Читаем без скачивания Неамериканский миссионер - Андрей Кураев

А где же наслаждение у истоков той жизни, что получена путем операции над обычной, не половой, соматической клеткой? Происхождение этой первичной клетки связано скорее с неприятностями – уколом, разрезом. Так как же здесь будет передаваться первородный грех? Человек, зачатый без наслаждения и без соития, по логике августинизма оказывается не под властью первородного греха.

Православие же не видит здесь вопроса. Биология скорее подтверждает наше давнее убеждение: человек создан для бессмертия. Наши клетки действительно бессмертны. Сами по себе они способны бесконечно делиться и не умирать, если только во внешней среде нет к тому препятствий. Значит, наша жизнь ограничивается не нашей собственной природой, а теми условиями, в которых мы живем (в которые мы себя сбросили грехопадением). Поскольку же клетка, взятая для клонирования, и существо, выращенное из нее, все равно будут жить в нашем падшем мире, то дыхание «первородной» смертности, увы, все равно опалит ее. И не биологи, но лишь Тот, Кто один имеет бессмертие, может защитить нашу жизнь от смерти или вернуть нас к ней… Так что православной интерпретации первородного греха клонирование никак не противоречит. Скорее наоборот – дискуссии о клонировании важны для православной полемики с католичеством и августинизмом.

В частности, возможно обсуждение вопроса о том, через что же именно транслируется «первородный грех»: происходит ли это «по инициативе» родителей, которые, зачиная ребенка, передают ему свою страстность, или же это происходит не через «технику зачатия», а потому, что он просто входит в наш больной мир. Во всяком случае, суждение Карфагенского собора 252 года («Не возбранять Крещения младенцу, который, едва родившись, ни в чем не согрешил, кроме того, что, происшедши от плоти Адама, восприял заразу древней смерти чрез самое рождение») допускает двоякое толкование.

Есть и в православной традиции одна антропологическая гипотеза, которая при ее принятии требует отрицания у клонов души. Преподобный Анастасий Синаит говорит, что «тело образовывается из женского брения и крови, а душа передается от мужчины посредством семени» (Слово 3. Против монофелитов, 3) [87]. Это гипотеза традуционизма, согласно которой души детей содержатся в семени отца. Уже в семени Адама были души всех нас. Все мы были в Адаме, когда он грешил, и потому мы тоже совиновны в том грехе. Души всех людей были уже заключены в Адаме и с его семенем передаются во всё новые и новые тела.

Вот как эта гипотеза выглядит у одного церковного автора ХХ века: «Если от Адама произошли все люди, то ясно, что все они как самосознающие личности, особи, еще до рождения находились в Адаме, находились не одной только душой, но и всем существом человека; отрицать это – значит отрицать происхождение всех от Адама и вводить таким образом новый творческий Божественный акт. Допускать же в самосознательном существе, Адаме, присутствие будущих самосознательных существ в их бессознательном состоянии значило бы признать происхождение сознательной личности из бессознательного, что, конечно, недопустимо, ибо из бессознательного не может образоваться личность… Здесь все личности – в одном и одна – во всех. Всеединство… Живущие в Адаме личности, как самосознающие особи, не могут сливаться с личностью праотца и, по простоте личностей, не могут быть в раздельности от нее. Вследствие этого все личности, сопребывая в праотце, при сознании себя каждой особью обладают всем содержанием самосознающего “я”, кроме только самого “я”» [88].

Из этой гипотезы, конечно, с неизбежностью следует, что клоны, ведущие происхождение не от семени отца, а от его соматической клетки, не будут обладать душой. Но сама эта гипотеза не может считаться богословски безупречной. Ведь она входит в противоречие с традицией Вселенских Соборов, ясно отвергавшей идею «предсуществования души».

Константинопольский собор 543 года определил: «Кто говорит или думает, что души человеческие предсуществовали, что они были прежде умами и святыми силами, наслаждались полнотою божественнаго созерцания, а затем обратились к худшему и чрез это охладели в любви к Богу, отчего и называются душами, и в наказание посланы в тела, тот да будет анафема» [89]. Собор 553 года подтвердил: «Кто верит в баснословное предсуществование душ, которое влечет еще и к другому уродливому и нечестивому представлению, что все души в конце концов возвратятся в первобытное состояние,- да будет анафема» [90].

