Читаем без скачивания Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3 - Игорь Озимов

В этом месте проложена она по самому краю обрыва. Стенки у него крутые, песчаные. Не так-то легко наверх влезть.

«Ну, — думаю, — ничего! Взберусь. Зато сразу на два километра ближе к дому буду». И полез.

Р-раз! — схватился рукой за хиленькую березку.

Два! — за пенек уцепился.

Три! — на ветке повис. Так и лезу.

Песок подо мною осыпается, сучья трещат, камни сыплются. Медвежий шум стоит в овраге.

Вот, наконец, и вершина. Осталось теперь только сквозь кустарник пробраться — и буду я на дороге.

Нырнул я в темные кусты, руками ветки раздвинул и вдруг…

Вдруг такое увидел, что и вспоминать страшно.

Из чащи голых весенних кустов просунулись ко мне не то клешни, не то огромные паучьи лапы. Мелькнули над головой. Щелкнули. Усики-щупальца пробежали у меня по лицу. Охнул я. Отшатнулся назад, руками закрылся. И, конечно, не устоял на крутизне.

Опомниться не успел — фи-и-у-уть! — ветка, пенек, березка промелькнули, — трах!!. — и лежу я на дне оврага, в куче прошлогодних листьев.

Лежал долго. Потом приподнял голову.

Тихо в овраге. Никто не шевелится. Кусты недвижны.

А может, только притаился тот зверь? Кинется сверху.

Бочком, бочком выбрался я из листьев, пригнувшись, отбежал назад, за елку, за осинку… Далеко стороной обошел страшное место и уж там выбрался на дорогу.

На дороге — повеселее. Трехтонка с бидонами проехала. Прошагали трактористы из МТС. Мальчишка на лошади проскакал. На людях-то и страх — не страх…

Ободрился я, двинулся прямо к зарослям у обрыва. Нарочно сапогами стучу, для храбрости.

Раздвинул ветки.

Тут клешни! На месте.

Только это не паук. И не рак. И вообще не животное.

Растет полукуст, полудерево. Кора у него на сучьях складками, наростами, буграми. И впрямь — очень похоже на клешни. А веточки из этой коры торчат тонюсенькие, жиденькие, прямо как усики.

Вздохнул я посвободнее. Сразу весело стало.

— Эх ты, братец, — говорю, — каким страшилищем уродился! Для чего, — говорю, — тебе это понадобилось?!

Спросил я — и самому смешно. Ведь уже есть ответ на этот вопрос. Сам я ответил, когда кувыркнулся с обрыва…

Просто — защищается куст таким способом. Ведь такого урода никто не тронет.

Мимо пройти — и то страшно!

Много позднее узнал я, что зовут это чудовище бересклетом. А сам я и до сих пор его страх-деревом называю.

М. Дубянская

В гостях у сына

— Вот наказание! — сердился Витя Сизов. — Нитка не лезет в иголку, иголка не лезет в пуговицу. Была бы здесь мама, — мигом бы пришила. А тут — возись!

Мама вспоминалась Вите в тех случаях, когда ему чего-нибудь недоставало.

Если лагерный обед казался невкусным, он говорил: «Мама приготовила бы лучше. А тут ешь, что дают».

Еще вспоминал Витя маму перед сном, — она ведь всегда желала ему спокойной ночи.

Впрочем, теперь Витя засыпал так быстро, что подумать о матери удавалось редко. А лагерный день пролетал незаметно.

В последнее время Витя Сизов очень подружился с Володей Ивановым. Мальчики напилили себе рюхи и всё свободное время играли в городки. Даже в воскресенье, когда ребята то и дело выбегали за ворота посмотреть, не идут ли гости, приятели не отрывались от игры.

— Эй, городошники, к вам мамы приехали! — услышали они вдруг.

— Вот… не успели кончить партию! — вырвалось у Вити. А Володя быстро бросил палку и с радостным криком помчался по дорожке.

Витя неловко стоял перед матерью и, озираясь, говорил:

— Ну, что ты меня вертишь во все стороны? Неужели не видела?

— Конечно, не видела, — радостно смеялась мама. — Как ты загорел! Весь черный — и спина, и грудь.

— Станешь черным, — важно говорил Витя, — целый день то купаешься, то загораешь…

Мама вдруг забеспокоилась:

— А не много ли ты купаешься? У тебя ведь гланды. Тебе и на солнце-то нужно поменьше быть. Я поговорю с начальником лагеря.

— И не думай говорить, — я не маменькин сынок!

Это вышло так грубо, что мама посмотрела на него с удивлением и испугом.

