Читаем без скачивания Дело мерзкого снеговика - Николас Блейк

Дайке вздрогнул, но тут же вновь напустил на себя спесивый вид. Говорил ли он правду, размышлял Найджел, или просто выгораживал ее «доброе имя», делая из себя шута? Последнее было вполне в его духе. Найджел мысленно представил то утонченное, роскошное тело наверху рядом с никчемной физиономией романиста.

Хивард Ресторик мямлил что-то глупое:

– Ну это, наверное, для вас ужасное потрясение, Дайке. Я даже и не думал, что тут может быть что-то такое. Гнилое дело для нас для всех, я хочу сказать. Бедная Бетти…

– Теперь это недоразумение устранено, – раздался возбужденный голос Эндрю, – послушаем еще кого-нибудь. Может, доктор Боган выскажет свое мнение?

Взгляд врача медленно скользнул на Эндрю Ресторика. Он умудрялся сохранять и меланхолию, и сдержанность. Найджел предположил, что его практика часто связана с женщинами – меланхолия играла на их материнских инстинктах и могла в каждой разбудить Пандору.

– Мое мнение? – медленно проговорил он.

– Вы признаете Бетти склонной к самоубийству? – спросил Эндрю.

– Я не думаю, что в ней проявлялась именно склонность к самоубийству. А если вы спрашиваете, преобладали ли вчера в сознании мисс Ресторик мотивы саморазрушения, мне придется ответить утвердительно.

Это значит, что ее рассудок был тоже болен, а не только тело? – спросил Найджел. – Или это была та самая психическая болезнь, от которой вы ее лечили?

– Теперь перейдем к сути дела, – сказал Эндрю. – Чем болела Бетти? Или же спросим по-другому: на чем специализируется доктор Боган?

Найджел вдруг вспомнил, как мисс Кэвендиш задала точно такой же вопрос. Доктор Боган совсем не смутился из-за агрессивного тона Эндрю. Он так же сдержанно и размеренно ответил:

– Мое дело – нервные болезни женщин.

– А! – гадко воскликнул Эндрю. – Дело прибыльное. Как там говорил Лоуренс Стерн: «Есть в мире и худшие занятья, чем щупать у женщины пульс».

– Эндрю, ну в самом деле! Доктор Боган – гость в моем доме. Я бы хотела, чтобы ты помнил об этом, – сказала Шарлотта Ресторик.

– Да. Жестковато, – согласился ее муж. – Нам придется поднатужиться и сплотиться. Хватит споров.

– Я понимаю чувства вашего брата, – уже несколько внушительней заметил доктор Боган. – Он питает ко мне антипатию из-за того, что был слишком зациклен на собственной сестре. Он восстает против моего присутствия из-за профессионального влияния, которое я оказывал на мисс Ресторик. Это абсолютно нормальная и предсказуемая реакция с его стороны.

Эндрю Ресторик ощетинился. Идея, что какая-то его реакция может быть предсказуемой, явно не приводила его в восторг.

– Давайте все же вернемся к делу, – вступил Найджел. – Если вы точнее изложите нам природу болезни вашей пациентки и объясните свою уверенность в том, что – как вы выразились – вчера в сознании мисс Ресторик преобладали мотивы саморазрушения, возможно, все разъяснится само собой.

Мгновение доктор Боган казался захваченным врасплох.

– Мисс Ресторик, которая, между прочим, была моим другом, еще и наблюдалась у меня. Она не изъявляла желания, чтобы природа ее нервных растройств была обнародована, хотя, с другой стороны, она сама бы рассказала вам все. Мне пришлось бы изменить и чувству товарищества, и профессиональной этике, если бы я решился разгласить то, что она не хотела говорить даже своим родственникам. Насчет…

– Минутку, доктор, – перебил Найджел, – вы старый друг мисс Ресторик? Встречались ли вы с ней раньше в Америке?

Поначалу на лицо врача как будто снизошло замешательство.

– В Америке? Почему…

– Вы же американец, правильно? – настаивал Найджел. – Некоторые ваши словесные обороты…

– Я совсем чуть-чуть пожил в Штатах, – отвечал доктор. – Но я не гражданин Америки. Боюсь даже, что я – помесь ирландца и итальянца. Нет, мистер Стрэнджвейс, Америка – большая страна, и я не был знаком с мисс Ресторик, пока ее семья там жила. Это было, насколько я помню, десять-пятнадцать лет тому назад.

– Понимаю. Не будет ли ваша профессиональная этика менее задета, если вы расскажете нам о ее суицидальных наклонностях?

– Самоубийство, я думаю, может произойти лишь тогда, когда воля к жизни временно утеряна. Если сказать поточнее, когда истрачен запас сил, сдерживающий влияние смерти.

– Все ясно. Обставлено в духе Зигмунда Фрейда, – пробормотал себе Эндрю под нос, но все же достаточно громко, чтобы это могло дойти до ушей доктора Богана.

