Читаем без скачивания Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

Шорохи вокруг него превращаются в громкие звуки, шелестит листва, какой-то сучок трется со скрипом о другой, и к нему приходит смутное воспоминание о другой такой же ночи. Тогда у него была девушка, как же ее звали? И тогда тоже плохо кончилось. Прошло, уплыло.

Потом он снова идет. Идет просто потому, что не может же он вечно там стоять. Если можно было бы, он бы остался. И вот он медленно бредет дальше. Появляются огни Паркового кафе. Ладно. Он не может обратиться к людям за помощью. Он может выпить рюмку-другую шнапса. Это его взбодрит.

Мимоходом он думает о том, как он выглядит. Может ли войти в кафе, не обращая на себя внимания. Он отряхивает с пальто снег насколько возможно, поправляет шляпу и ждет, пока зажгутся фонари, чтобы разглядеть себя в карманном зеркальце.

Из осколка зеркала на него смотрит мертвенно-бледное лицо. Но может быть, виной этому освещение? И все не так уж плохо? На подбородке большой красный отек. Удар Бацке — не легкое похлопывание. Посредине вздутия кожа лопнула и сочится кровь. Куфальт ищет в нагрудном кармане носовой платок и вытирает кровь. Так, теперь можно идти в кафе.

Нет, идти нельзя. Уже когда он вынимал зеркальце из жилетного кармана и потом, когда доставал носовой платок из нагрудного, у него было четкое ощущение, что что-то не так. Он сунул руку в один нагрудный карман, потом в другой, на левой стороне, и точно, — кошелек с бумагами и семьюстами марками исчез!

Какое-то мгновение он хотел вернуться на место, где лежал, не выпал ли кошелек там. Но не пошел. Кошелек был большим, плотно сидел в кармане и не мог сам по себе выскользнуть. Это дело рук его приятеля Бацке.

Вместо того чтобы поделиться, избил его до полусмерти да еще освободил от последних денег. Все правильно. Все прекрасным образом вписывалось в события последних недель, в течение которых он неотвратимо скользил по наклонной, навстречу концу, перед которым можно было бы зажмуриться, но от этого вероятность его приближения отнюдь не становилась меньше.

Нет. Теперь, когда у него вроде были все основания, о гневе и отчаянье не могло быть и речи. Напротив. От этого последнего самого тяжелого удара его почти утраченная стойкость как будто окрепла вновь. На этом мучительном пути, когда голова упорно отказывалась соображать, он прежде всего должен был расстаться с надеждой на постороннюю помощь: он остался один. Затем оставить и мысль о своем доме у старой добросердечной женщины; у него не было больше дома. И наконец, о деньгах: небольшая сумма, собранная с трудом по грошам и награбленная по грошам с опасностью для себя, ушла.

Алкоголь тоже не мог ему больше помочь. Помощь могла исходить только от него самого. Раньше, в те немногие недели, когда дела шли относительно хорошо, он иногда подумывал о том, чтобы добровольно сдаться полиции или натворить что-нибудь эдакое и засыпаться, чтобы опять вернуться в родной дом — тюрьму, но теперь он даже не помышлял о чем-либо подобном.

Теперь он стоял под деревом, полузамерзший, избитый до полусмерти, и раздумывал о способах, как еще раз раздобыть денег и еще раз добыть себе свободу, с которой он не знал, что делать.

Овощной магазин фрау Леман расположен не на самой Фулентвите, а за углом, на Нейштедтерштрассе. Куфальта там знают как господина Ледерера. Он справлялся там о кошке Пусси, принадлежащей пасторше Флеге. Иногда покупал у фрау Леман что-нибудь для себя или своей хозяйки. Поэтому его дружески приветствуют, когда он появляется там в начале восьмого и просит десяток яиц и две бутылки пива. Он все получает. Но пока заворачивают покупки, бедному господину Ледереру становится плохо, прежде чем он успевает расплатиться. Фрау Леман быстро подставляет ему стул и посылает служанку, которая последней задержалась в магазине, сбегать в кабачок за углом и принести для господина восьмушку коньяка.

Ему, видимо, очень плохо. Он сбивчиво рассказывает, как упал на улице. Подбородком прямо на острый камень, и голова все еще кружится. Когда девушка возвращается с коньяком, фрау Леман хочет послать ее еще к госпоже пасторше, но господин Ледерер энергично возражает. Старая семидесятилетняя женщина может умереть от испуга, а у него это уже скоро пройдет. Ему бы только посидеть пяток минут в теплой комнате за служебным помещением магазина.

Конечно, можно. Он берет с собой коньяк и позже, когда фрау Леман убирает помещение, просит ее еще раз, уже несколько бодрее, дать ему два десятка сигарет. Получив сигареты, он опять скрывается в задней комнате и запирает за собой дверь.