Больше богословской логики все же в той антропологической гипотезе, которая предполагает творение Богом каждой индивидуальной души в минуту человеческого зачатия. Душа человека, его личность творится Богом. Родители дают лишь тело. Поэтому вопрос для богослова здесь лишь в одном: пожелает ли Господь соединить с эмбрионом, полученным в результате клонирования, человеческую душу. Поскольку это вопрос о воле Бога – заранее ответа быть не может. И весьма дерзким является поступок некоего священника, отказавшегося крестить младенца, о котором родители сказали, что он был «зачат в пробирке» (иеромонах Анатолий [Берестов] с неодобрением рассказал об этом случае на Рождественских образовательных чтениях 1998 года). Думаю, что и относительно клонов Церковь будет настаивать на признании их людьми и будет крестить и причащать этих малышей.

Здесь срабатывает логика «от обратного». Ведь именно если Церковь скажет, что клоны – это не люди, то именно этим она по сути даст добро на клонирование. Ведь если клоны – нелюдь, то они находятся вне области нравственности и права. В таком случае это не более чем животные. И как Церковь не возражает против экстрагирования лекарств из органов животных или против пересадки свиной печени человеку, так не будет у нее оснований вмешиваться и в медицинские опыты, ведущие к смерти человекообразных клонированных обезьянок. И тогда вполне допустимо разведение клонов для последующего разъятия их «на запчасти» (клон – идеальный донор: у его органов и тканей будет полная совместимость с организмом «отца»).

Этот вопрос, как это ни покажется странным, в принципе уже решен церковным Преданием. В «Требнике» митрополита Петра Могилы (XVII век) есть чинопоследование «О Крещении дивов и ин чуд родящихся». В нем предписывается: «Аще чудо или див некий от жены родитися приключит и аще образ человечий имети не будет, да не будет крещен. Аще же в том недоумение будет, да крестится под тоею кондициею: “Аще сей есть человек, крещается раб Божий имярек во имя Отца” и прочая».

В апокрифической литературе обращает на себя внимание готовность именовать людьми самые странные существа: «Люди Попадеси живут над морем-окияном, главы у них человечи, а руки и ноги как конские ноги, а ходят на всех четырех ногах. Люди, завоми Потомия, ходят на руках и ногах, брады у них долги, половина человека, другая конь. А у жен их власов на головах нет, а живут в воде. Много и иных всяких чудных как во Фритских и во Индейских, и в Сирских странах: у иных песьи главы, и иные без глав, а на грудях зубы, а на локтях очи, а иные о двух лицах, а иные о четырех очах, а иные по шести рог на главах носят, а все те люди на вселенную пошли от единаго человека, рекше Адама, и за умножение грехов тако ся учиниша» [91]. Над такого рода сообщениями сегодня принято улыбаться. Но нельзя не заметить, что доверчивость средневековых книжников сочеталось с полным отсутствием у них духа расизма. Себе подобных людей они готовы были признавать даже в самых странных «дивах».

Вообще для Церкви характерно настаивать на том, чтобы границы класса существ, именуемых людьми, раздвигались. Для светских воззрений бывает, напротив, характерно стремление к сужению пределов человеческого бытия (дети в утробе матери – не люди; коматозные больные – не люди; дети, рожденные без мозга,- не люди; дети, пораженные болезнью Дауна,- тоже…). Так что и в случае с клонированием не стоит идти против церковной традиции и отрицательно решать вопрос о том, люди ли будут сии «дивы» или нет.

Есть еще в церковной письменности предостережения от активизма, перекраивающего Богозданный мир. Нередко их используют как аргумент, поясняющий христианское неприятие клонирования. Но если уж честно использовать этот аргумент, то надо перестать в храмах возжигать свечи из парафина (этого вещества не было в «Богозданном мире» до появления человеческой химии), заправлять лампадки вазелином, носить синтетику, печь просфорки (они ведь не растут на церковном дворе) и вообще жить в мире культуры. Мир «ноосферы» (не в смысле оккультно-каббалистическом, а в смысле чисто культурологическом: ноосфера как мир, которого коснулась человеческая деятельность) есть неизбежная наша среда обитания. И здесь не так уж просто решить: чего мы можем коснуться нашей перестраивающей десницей, а чего – нет. Во всяком случае, запрета на изменение мира и даже человека быть не может (если только мы не хотим запретить медицину как таковую). Обсуждению подлежит лишь вопрос о целях и последствиях нашего вмешательства.