– Это кажется ясным только при легкомысленном подходе, Ресторик. В ее случае не было ни заложенной суицидальности, ни суицидальных наклонностей. Ничего, кроме предвечной и нескончаемой войны между волей к жизни и волей к смерти, – войны, в которой в конечном счете всегда побеждает смерть. Иногда позитивные силы дезертируют еще в самом разгаре битвы.

Все были захвачены, скорее, самим видом доктора Богана и его вибрирующим голосом, чем его словами. Даже Эндрю Ресторик уставился на него с оттенком неосознанного уважения.

– Элизабет, – продолжал доктор, – была очень импульсивной. Вы же знаете, как она умела заставать людей врасплох, ловя всех на их же собственных словах. Даже себя она ловила на слове. Прошлой ночью, когда перед самым обедом я зашел ее навестить, она сказала нечто, владевшее ее мыслями, что заставило меня насторожиться.

– Так мы же это и хотели… Стрэнджвейс хочет разобраться в… – вклинился Хивард Ресторик. – Вы хотите сказать, она была не в себе? Она намекала на…

– Да, она намекала на самоубийство – теперь я это понял. Но она не была подавлена. Такое чувство, что она была где-то даже возбуждена. Ясно. Она сказала: «Дэнис, я думаю, ты всегда был бы рад поскорее избавиться от истеричной женщины». Мне показалось, что она превозносит мои медицинские заслуги. В том-то и крылась моя ошибка.

– Ваше лечение давало хорошие результаты? – спросил Найджел.

– Я думал, что да. На первый взгляд. Но я не понимал, с какой силой смерть влияет на нее. Старое клише, когда для прекращения жизни существует больше причин, чем мы обычно себе представляем.

– Но если она собиралась замуж?..

Доктор Боган почти в грубой манере пропустил реплику Шарлотты мимо ушей:

– Простите меня, но она жила в белом пламени. Когда пламя начало немного стихать, она решила уйти. Нервное состояние Элизабет, если вам так нравится, подталкивало ее к этому поступку. Перед ней лежала вся жизнь с той пустотой, проживая которую ты попадаешь лишь в суету и тусклые повторения, и сознание этого факта открыло смерти ворота в крепость.

– Нет! – страдающе вскрикнул Вилл Дайке. – Нет! Это неправда! Кое-что у нее еще было впереди, что-то совсем другое, лучшая жизнь! Вам не сковать меня цепями ваших высокопарных разговоров о воле к жизни и воле к смерти. Говорю вам, она…

Доктор Боган поднял руку в спокойном, возражающем жесте, но в этот момент вошел дворецкий, и Вилл Дайке заглох на полуслове. Дворецкий подошел к Хиварду, учтиво склонил голову и что-то прошептал хозяину.

– Прибыл главный констебль, – объявил Хивард вставая. – Боюсь, что придется отложить обсуждение. Думаю, он задаст вам пару вопросов, Боган. А вы, Стрэнджвейс, будете участвовать?

Главный констебль, майор Диксон, приехал в сопровождении полицмейстера – крупного, худощавого человека по имени Филипс, который будто родился и воспитывался на ферме. Оба относились к Хиварду Ресторику с оттенком почета – тот был явно не лишен влияния в своем округе. Когда знакомства остались позади, все отправились наверх. Полицейские, стоящие перед дверью Элизабет, отдали честь и открыли им дверь.

– Господи боже! – вскричал майор Диксон, кислое выражение его лица вспыхнуло от ярости, когда он заглянул в комнату. – Господи, она же!.. Страшное дело, Ресторик. Страшное.

Для него-то страшное, и не только по основной причине, подумал Найджел. Да уж, Элизабет удалось даже в смерти натворить шуму, не хуже чем в жизни. Казалось, что на красных губах висящей девушки играло слабое подобие усмешки.

– Эндрю сказал, что нам нельзя тут ничего трогать, – извиняющимся тоном проговорил Хивард, – вот мы и не… ох, не срезали ее оттуда. Боган же дал нам понять, что надежды нет.

– Когда ее нашли, она была мертва не менее пяти часов, – сказал врач.

– Ну да, хм… – Майор Диксон выглядел сокрушенно. – Ладно, Филипс, зовите сюда Робинса и приступайте.

Пока двое полицейских делали свое дело, главный констебль начал задавать обычные вопросы – было видно, что ему приходится удерживать себя, чтобы не смотреть на безжизненное тело. Мисс Ресторик не оставила никакого послания? Давала ли она поводы думать, что должна покончить с собой? Кто и когда нашел ее тело? Кто последний видел ее живой?

Филипс и Робинс срезали веревку, положили тело на кровать и накрыли простыней. Они уже пытались зубами развязать веревку, затянутую на шее, когда Найджел вмешался: