. Это все выдумка священников.

— О, моя дорогая, — сказала миссис Гибсон, — вы меня, право, поражаете.

Но поражённой она не казалась, скорее жаждала продолжения. И услышала:

— Вы говорите, что бог — любящий отец. Но даже плохой отец не убил бы младенцев своей дочери.

Она странно посмотрела на меня, потому что Свонни лежала на моих коленях. Правой рукой я поддерживала ее головку, а левой поглаживала животик И миссис Гибсон смотрела именно на левую руку. Это было так очевидно, что я едва не рассмеялась. К слову сказать, она очень тучная, корсет стянут так, что фигура похожа на тюк, перевязанный в середине веревкой. Совсем ужасно ее платье — словно из бумаги, смятой оберточной бумаги — в складку.