Читаем без скачивания Английский путь - Джон Кинг

Я смотрю на тех, кто за столом; Марк пускается в рассказ про Рода, относительно того, как он не смог поехать, потому что женат и должен следить за своим поведением. Фэйслифт и Брайти развалились и пялятся в пространство, наслаждаясь лагером. Картер, кивая, слушает Марка, и только Боба Робертса нигде не видно. Гарри Робертса, как все его называют. Он классный парень. Наш друг, убийца копперов. Картера и Робертса я помню с детства. Они в порядке. Клевые и прикольные, хотя и ведут в последнее время все больше мирную жизнь. Они относятся к тому типу людей, которые всегда готовы, если что-то случается, но сами не ищут неприятностей. Сейчас, по крайней мере. Но сборная — это совсем другое, потому они и едут с нами. Это особый случай, типа попадания на «Миллуолл» в Кубке. Я вспомнил, как четыре года назад получил пиздюлей в Южном Лондоне. На важные игры все подрываются, и на клуб и на сборную, как бы ни были заняты. Вот еще Биггз и Хайстрит Кен, парочка типов из паба, тоже здесь, на пароме.

Как только подумаешь о Биггзе и Хайстрите, сразу смешно становится. Мы называем ворами скаузерс, и манкунианцы тоже подрезают все только в путь, но ебучий Биггз тут кого хочешь обставит. Он давно не мальчик, а все еще пиздит игрушки из магазинов. Отсидел шесть месяцев за то, что подрезал какое-то бухло. Шесть месяцев за ограбление магазина. Плюс раньше была еще судимость. Биггз и Кен — двоюродные братья и друг другу в рот смотрят. Они тоже футбольные парни. Не на сто процентов, но всегда появляются на важных матчах. Сейчас они едут в Берлин, и это значит, что нас восемь. В Амстердаме мы встретимся с Харрисом и остальными. Мы, «Челси». Мы, англичане. Святой Георг развевается на ветру, паром рассекает волны, идет сквозь ночь, а под нами — глубокий Ла-Манш. Мы едем, и все должно быть хорошо. Я приканчиваю пиво и толкаю стакан Кену. Его очередь.

Я смотрю вслед Хайстриту, он идет к стойке с кружкой в руке, Биггз следом. У стойки начинает скапливаться народ, пока все терпеливо ждут своей очереди, потому что еще рано. Через пару часов у барменов пальцы отсохнут. Нам нужен лагер, и он нам нужен сейчас. Чтобы кровь была теплой. Наверное, они пожалеют, что попали в эту смену. Я смотрю на них, белые рубашки и черные брюки, лагер пенится, льется в пластиковые стаканы. В каждом из них — на четверть пена. Вот он, бизнес в чистом виде. Ждешь часами, пока пена осядет, и можно будет сделать глоток лагера. Все равно что пить лимонад. Пробовали лимонад? Нужна соломинка, чтобы пробить себе путь и добраться до лагера.

— Так и нужно ездить, — сказал Марк с самодовольным видом.

Все кивнули.

— А Евростар пусть идет на фиг.

Все кивнули еще раз.

— Да ты посмотри, что это за пиво. Это же сплошная пена. Ебаные голландцы.

— Ты когда-нибудь видел такой бар в поезде? — спросил Картер, сдувая белую пленку в сторону.

Я подумал об этом. Пожалуй, он прав.

— Знаете что, — Марк наклонился вперед, — если эти пидоры из ИРА не взорвут туннель, то мы сами сделаем это. Я ненавижу этот ебаный туннель. Мы соберемся вместе, купим Симтекс 47 и сделаем бомбу. Проделаем дыру, и море доделает начатое нами. Сколько денег они угрохали на строительство, и для чего? Чтобы разорить паромные компании и сделать нас частью Европы. Вот чего они добиваются. Подонки.

Марк прав. Где здравый смысл? Хуй знает, чем плох туннель сам по себе, но это символ, что более важно. В самом деле, вам не нужно будет пересекать пролив и иметь дело с каким-нибудь мудаком из таможни, но это не важно. Не мы первые. Эти безмозглые пидоры со сводом инструкций в руке, думающие задницей вместо головы, найдут себе другую работу, и так же будут причинять людям неприятности. Не пропадут.

Еще одна вещь, связанная со строительством туннеля под Ла-Маншем — то, что мы открываем дорогу бешенству. Наверное, они ставят там знаки, запрещающие ввоз больных собак с Востока. Я мы же нация любителей животных. Я знаю, что мы живем в йупушем, и никто не будет топтаться на месте, но туннель — это как-то неестественно. Однажды, наверное, они построят мост. Каждый столкнется с необходимостью учить чужие языки, а туннели будут идти во всех направлениях. Даже викинги пророют туннели из Швеции и Норвегии. Просто садишься на скоростной поезд и отправляешься в центр Лондона. Посетить магазины, поглазеть на футбольные мобы, панк-рокеров и обыкновенных лондонских бузотеров. Тогда лондонцам придется оставить столицу британским яппи и богатым туристам со всего света, а самим переселяться в новые города. Ты не сможешь купить себе дом там, где вырос, тебе придется жить где-то еще, за кольцом. Может быть, всегда так было, но вообще-то удивительно, как можно спокойно сидеть и позволять британским богатеям продавать страну богатеям мировым. Конечно, им плевать на людей, воевавших против этого, и наша роль в победе над немцами постоянно принижается интеллектуалами-бездельниками, не имеющими гордости за нашу великую культуру.

