Читаем без скачивания Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

В последние годы царствования императора Александра I иногда устраивались охоты для великого князя Николая Павловича. Первые сведения о них относятся к 1818 г. Великая княгиня Александра Федоровна, впоследствии уже императрица, вспоминала: «"Maman" разрешила своему сыну провести несколько дней в Гатчине для охоты. Мы с радостью приготовились воспользоваться этим позволением и провели в Гатчине время весьма приятно в тесном кружке, который составляли обер-церемониймейстер князь Яков Лобанов, сын его флигель-адъютант князь Александр Лобанов, граф Рибопьер и наш маленький Аничковский двор. Мне чрезвычайно понравилась жизнь в загородном замке и охота; все были веселы, любезны, каждый по-своему разговорчив, и все расстались довольные друг другом» [1235] . Скорее это было своеобразной отдушиной и попыткой на несколько осенних дней вырваться из-под жесткого контроля августейшей матушки Марии Федоровны. Достаточно спорно утверждение историка Императорской охоты Н. Кутепова, что Николай Павлович «еще в молодости полюбил охоту и впоследствии, по вступлении на престол, ежегодно посвящал несколько осенних дней любимому развлечению» [1236] .

Впрочем, французский писатель Франсуа Ансело еще мог скептически наблюдать за соколиной и псовой охотой в череде коронационных празднеств 1826 г. Он писал в одном из своих сентябрьских писем: «Вчера… императорский охотничий двор, желая внести свою лепту в развлечения, продемонстрировал нам на обширной равнине Сокольники псовую и соколиную охоту… Несчастных зайцев принесли в мешках, по сигналу выпустили двух, и не успели они пробежать и нескольких туазов, как им вслед пустили двух огромных длинношерстных борзых, которые мгновенно догнали своих жертв и расправились с ними.

[…] Двенадцать егерей выехали на равнину верхами, и каждый держал на руке сокола с колпачком на голове; как только предательская свобода была дарована плененным воронам, осужденным на гибель в когтях соколов, птицы взлетели на большую высоту и стали парить над жертвами, которые отчаянными криками тщетно молили о помощи… Вороны вскоре вернулись искать прибежища на земле… Только один ворон, доверив свое спасение силе собственных крыльев, поплатился жизнью за эту неосмотрительность» [1237] .

26 апреля 1826 г. был вновь сокращен личный состав придворной охоты. Московская соколиная охота была упразднена, а в 1828 г. Измайловский зверинец был передан Кремлевской экспедиции в ветхом виде. Новый штат для Егермейстерского ведомства был издан 22 января 1833 г. Личный состав охот был сокращен до 108 человек; на содержание их ассигновано до 24 ООО руб. асс.; на содержание же всего ведомства определено до 102 ООО руб. асс. Как отмечает Н. Кутепов, «отличительной чертой штата 1833 года… явилось распределение служителей охоты не по главным частям последней, а по статьям, в зависимости от получаемого ими содержания. Таких статей было установлено три: к первой принадлежали старший егерь, старший доезжачий, стремянной и др.; ко второй – младшие егеря, младшие доезжачие, стремянные, вабельщик, выжлятники; наконец, в третьей статье – егерские ученики, стремянные, младшие тенетчики, выжлятничьи ученики, наварщики, младшие конюхи, зверовщики Петергофского зверинца и др.» [1238]

Следует пояснить, что выжлятник в псовой охоте – это охотник, ведающий гончими собаками. Старший выжлятник называется доезжачим. Вабельщик – егерь, охотник, подманивающий зверя на выстрел имитацией его голоса или выявляющий по ответному отклику местонахождение объекта. Стремянной – старший конюх. Тенетчики – это егеря, которые, притаившись у тенет (сетей), принимают дубинками или вяжут зверей, которых гонят загонщики (облавщики), заходящие с противной стороны.

С царствования императрицы Елизаветы Петровны до начала царствования императора Николая I Императорская охота помещалась на Охотном дворе у Обухова моста на Фонтанке. В апреле 1828 г. было принято решение о переводе в Петергоф, где были сосредоточены все охотничьи учреждения, размещавшиеся раньше в Петербурге и других местах.

С 1827 г. территория южнее Английского парка стала застраиваться под названием Егерской слободы, где разместились придворные егерская и псовая охоты [1239] . В самой слободе был устроен зверовой дом. Центром охотничьих учреждений в Петергофе был также Большой петергофский зверинец, в котором были устроены заячий садок, оленник, фазанье и куропаточное заведения, а рядом с последним – ремиз для зайев. Только Егермейстерская контора осталась в Санкт-Петербурге и в 1830-х гг. помещалась в так называемом иезуитском (№ 59) доме на Екатерининском канале, близ Михайловского театра.

