Читаем без скачивания Дорога в Сарантий - Гай Гэвриел Кей

Женитьба на ней — если ее удастся вытащить из Варены живой — открыла бы поистине ослепительные возможности. А она в самом деле достаточно молода, чтобы родить, и не один раз. Да и он сам не так стар, хотя иногда и чувствует себя старым.

Император Сарантия приходит в апартаменты жены по внутренним коридорам, как всегда. Там он сбрасывает плащ. Солдат берет его у императора. Он сам стучит в дверь. Он искренне не уверен, что Алиана не уснула. Она ценит свой сон больше, чем он, — как и большинство людей. Он надеется, что она его дождалась. Сегодняшняя ночь была интересной — неожиданно интересной, он совсем не устал, и ему не терпится поговорить.

Кризомалло открывает дверь и впускает его в самую центральную из комнат императрицы. Здесь четыре двери. Архитекторы превратили это крыло в лабиринт из женских спален. Он и сам не знает, куда ведут все эти коридоры и ответвления. Солдаты остаются за дверью. Здесь горят свечи, это намек. Он поворачивается к ее давней горничной, вопросительно поднимая брови, но Кризомалло не успевает заговорить, как дверь в спальню открывается, и появляется Алиана, императрица Аликсана, его жизнь. Он говорит:

— Ты все-таки не спишь. Это приятно. Она мягко шепчет в ответ:

— Похоже, ты продрог. Иди ближе к огню. Я обдумывала, какие предметы одежды взять с собой в ссылку, в которую ты меня собираешься отправить.

Кризомалло улыбается и быстро опускает голову в тщетной попытке скрыть улыбку. Не дожидаясь приказа, она поворачивается и уходит в другую часть лабиринта из комнат. Император ждет, пока закроется дверь.

— А почему, — спрашивает он, сурово и сдержанно, у женщины, которая остается с ним, — ты полагаешь, что тебе позволят взять что-то с собой, когда ты уйдешь?

— А! — произносит она с притворным облегчением и прижимает дрожащую ладонь к груди. — Это значит, что ты не собираешься меня убить.

Он качает головой.

— Едва ли это необходимо. Я могу позволить сделать это Стилиане, когда ты станешь беспомощной изгнанницей.

У нее вытягивается лицо, пока она обдумывает эту новую возможность.

— Еще одно ожерелье?

— Или цепи, — любезно подсказал он. — Отравленные кандалы для твоей камеры в ссылке.

— По крайней мере, срок унижения сократится. — Она вздыхает. — Холодная ночь?

— Очень холодная, — соглашается он. — Слишком ветрено для моих старых костей. Но к утру тучи рассеются. Мы увидим солнце.

— Тракезийцы всегда знают погоду. Они только не понимают женщин. Наверное, нельзя обладать всеми талантами. С каким это стариком ты беседовал? — Она улыбнулась. Он тоже. — Выпьешь чашу вина, мой повелитель?

Он кивает.

— Я совершенно уверен, что с ожерельем все в порядке, — прибавляет он.

— Знаю. Ты хотел, чтобы художник понял, что ее следует остерегаться.

Он в ответ улыбается.

— Ты меня слишком хорошо знаешь. Она качает головой, подходя к нему с чашей.

— Никто тебя хорошо не знает. Мне известна твоя склонность к кое-каким поступкам. После сегодняшней ночи он станет знаменитостью, и ты хотел пробудить в нем осторожность.

— Мне кажется, он осторожный человек.

— Этот город полон соблазнов.

Он внезапно усмехается. Иногда он все еще выглядит мальчишкой.

— Еще каким!

Она смеется и подает ему вино.

— Он рассказал нам слишком рано? — Она опускается на мягкие подушки сиденья. — Насчет Гизеллы? В этом его слабость?

Император подходит к ней и легко садится — в этом движении нет никаких признаков старости — на пол у ее ног среди подушек. В очаге рядом с ее креслом с низкой спинкой пылает старательно разведенный огонь. В комнате тепло, вино очень хорошее и разбавлено по его вкусу. Ветер и весь мир остались снаружи.

Валерий, который был Петром, когда она с ним познакомилась, и который продолжал им быть, когда они оставались наедине, качает головой.

— Он умный парень. И даже очень умный. Я этого не ожидал. Он ведь нам ничего не рассказал в действительности, если ты помнишь. Хранил молчание. Ты слишком точно ставила вопросы и говорила сама, высказывала предположения. Он сделал свои выводы и действовал, исходя из этого. Я бы назвал его наблюдательным, а не слабым. Кроме того, к этому моменту он уже должен был влюбиться в тебя. — Он улыбается ей снизу вверх и делает глоток вина.

— Хорошо сложенный мужчина, — бормочет она. — Хотя мне бы ни за что не хотелось увидеть ту рыжую бороду, с которой он, по слухам, приехал. — Она слегка вздрагивает. — Но, увы, мне нравятся мужчины гораздо моложе, чем он.

Петр смеется.

— Зачем же ты позвала его сюда?

— Мне захотелось дельфинов. Ты же слышал.

— Слышал. Ты их получишь, когда я закончу святилище. А другие причины?

Императрица приподнимает одно плечо, движением, которое ему всегда очень нравилось. Ее темные волосы переливаются, отражая свет.

— Ты сам сказал, что он стал знаменитостью после того, как дискредитировал Сироса и разгадал загадку возничего.

— И преподнес подарок Стилиане. Леонту это не слишком понравилось.

— Ему не это не понравилось, Петр. И ей совсем не понравилось, что пришлось соревноваться с ним в щедрости.

— У него будет охрана. По крайней мере, на первое время. Стилиана все же покровительствовала тому, другому художнику.

Она кивает головой.

— Я тебе говорила, и не раз, что этот брак — ошибка.

Император хмурится. Пьет вино. Женщина пристально наблюдает за ним, хотя выглядит совершенно спокойной.

— Он это заслужил, Алиана. В битвах против бассанидов и маджритов.

— Он заслужил подобающие почести. Стилиана Далейна не была для него подходящей наградой, дорогой. Далейны и так тебя ненавидят.

— Не могу себе представить, почему, — шепчет он, потом прибавляет: — Леонт был мечтой всех женщин Империи.

— Всех женщин, кроме двух, — тихо произнесла она. — Той, которая сейчас с тобой, и той, которую заставили выйти за него замуж.

— Тогда мне остается лишь предоставить ему изменить ее мнение.

— Или наблюдать, как она изменит его самого?

Он качает головой.

— Я полагаю, что Леонт тоже знает, как проводить подобные осады. И он застрахован от предательства. Тому порукой он сам и его образ Джада.

Она открывает рот, чтобы прибавить что-то еще, но молчит. Но он замечает и улыбается.

— Я знаю, — шепчет он. — Заплатить солдатам. Отложить строительство святилища.

— Среди всего прочего, — соглашается она. — Но что понимает женщина во всех этих великих делах?

— Вот именно, — с нажимом отвечает он. — Занимайся своей благотворительностью и предрассветными молитвами.

Они оба смеются. Императрица славится своей привычкой поздно вставать. Воцаряется молчание. Он приканчивает свое вино. Она плавно встает, берет его чашу, снова наполняет ее и возвращается к нему. Подает ему чашу и садится рядом. Он кладет руку на ее ступню в домашней туфельке, стоящую на подушке рядом с ним. Они некоторое время смотрят в огонь.