Они помолчали, потом мама сказала:

— А я тебе привезла…

— Что, что? — оживился Витя.

— Бутылочку молока, — сказала мама.

— Молока? — поморщился Витя. — А еще что? — Он с любопытством заглядывал в мамину корзинку.

— А еще… — таинственно сказала мама и бережно вынула зеленую банку. — А еще клубнику свежую. Наверное, здесь нет такой!

— Клубники нет, а земляники у нас сколько угодно, даже надоела, — хвастал Витя, уплетая за обе щеки крупную душистую ягоду и запивая ее молоком.

— Мама, а ты сама ела? — спросил он вдруг, когда на донышке оставалось всего несколько ягод.

— Кушай, кушай! — успокаивала его мама. Она рассказывала ему о своей фабрике, о том, что ее перевели в новый цех. Но Витя слушал рассеянно: он думал о недоигранной партии в городки.

— Расскажи мне про твои лагерные дела. С кем ты дружишь? — допытывалась мама.

Витя отвечал неохотно и односложно:

— Ну, какой тебе интерес? Ведь всё равно ты их не знаешь.

Мама посмотрела на часы.

— Ты уже собираешься уезжать? — спросил Витя.

Мама помолчала.

— Я думала, — сказала она, глядя в сторону, — ехать с семичасовым, но, пожалуй, успею и на этот. — И она поднялась с места.

— А когда ты еще приедешь? — спросил Витя.

— Пожалуй, — сказала мама, пристально глядя на сына, — больше приезжать не стоит. И так твоя смена скоро кончится.

Сын проводил маму до ворот. Она поцеловала его и быстро пошла по дороге, не оглядываясь.

«Поскорее бы найти Володьку», — думал нетерпеливо Витя.

И вдруг он увидал друга, который куда-то бежал по саду. Витя хотел остановить Володю, но тот стремглав промчался мимо.

Тут только Витя заметил, что у Володи в руках букет.

— Наверное, нарвал для мамы.

Витя увидел, как Володина мама взяла цветы, обняла сына, и так, обнявшись, они пошли по саду.

Вите стало вдруг очень стыдно. Он вспомнил, как его мама уходила усталой походкой и как в ее корзинке звенели пустые банка и бутылка из-под молока Он даже не пригласил ее отдохнуть в гамаке, не показал ей речку. Ему захотелось побежать за мамой, вернуть ее и, тесно прижавшись к ней, так же, как Володя, долго гулять по саду.

Но она была уже далеко.

Может быть, даже садилась в поезд.

Михаил Туберовский

Доброе утро

Пабло, газетчик, подросток.

Джиованни, его товарищ.

Отец Антонио, монах, торгующий молитвенниками.

Рабочий.

Старушка.

Молодая работница.

Старик.

Сыщик.

Место действия — улица в итальянском городе.

Пабло(выбегает на сцену). «Аванти»! «Аванти»! Покупайте газету «Аванти»! Прибытие американской эскадры! Митинг протеста на автомобильном заводе! Папа римский приветствует заокеанских гостей!

Джиованни(появляется). Пабло, ты уже здесь?

Пабло. Ну что? Принес?

Джиованни(осматривается, затем вынимает из-за пазухи листки). Целую пачку.

Пабло. Молодец, Джиованни. Теперь бойко пойдет торговля.

Джиованни. Еще бы! (Читает.) «Обращение Всемирного Конгресса мира» в городе Вене…

Пабло(перебивая). Тихо! Вкладывай по листку в каждый номер и ступай скорее на площадь. (Работают.)

Джиованни. Будь спокоен: сейчас пойдут рабочие на завод, а женщины — на базар, и я сумею шепнуть, кому следует, о нашем товаре, которого не сыщешь в Риме ни за какие деньги.

Пабло. А пароль?

Джиованни. «Доброе утро».

Пабло. Отлично. Клади газеты с «Обращением» сверху, а снизу оставь с десяток для тех, кто явится без пароля.

Джиованни. Товар на все вкусы?

Пабло. Вот именно! Действуй, дружище, а я стану прогуливаться в этом переулке.

Джиованни(оглядываясь). Однако сюда идет падре Антонио. Уж не собирается ли он расположиться здесь со своей небесной торговлей?

Пабло. Так и есть: он тащит свою тележку; но не думаю, чтобы он заработал хоть грош по соседству с моим товаром! (Хлопает рукой по пачке газет.) Прощай, Джиованни! (Джиованни убегает.) «Аванти», синьоры! Покупайте «Аванти»!