Читаем без скачивания Вершины и пропасти - Софья Валерьевна Ролдугина

– Думаете, этого хватит? – с сомнением спросила она, когда отряд под предводительством Эсхейд выбрался уже на дорогу. – А если вдруг кто-то…

На сей раз на борту никого решили не оставлять – ни телохранителя Марта, ни рыжего пилота Чирре, которые могли бы увести дирижабль в сторону в случае опасности, так что беспокойство было объяснимо. Сэрим, которому, очевидно, надоело созерцать лица, полные мрачных предчувствий, махнул рукой:

– Ну, если тревожитесь, то я, пожалуй, кое-чего и от себя тут добавлю, чтоб уж наверняка никто посторонний не добрался до «Штерры». Вы поезжайте вперёд, я вас нагоню через час-другой.

– Пеший? – усомнилась Эсхейд. – Учти, ехать мы будем быстро.

– У нас, сказителей, свои дороги, – ответил он уклончиво.

…Когда отряд всадников завернул за поворот, оставляя Сэрима далеко позади, вдруг послышался тревожный, сумрачный напев флейты, а извечный туман, укрывающий долину, сделался гуще. Зашумели кроны деревьев, а птицы, наоборот, умолкли; небо точно опустилось ниже, запах земли и сырости сделался сильнее, как в овраге, заваленном буреломом, и дорога – хорошая, старая, мощённая камнем дорога – вдруг дрогнула под копытами у гурнов, как мираж.

Всего на мгновение, но Фог заметила.

Она обернулась через плечо – и успела заметить, как вздымаются потоки морт, закручиваясь воронками, и пляшут, изгибаясь в согласии с тоскливой песней флейты… И чудилось, что ещё немного – и воронки заметят, что за ними наблюдают, и развернутся разом на любопытный взгляд, как змеи.

«Что за глупости мерещатся», – отругала себя Фог, но невольно подтянула завязки плаща – и подвинулась на сундуке так, чтоб немного касаться Сидше локтем.

Отчего-то так было спокойнее; назад, чтоб посмотреть, чем занимается Сэрим, она больше не оборачивалась.

На всякий случай.

Сказитель и впрямь нагнал их через пару часов – верней, это они натолкнулись на него, когда выехали к очередному мосту. Сэрим сидел на перилах, свесив ноги вниз, и беспечно любовался течением мелкой речушки, а когда увидел всадников – приветливо махнул им рукой как ни в чём не бывало. Забрался на крышку сундука, покрутился немного и сел, подогнув под себя ноги на ишмиратский манер, затем чуть наклонил голову и доверительно сообщил Фог:

– Я там на всякий случай дороги запутал – немного, как сумел. Я в этом не мастак, в отличие от одного моего приятеля. И кое-чего подсадил там в лощине, чтоб за дирижаблем присматривало, – подмигнул он заговорщически, и от этого у Фог почему-то мурашки по спине пробежали. – Пускай наводит жуть на воров, хадаров и тех, кто праздно шатается по роще в неурочном месте.

– А меня это «кое-что» пропустит, если что? – спросил Сидше негромко. Не напуганный, а озадаченный, скорее – и позабавленный. – Или придётся просить у тебя разрешения?

– Такой, как ты, спросит, пожалуй, – фыркнул Сэрим. – Пропустит, не изволь беспокоиться. Да и «Штерру» свою ты столько уже лет обхаживал, столько тепла ей отдал, что она, может, и сама тебе навстречу вылетит, если понадобится. Вещи, видишь ли, тоже могут ожить, если с ними по-человечески обращаться.

– Как твоя флейта? – спросила Фог бесхитростно, однако он помрачнел вдруг, и всё веселье как ветром сдуло.

– Нет, – ответил он еле слышно. – Моя флейта мертва.

Спрашивать о чём-то ещё расхотелось; да и не осталось времени, ибо дорога раздалась вширь, сделалась чище, а затем впереди показались наконец высокие стены и башни Ульменгарма. Над ними вился, растекался по небу сизый дым; кружили птичьи стаи; слышался далёкий мерный звон, точно кузнец проходился молотом по заготовке… Вот только что-то ощущалось неправильным, жутковатым.

– Нет людей, – произнёс вдруг Сидше. – Дорога совсем пуста.

«А и впрямь».

Тракт, который всегда близ города был переполнен караванами с юга и востока, странниками, искателями лучшей доли, путешественниками, купцами и попрошайками, нынче пустовал. У главных ворот стояла, ожидая, пока стража соизволит дать добро, только одна повозка: старик правил бочкообразным серым гурном, а старуха сидела среди кувшинов, придерживая их обеими руками. Груз досматривал молодой долговязый дружинник, а ещё двое балагурили чуть поодаль.

– Все при морт-мечах, – тихо заметила Эсхейд. – И в башнях полно стражи, считай, по дюжине стреломётов глядят с каждой стороны… Эй, трубач! Начинай трубить, – приказала она, возвысив голос. – Развернуть знамёна! Держать строй! Едет наместница севера!

Фогарта не видела стреломётчиков, но всё равно сгустила морт, готовясь в худшем случае отразить выстрел, но обошлось. Ворота они миновали беспрепятственно; тот сонный молодой дружинник так и остался стоять около телеги торговцев, а откуда ни возьмись выскочил седоусый командир – и с ним ещё двое мечников. Эсхейд он знал в лицо, а потому лично поприветствовал и с почётом пропустил.

– Нас будто бы ждали, – еле слышно выдохнула она. – Плохо… Но деваться-то некуда. Эй! Вперёд! К замку!

По улицам они проехали без спешки, но с шумом – юный трубач расстарался, надувая щёки, дружинники колотили мечами в щиты, а знамёна стелились по ветру. Изнутри город не выглядел вымершим, как округа, но людей на площадях встречалось меньше, и всё дышало тревогой: не видать было ни ярмарок, ни балаганов, многие лавки закрылись и забрали окна ставнями, а у исполинской статуи Брайны, где бродячие сказители прежде состязались за право исполнить «правдивую песню», едва заметно пахло горелым и на постаменте виднелось чёрное пятно.

– Говорят, глашатай от лорги пришёл и зачитал со свитка весть о том, что юг-де взбунтовался и беспутный сын пошёл войной против отца, – опасливым шёпотом сообщил бородатый аптекарь, которого Эсхейд подозвала к себе и задала несколько вопросов. – Вот только до конца он так и не дошёл – на середине речи сгустились тучи да как ударила молния! Глашатай насилу жив остался. Выходит, соврал про бунт-то? – заключил аптекарь, боязливо покосившись на статую Брайны. – Ну да я человек простой, моё дело малое… могу я идти, добрая госпожа?

– Ступай, – кивнула ему Эсхейд с улыбкой. И добавила, кинув ему монетку: – Скажу тебе по секрету, добрый человек, что я тоже вернулась не без причины. Есть у меня дело величайшей важности: взыскать старый долг, долг жизни. И, покуда я его не заберу, назад не вернусь. Клянусь на этом месте кровью Брайны, что течёт в моих жилах.

– По секрету? – усомнилась Фог, когда аптекарь, беспрестанно оглядываясь, скрылся в переулках. – Судя по его лицу, он всё растреплет, не дойдя даже до трактира.

Эсхейд усмехнулась:

– На это-то я и рассчитываю. Если повезёт, то к вечеру уже полгорода будет повторять, что я сказала… А если очень повезёт, то и весь город.

После этого к замку они