В конце 1838 г. временно управляющий Егермейстерским ведомством барон Фредерикс и вслед за ним обер-егермейстер Васильчиков представляют министру императорского двора проекты новых штатов, которые были утверждены. Псовая охота, которая пришла в упадок, была сокращена как незатребованная. Одновременно было решено умножить фазанье и куропаточное учреждения. Этим штатом 1 января 1843 г. общее число чинов было увеличено до 126 человек (на 18 больше против штата 1838 г.). Последние годы после отставки Васильчикова Императорскую охоту возглавлял граф Ферзен. К 1853 г. псовая охота состояла из борзых и гончих собак. Были собаки других пород: меделянские, водолазы духовые и сеттеры, но в незначительном числе.

Но собаки собакам рознь. Историк Н. Кутепов пишет: «При императорской охоте на особых основаниях содержались собаки, составляющие собственность императора, императрицы, наследника цесаревича и некоторых великих князей. Из собственных собак императора Николая Павловича здесь было в 1842 г. 7 собак (3 взрослых легавых собаки и 4 щенка, порода которых не указана), в 1848 г. – 2 собаки: водолаз "Гектор" и щенок пудель; наконец, в 1850 г. число этих собак очевидно возросло, так как на содержание их из собственных средств императора отпускалось более 600 рублей в год. Из собак императрицы в 1841-42 годах здесь содержались две "шарлотки"» [1240] .

Впрочем, спартанские наклонности Николая Павловича сказывались на том, что он, как отмечала великая княжна Ольга Николаевна, «не любил даже охоты» [1241] . Об этом же писал и гатчинский житель А. В. Эвальд: «Император Николай Павлович не был страстным любителем охоты. Иногда он выходил с ружьем в дворцовый парк или зверинец, подстреливая пару диких уток, да и то редко» [1242] . Еще одно мнение высказывает историк Н. Кутепов: «Император Николай Павлович не был страстным охотником, как многие русские государи предшествующих столетий или как его царственный сын император Александр II, но он далеко не был чужд развлечениям охоты, и его прекрасный рыцарский образ является одним из лучших украшений нашей Императорской охоты» [1243] . Среди иллюстраций к четвертому тому книги Н. Кутепова издания 1904 г. помещен рисунок Н. Самокиша «Император Николай Павлович в охотничьем костюме» (с портрета, находящегося в Музее Щукина (Москва). Известен охотничий эпизод, относящийся к пребыванию Александры Федоровны на баварском курорте Крейте летом 1838 г., когда ее посетил находящийся в деловой зарубежной поездке высочайший супруг. Эпизод можно увидеть на картине И. Репина «Император Николай I и императрица Александра Федоровна в Крейте, в горах Тироля».

Обстоятельства восшествия на престол Николая I, Русско-персидская война, начало Русско-турецкой войны не способствовали охотничьим развлечениям. Первое краткое известие об охоте, устроенной Егермейстерским ведомством, относится к упоминавшемуся ранее визиту персидского принца Хосрова-Мирзы. Охота была устроена 30 января 1829 г. в Петергофе на «Собственной даче Ея Величества», недалеко от «Александрии». Возможно, к этому времени относится и эпизод, сохранившийся в воспоминаниях М. Ф. Каменской. Она рассказала об одном из карликов, принадлежавших Васильчиковым. Карлика звали Софроном Осиповичем, ему было в конце 1820-х гг. около 50 лет, он был грамотен и слыл большим франтом: «Пятидесятилетний малютка, кроме своего ума, острот и находчивости, был еще страстный охотник и меткий стрелок. Вот князю Иллариону Васильевичу Васильчикову раз и пришла в голову мысль взять с собой на царскую охоту своего Софрошу и потешить им государя. Выдумка князя имела успех: Софроша на охоте не дал почти ни одного промаха и ловкими своими словцами смешил Николая Павловича. За завтраком, говорят, государь посадил карлика около себя и, милостиво трепля его по плечу, спросил: "Ну что, маленький человечек, доволен ты сегодняшним днем?" – "Безмерно счастлив, ваше величество, и не забуду этого дня до последнего моего вздоха…" – "Ну, так научи меня, Софрон Осипович, как бы мне ознаменовать этот день, когда мы охотились вместе с тобою, так, чтобы ты никогда не забыл его". – "Примите меня на службу в вашу охоту, ваше величество, и дозвольте мне носить ее мундир. Тогда, если б я и мог забыть сегодняшний день, то это будет мне невозможно…" Государь расхохотался и тотчас приказал князя Васильчикова зачислить забавного карлика в свою охоту и велел нарядить его в мундир» [1244] .