Даже Ист-Энд меняется, сейчас это уже далеко не та воронка после бомбежек. Каждый раз, открывая газету, видишь там какие-нибудь статьи о всяких там детках звезд из Хокни и Хокстона, или о любящих футбол яппи, «открывших» для себя игру, даже хоть им давно за тридцать. Там не прочитаешь о том, что видишь вокруг изо дня в день. Никто не говорит правды, только на заданные таблоидами темы. К тому времени, когда шведы пророют дорогу, не останется ничего, кроме лабиринта пустых галерей, экскурсий по местам Джека-потрошителя и автобусных туров на лоно природы. Европа снова пытается победить Англию. Лондон обречен неким обезличенным ублюдком, спрятавшимся в Брюсселе, потому что биттер. Другого цвета, чем лагер, и каждый должен представлять свои паспортные данные при пересечении границ.

Большой бизнес сейчас пытается сделать из Европы супергосударство с суперэкономикой. То же самое хотел сделать Гитлер, хотя он был националистом и видел Германию в центре союза, хотел контролировать все из Берлина. Сегодня финансисты добиваются того же, только без паблисити. Все через черный ход. Бесконечные нововведения в английских законах. Вовсе мне не улыбается, чтобы какой-нибудь немецкий или французский бизнесмен запихивал мне в глотку дойчмарки и запрещал покупать английские овощи, потому что они выращены не доктором Франкенштейном. Мы вам не оловянные солдатики. Хотя может быть и хуже. Например, если во главе будут испанцы. Вот это будет просто беда. Немцы, по крайней мере, любят футбол и выпивку. Это вам не «Реал» Мадрид и не ваше сраное красное вино. В Берлине мы встретим старых врагов. Мы должны поставить их на место. Пусть себе выигрывают послематче-вые пенальти, в счет идет только махач. Кто-то у стойки заряжает ДВЕ МИРОВЫЕ ВОЙНЫ И ОДИН КУБОК МИРА, и мы присоединяемся.

— Ты английский томми 48 , воюющий с нацистами, ты стоишь и ждешь, что будет дальше. Ты чувствуешь дыхание людей вокруг тебя и шум моря внизу. Вверх-вниз, вверх-вниз, а под тобой –бездонная могила. Море холодно и сурово, оно не даст тебе ни единого шанса. Но ты не замечаешь ничего вокруг, ты внутри катера, тяжелое снаряжение тянет тебя к земле. Волны накатываются одна за другой, тебя тошнит. Ты не слышишь дыхания своих приятелей, потому что слишком занят мыслями о своей матери, а если ты уже взрослый или женился молодым, то о жене и детях, надеющихся на то, что ты не останешься здесь, в море, а благополучно вернешься домой. Ты не смотришь на остальных, ты пытаешься удержать съеденный обед в желудке. Ты не хочешь наблевать здесь, прямо перед остальными, но стук сердца отдается в висках, а катер мчится вперед, сквозь бушующие волны.

Со всех сторон тебя плотно окружают тела, и ты стараешься успокоиться. Здесь у тебя немного выбора. Посадка завершена, и вы движетесь вперед. Море опасно и жестоко. Но здесь тысячи мужчин, идущих одной дорогой. Тысячи мужчин, идущих навстречу смерти, и каждый думает об этом. Ты ничего не говоришь, конечно, потому что такова жизнь. Ты устоял в борьбе против страха, и это делает тебя сильным. Ты хочешь сражаться, и хотя ты только маленькая частица огромной машины, для тебя эта частица — самая важная. Прошли годы ожидания, и ты рад, что время пришло, но какая-то часть тебя хочет остаться дома. Никто не хочет быть тем невезучим, кто останется на дне Ла-Манша. Ты скрещиваешь пальцы на удачу, когда катер отходит от корабля, и надеешься, что Бог тебя не оставит. Перед тем, как попасть в Европу, многие верили в Бога, пока увидели все сами. Один из парней, здоровяк из Ист-Энда, разокружающим несколько жвачек, когда катер начинает зарываться в волны. Он заряжает других своим оптимизмом, и ты чувствуешь себя лучше, слушая грубые шуточки кокни насчет сержанта.

Мы выросли среди солдат Первой мировой, и мы помнили их рассказы. Они воспитали нас. Они были частью нашего детства. Их не понимали, высшим классам было наплевать на них. Что бы кто не говорил, в сороковые не любили офицеров. Они должны были заслужить наше уважение. Ошибки в окопах дорого обходятся простым людям, и идиотские игры политиков не заслуживают ничего, кроме презрения. Наша война была другой, но, только попав в Европу, мы поняли, насколько она была другой. Это наша работа, и мы должны ее выполнить — так мы думали тогда. Мы не были маменькиными сынками и не кляли судьбу. Мы знали, что к чему. Это наша работа, и мы сделаем ее. Никто не сможет разделить нас, и мы говорили это не очистки совести ради. Погрузившись в катер, мы стали больше чем отрядом, теперь мы — один за всех и все за одного. Мысли сменяли одна другую, но мы были сильными, мы знали, что не повернем назад.