Читаем без скачивания Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

После того, как они втащили его на борт, — почти невыполнимая задача сама по себе, потому что он весил купа больше любого из них, кроме, разве что, волка, — и после того, как он едва не потопил лодку, выкашляв огромное количество речной воды, Саймон свернулся в тяжело дышащий, дрожащий клубок, а тролль и Мария подыскивали тем временем подходящее место, чтобы высадиться. У него даже хватило сил, чтобы самостоятельно вылезти из лодки, спотыкаясь на трясущихся ногах. Когда он упал на колени, упираясь ладонями в успокаивающе мягкую лесную подстилку, Бинабик протянул руку и вытащил что-то из мокрой бесформенной массы, бывшей когда-то рубашкой Саймона.

— Смотри, что запутывалось в твоей одежде, — сказал он со странным выражением лица. В руках у него была Белая стрела. — Очень лучше разводить костер для твоего согревания, бедный Саймон. Имеет возможность, что ты получал урок сегодняшним днем — жестокий урок, но памятный — о том, что очень лучше не говорить дурно о дарах ситхи, когда плаваешь по реке ситхи.

Слишком измученный даже для того, чтобы смутиться, когда Бинабик помогал ему снять мокрую одежду и закутывал его в свой плащ, Саймон моментально заснул перед благословенным огнем. Сны его, что, впрочем, не удивительно, были темны и полны странных существ, которые хватали и душили его.

На следующее утро свинцово-серые тучи заволокли низкий горизонт. Саймон чувствовал себя совсем больным. С трудом прожевав и проглотив несколько полосок сушеного мяса — невзирая на возмущенные протесты бурлящего желудка — он осторожно забрался в лодку, позволив на этот раз Марии занять его место на корме, и свернулся клубочком в середине лодки, прижавшись к мягкому боку Кантаки. Он проспал весь долгий день, проведенный ими на реке. Скользящий мимо зеленый веер леса вызывал у него отчаянное головокружение, а голова казалась разбухшей и горячей, как потрескавшаяся в углях картошка. Оба его спутника, и Бинабик, и Мария, заботливо старались помочь ему во всем. Пробуждаясь от тяжелого сна, он неизменно видел две фигуры, склонившиеся над ним, и чувствовал на лбу холодную ладонь Марии. Какие странные у меня мама с папой, смущенно думал он.

Они остановились, чтобы устроиться на ночлег, как только сумерки начали пробираться сквозь деревья. Саймон сидел у самого огня, как ребенок, завернутый в плащ. Он высунул руки только для того, чтобы выпить немного супа, приготовленного Бинабиком: бульон из сушеного мяса, турнепса и лука.

— Завтра мы должны подниматься своевременно с первыми лучами солнца, — сказал Бинабик, протягивая Кантаке кусочек турнепса. Она посмотрела на подношение с плохо скрываемым отвращением. — Мы уже близко подошли к Да'ай Чикиза, но мало смысла содержит прибывать туда, когда повсюду очень темно и ничего не видно. В любом случае, нам придется долго идти через Переход, и мы можем предпринимать это, когда уже будет темнеть.

Будто в тумане, Саймон смотрел, как Бинабик вытащил из своего мешка манускрипт Моргенса и присел на корточки поближе к костру, перелистывая страницы. Он выглядел в точности, как маленький монах, согнувшийся над Книгой Эйдона. Ветер завывал в ветвях деревьев над головой, сдувая с листьев ледяные капли — остатки послеполуденного дождя. С унылым шумом бегущей воды смешивалось настойчивое кваканье маленьких речных лягушек.

Саймон не сразу понял, что мягкое давление на его плечо — это не просто боль от неудобной позы, в которой скорчилось его измученное тело. Он с трудом повернул шею, скованную жестким воротом тяжелого шерстяного плаща, освобождая руку, чтобы прогнать Кантаку, но остановился в изумлении, увидев на своем плече темную голову Марии и почувствовав ее ритмичное сонное дыхание.

Бинабик посмотрел на него.

— Сегодняшним днем бывало много трудной работы, — улыбнулся он. — Если это не приносит тебе много боли, оставь ее так на некоторое время. Она много гребла. — Он вернулся к манускрипту.

Мария пошевелилась и что-то пробормотала. Саймон поправил на ней плащ, подаренный Джулой. Когда он коснулся ее щеки, она поежилась, высунула руку и неуклюже похлопала его по груди, а потом свернулась поудобнее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Звук ее ровного дыхания у самого уха был ясно слышен, несмотря на вой ветра и шум воды. Саймон зябко повел плечами и почувствовал, как его веки становятся тяжелыми, такими тяжелыми… но сердце его билось сильно и уверенно, и вслед за этим звуком движения неутомимой крови он проваливался все глубже и глубже в теплую темноту.

