Читаем без скачивания Цирк 'Гладиатор' - Борис Александрович Порфирьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Татауров полюбовался золотом, пересыпал его с руки на руку. Затем съел найденный хлеб. Захотелось курить. Он выцарапал заскорузлыми пальцами из карманного шва последние крошки табака вместе с комочками слежавшейся ваты, свернул цигарку. С наслаждением затянулся… Замёрзли ноги, но он боялся шевелиться, притаился. Нащупал в кармане картонку с молитвой, стал в сгущающейся темноте читать шёпотом:
— Господи боже, спасителю мой… По изречённой любви твоей ты положил за нас душу свою… Ты заповедал и нам полагать души наши за друзей наших…
Татауров вздохнул, покосился на мёртвого немца. Стал читать дальше.
— Исполняя святую заповедь свою и уповая на тя, безбоязненно иду я положить на брани живот мой за веру, царя и отечество… И единоверных братьев моих… Сподоби мя непостыдно совершить подвиг сей во славу твою… Жизнь моя и смерть моя в твоей власти… Буди воля твоя… Аминь…
Молитва подействовала на него успокаивающе, и он решил, как только стемнеет, ползти к своим.
Изредка раздавались винтовочные выстрелы.
Потом стихли и они.
Татауров выбрался из воронки и, волоча винтовку за собой, пополз по грязному снегу. Он полз, как ему показалось, очень долго, и только всплеснувшаяся в небе ракета заставила его скрыться в попавшуюся воронку. Он перевалился через край её и упал на живого человека. Оба вскрикнули со страху. Инстинктивно нащупав в темноте шею врага, Татауров спросил хрипло:
— Кто?
Стараясь оторвать его пальцы, человек прошептал голосом Безака:
— Я это… Я…
Татауров отшвырнул его от себя, облегчённо вздохнул.
Потирая сдавленную борцом шею, Безак зашептал:
— Я за вами бежал всё время… Это и спасло меня… Мы первые достигли мёртвого пространства… Я выглядывал, когда было светло, — всё поле позади нас усеяно трупами… Я хотел сейчас ползти за винтовкой и прострелить себе руку — это верный способ попасть в госпиталь и вернуться домой… Иначе из этой каши мы не выйдем живыми.
— Дура, — угрюмо сказал Татауров. — Разве так делают?
И вдруг неожиданное решение пришло ему в голову.
— Слушай, — сказал он, — сначала ты мне отстрели пальцы, а потом я тебе… На расстоянии надо… Иначе следы остаются… Полевой суд и расстрел.
— Иван, — сказал задыхаясь Безак… — Вы мой спаситель…
Они дождались рассвета. Безак поднял руку и сказал торжественно:
— Стреляйте.
— Э, так не пойдёт, — усмехнулся Татауров. — Знаю я тебя, ентелегента — сразу сдрейфишь. Стреляй ты первый, потом — я.
Он дал винтовку Безаку, отполз в соседнюю воронку, в последний раз взглянул на мутно–синие буквы, вытатуированные на суставах пальцев, выставил над краем воронки руку, вобрал голову в плечи и зажмурился.
Что–то сильно рвануло его за пальцы, он с ужасом поднёс ладонь к глазам, кровь стекала в рукав с оборванных костяшек, и только на большом пальце, целом и невредимом, осталась буква «а» — одна буква от имени Луиза.
— Давай винтовку! — потребовал он грубо. Дождался, когда Безак отползёт назад, посмотрел на его вытянутую руку, клацнул затвором, вогнал новый патрон в патронник, высунувшись, приказал:
— Выше, выше! Поднимись!
Прицелился в самый лоб и нажал спусковой крючок.
Сжав зубы, перевязал свою руку грязным платком и, не остерегаясь, пошёл во весь рост, опираясь на винтовку.
Проходя мимо мёртвого Безака, усмехнулся.
59
«Я в подлиннике читал Апулея, пожимал руку Врубелю, по моей указке боролись знаменитые силачи, я могу с подробностями рассказать о битве в Тевтобургском лесу, я пил на брудершафт с «первой шпагой» Испании. Я многое видел и знаю. Но я не знаю главного: как быть счастливыми людям?.. Конечно, война — это смерть, разрушение, но всё–таки, если на тебя напали?.. Пусть бедная, царская родина, но всё–таки родина… Пусть в ней такие порядки, что тебя по чьему–то навету бросили в тюрьму и там топтали коваными сапогами… Разве это что–нибудь значит, когда решается судьба твоей родины?.. Когда Сербия, Черногория и Бельгия потоплены в крови?.. Нет, нет, нечего терзать себя. Я правильно сделал, что ушёл на фронт… Хватит думать об этом. Слышишь? Хватит! Следи за церковью!»
Коверзнев поднёс к глазам полевой бинокль. Белый крест, каменная богородица, склеп, снова крест. А вот и церковь… Выше, выше… Окна… Да, двое. Конечно, телефонисты.
Над головой просвистел снаряд, словно великаны перебрасывались невидимой головешкой. Взрыв! «Вот стервецы, что придумали! Так и знал. Забрались на колокольню и телефонируют своей батарее».
Он пополз вдоль кладбищенской ограды, протиснулся в первую же лазейку, пробрался между могил к церкви. «Сейчас они меня уже не видят». Он отряхнул от снега полы шипели, поправил скрипящую портупею, начал подниматься по ступенькам. На середине лестница была разрушена снарядом, в стене зияла дыра. Он остановился, прислушиваясь к словам телефониста, запоминая его интонации. Подумал: «Вот стервецы!» Потом крикнул по–немецки, властным голосом, глядя вверх:
— Эй! Оглохли, что ли, чёрт вас побери!
Оба солдата испуганно выглянули — перед ними стоял немецкий офицер с холёной бородкой.
— Долго вас звать?.. Какой части?.. Двадцать четвёртого лейб–фузилерного? Нет?.. Вы — что? Воды в рот набрали?!
Солдаты ничего не понимали, с удивлением рассматривали размахивающего оружием офицера.
Он вскинул револьвер, раздались два выстрела, первый солдат свалился в лестничный пролёт, другой опрокинулся на спину.
Коверзнев, держась за выступ в стене, добрался до следующих ступенек, подтянулся, держась за выщербленный камень.
Телефонный аппарат стоял на полу. Из стрельчатого окна были видны наши окопы.
Отпихнув ногой мёртвого немца, он спокойно взял трубку и, продув её, закричал:
— Алё, алё!.. Продолжаю!.. Уровень тридцать–ноль, прицел сто двадцать.
Опять над ним прошелестел воздух, словно кто–то над ухом потряс станиолевую бумажку. Рядом с русским окопом взметнулась земля.
— Ещё!
Шелестит воздух, взрыв.
— Недолёт!..
Взрыв.
— Точно!.. Ещё сюда же!..
Взрыв.
Снаряды ложились в стороне от позиции. Целый шквал огня…
— Всё, — сказал он в трубку. — Хорошо поработали, — он потянулся к убитому, не выпуская трубки из руки, вытащил его документы. Прочитав, сказал: — Ганс Нушке и его приятель приказали долго жить. Доложите командованию, что координацию вёл подпоручик русской армии Валерьян Коверзнев. Ауфвидерзеен.
Это было мальчишеством, но без этого гусарства война казалась бы слишком нудной.
Он разбил аппарат, потом повис на руках над разрушенным пролётом лестницы, спрыгнул, сбежал