Оказавшись в задней комнате, он сначала быстро выпивает коньяк, затем закуривает сигарету, открывает окно и выпрыгивает во двор.

Двор ему хорошо знаком. Вот мусорные ящики, в которых Пусси любила рыться в поисках остатков копченой сельди. Он встает на мусорный ящик и, подтянувшись, взбирается на стену. И вот он в саду, абсолютно заброшенном в это время года. Он быстро проходит через сад, на другой стороне опять перелезает через стену и оказывается во дворе дома Флеге.

Теперь наступает самое трудное. Он должен со двора попасть на освещенную лестничную клетку, а агент, которого он перед этим видел на Фулентвите, возможно, стоит как раз перед дверью. Или подходит к двери и застанет его на лестничной клетке, когда он, видимый со всех сторон, будет подыматься по лестнице в квартиру Флеге.

Но нужно решиться, промедление бессмысленно. Поэтому он быстро входит в подъезд, поднимается по лестнице и открывает дверь. И только тут он решается бросить взгляд вниз: чисто. Теперь главное, чтобы обратный путь прошел гладко.

Он очень тихо открывает дверь и очень тихо входит. Потом беззвучно закрывает за собой дверь и останавливается, прислушиваясь. Рядом с ним на кухне горит сеет и слышен стук кастрюль. Старушка готовит свой ужин. Это хорошо. Он не хотел бы обойтись с ней жестоко.

Он даже и не думает идти в свою комнату, а направляется прямо в жилую комнату госпожи Флеге и тихо закрывает за собой дверь. В комнате темно. Но не очень. Уличные фонари бросают на потолок свет, и Куфальт отчетливо видит под окном столик для шитья. Ему достаточно мгновения, чтобы нащупать руками корзину с ключами. Там целая связка ключей, но она ему не нужна. Его пальцы продолжают шарить и находят под носовым платком отдельно лежащий гладкий ключик с зубчатой бородкой.

Он на цыпочках подходит к низкому шкафчику, рукой находит отверстие для ключа, вставляет ключ, открывает дверцу, которая слегка скрипит, и мгновение стоит, прислушиваясь: тихо. Его пальцы шарят по верхней полке, находят высокий гладкий деревянный ящичек для шитья и вытаскивают его. Он относит ящичек на стол перед софой, открывает крышку, вынимает содержимое, кладет его возле ящичка — ив этот момент у двери что-то щелкает, вспыхивает свет, и в дверях появляется пасторша Флеге.

Он стоит как окаменевший.

Она беспомощно смотрит на него. Он видит ужас на ее лице, нижняя челюсть начинает дрожать, по сморщенному старушечьему лицу текут слезы…

Он не знает, что делать. Она стоит и плачет. Он растерянно смотрит в ящичек. Открывает коробку, видит деньги, сберегательную книжку, рука тянется за ними…

— О, господин Ледерер… — шепчет она.

Вдруг он слышит собственный голос. Слышит свою собственную речь. Рассовывая по карманам деньги, сберегательную книжку, он слышит свой шепот:

— Садитесь, быстро, ни звука. Я ничего вам не сделаю.

Она шепчет с еще большим ужасом, еще растеряннее:

— Господин Ледерер…

Потом поворачивается, будто хочет выйти в прихожую.

В три прыжка он настигает ее. Сгребая в охапку маленькое, хрупкое, беззащитное, дрожащее и всхлипывающее создание, он зажимает ей ладонью рот, тащит через жилую комнату в спальню, кладет на кровать и опять же шепотом произносит:

— Полежите спокойно всего лишь три минуты! Потом можете кричать!

Из спальни он выбегает снова в жилую комнату, на миг в растерянности оглядывается: где же шляпа? Ах, совсем спятил, шляпа у него на голове. Сейчас пасторша закричит.

Он уже в коридоре, бежит к входной двери, но на миг останавливается и прислушивается.

Тихо, мертвая тишина. Ни звука. Он берется за дверную ручку, осторожно поворачивает ее вниз, сантиметр за сантиметром беззвучно открывает дверь, выглядывает в подъезд, ничего подозрительного не замечает, быстро выходит и оказывается перед служащим уголовного розыска.

— Ну что ж, Куфальт, я же обещал найти вас. — И, обращаясь к другому сыщику, стоящему сзади: — Сейчас же осмотрите квартиру, не натворил ли он и здесь чего-нибудь. — И опять к Куфальту: — Ну что, как самочувствие? Не очень рады, а?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В гостях хорошо, а дома лучше

Дом находился в самой верхней части горной улочки, начинающейся сразу у подножия горы, на которой возвышался замок. Комната гимназиста располагалась под самой крышей четырехэтажного дома, куда вели лестницы, становившиеся с каждым этажом уже и круче.