В сером, рассеянном свете дождливого утра, со слипающимися глазами и вялыми, непослушными от слишком раннего подъема руками, они увидели первый мост.

Саймон снова был на корме. Он все еще с трудом двигался, так что потребовалось немало усилий, чтобы без ущерба для себя влезть в лодку, и голова не прекращала кружиться, но все же он чувствовал себя много лучше, чем накануне. Когда они прошли поворот весело несущейся вперед реки, которая оказалась совершенно безразличной к столь раннему часу, Саймон увидел впереди что-то странное, перекинувшееся дугой через стремительный поток. Протерев глаза от моросящего дождя, который, казалось, не столько падал, сколько висел в воздухе, он прищурился.

— Бинабик, — спросил он, наклонясь вперед. — Это что?..

— Мост это, да, — весело ответил тролль. — Ворота Журавлей, как следует предположить.

Река подносила их все ближе и ближе, и они вытащили весла из воды, чтобы замедлить ход. Мост изящной аркой поднимался из густых прибрежных зарослей и уходил в зелень деревьев на другой стороне. Вырезанный из бледного, полупрозрачного зеленого камня, он казался хрупким, как будто был создан из замерзшей морской пены. Некогда он весь был покрыт затейливой резьбой, но теперь большую часть его поверхности покрывал мох и сплетенный плющ. Все, что осталось, было почти полностью сглажено ветром и дождем. Путники запрокинули головы, когда суденышко скользнуло под мост — зеленая полупрозрачная каменная птица распростерла над ними сточенные водой крылья.

Через секунду они уже переплыли слабую тень моста и оказались как будто в другом мире, лес внезапно дохнул на них глубокой древностью, словно они только что через открытую дверь проникли в прошлое.

— Давным-давно речные дороги проглотил Альдхорт, — тихо сказал Бинабик, когда они обернулись, чтобы посмотреть на исчезающий вдали мост. — Имеет возможность, что и остальные изготовления ситхи потускнеют с прохождением времени.

— Не представляю, как можно было ходить по этому мосту — сказала Мария. — Он выглядит таким… хрупким.

— Более хрупким, чем был давно, это так, — согласился Бинабик, бросив назад тоскующий взгляд. — Но ситхи никогда не строивают… никогда не строивали… только для красоты. В произведенном ими есть много силы. Разве самая высокая башня Светлого Арда, творенная их руками, не стоит в Хейхолте и до сих пор?

Мария задумчиво кивнула. Саймон взбаламучивал пальцами холодную воду.

Они прошли еще одиннадцать мостов, или ворот, как называл их Бинабик, поскольку они в течение тысячелетий отмечали путь реки в Да'ай Чикиза. Все ворота носили имена животных и соотносились с фазами луны. Одних за другими они миновали Лис, Петухов, Зайцев и Голубей, все разные, выточенные из перламутрового лунного камня или лазурита, но в каждом из них видна была работа все тех же гордых, полных благоговения рук.

К полудню они добрались до Ворот Соловьев. Пройдя этот мост, на гордой резьбе которого до сих пор виднелись блестки золота, река сделала еще один поворот к западу, по направлению к невидимым восточным краям Вальдхельмских гор. Здесь не было порогов, течение неслось быстро и ровно. Саймон открыл рот, чтобы задать Марии какой-то вопрос, но тут Бинабик поднял руку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Как только они повернули, это возникло перед ними: лес невероятно стройных грациозных башен, достойный соперник окружавшего их леса из деревьев. Город ситхи, с обеих сторон примыкавший к реке, будто бы рос из самой земли. Он казался сном леса, воплощенным в хрупком камне. Это была необъятная чаща воздушных переходов, подобных паутинным мостам, филигранных верхушек башен и минаретов, уходящих ввысь, к вершинам деревьев, словно ледяные цветы, рвущиеся к солнцу. Это было прекраснее всего, что когда-либо видел Саймон. Они подплыли ближе, река извивалась теперь среди стройных колонн, и стало заметно, что лес по-своему использует Да'ай Чикиза. Изразцовые башни, окутанные сетью трещин, были теперь оплетены плющом, двери из дерева и других недолговечных материалов истлели, и каменные очертания казались сохранившимися скелетами морских чудовищ, чья плоть давным-давно мертва. Лес вторгся сюда, цепляясь за хрупкие стены и обвивая тонкие, как шепот, шпили равнодушной листвой.