Читаем без скачивания Четыре сестры-королевы - Шерри Джонс

– Мы все разбогатеем, – говорила она. Если они победят Манфреда. Если смогут вернуть папе Рим. Они разбогатеют, а она будет их королевой и получит столько власти, сколько может иметь женщина.

На следующее Рождество она будет сидеть рядом с Элеонорой и Марго. А еще через год – кто знает? Может быть, они будут ей кланяться. «Я сделаю тебя королевой выше них», – сказал Карл. Он мечтает об империи, протянувшейся через Средиземное море до Утремера. И она станет всемогущей императрицей. И тогда, может быть, Карл наконец согласится подарить Тараскон Марго. Прованс будет для него ничто, а для Марго это единственный дом. Отказ от Тараскона будет скромной платой за уважение сестры, которую она любит больше всех.

Когда ты королева чужой страны, то вглядываешься в окружающих, словно ищешь свое отражение в пруду, но видишь только удивление и любопытство, как будто из пруда на тебя смотрит рыба. Приветственные крики на непонятном языке кружатся, как снежинки, которые опускаются тебе на голову и плечи, а потом исчезают.

Ты идешь в базилику Святого Петра со всем величием, какое можешь изобразить, неуверенная в каждом следующем шаге, как актер, играющий неподготовленную роль, хотя и обдумывала эти минуты множество раз. Капелла монахов льет музыку на собравшихся – кардиналов, словно позолоченных пением, епископов и архиепископов, освещенных мелодией; на бархат зажженных ею знатных римлян – это воспевание величия, воспевание почтения, воспевание золота в форме короны, украшенной мечтами всей жизни.

– Улыбайся, моя королева, – шепчет Беатрисе Карл, когда они садятся бок о бок в своих отороченных мехом одеждах, золотом шитье, но без украшений на руках и шее – так как Беатриса продала все драгоценности, чтобы заплатить войску. Однако всеобщее внимание приковано к их головам, которые скоро будут увенчаны и на которые льется любовь римлян. Эти люди даже не их подданные – сказать по правде, сицилийцев среди них не более десятка, но все так ликуют, будто Карл – сам Иисус Христос, а Беатриса – Дева Мария, и это их второе пришествие. К ногам Беатрисы ложатся цветы, ей выражают восхищение, посылают воздушные поцелуи, все обнимаются друг с другом.

– Твое смущение заметно, – шепчет Карл. – Люди хотят видеть в своих вождях уверенность, а не замешательство.

– Но почему они так радуются? Мы же не становимся королем и королевой Рима.

– Это римляне, они просто радуются празднику. Развращены до мозга костей. Наше торжество продлится три дня, так что они, конечно, любят нас. К тому же они ненавидят Манфреда.

И неудивительно, поскольку незаконного сына Ступора Мунди отличает потрясающая жестокость: сначала он попытался отравить своего молодого племянника Конрадина – законного наследника Фридриха, а затем, после неудачного покушения, все равно объявил его мертвым и короновался королем Германии и Сицилии. Когда же папа отлучил его от церкви, он захватил Рим.

Теперь папа Климент скрывается от Манфреда в Витербо. Вместо него на церемонию прибыли пять кардиналов. Беатриса не может не чувствовать себя обманутой. Возложить на нее венец должен сам папа. Не потускнеет ли золото короны от рук кардиналов? Без благословения папы – не подвергнут ли сомнению ее с Карлом власть?

Прошлой ночью Карл смеялся над ее нахмуренным лбом, надутыми губами. Неужели она забыла, как они затоптали пожар восстания в Марселе, как очистили Прованс от ереси, как пресекли попытки французской королевы отменить завещание ее отца и отобрать их земли?

– Вместе мы можем все, – сказал он, после чего повалил на кровать и показал, что имел в виду.

Теперь она сидит рядом с ним, троны стоят бок о бок, ее ладонь в его руке, и она ощущает от этого прикосновения поток энергии, словно река перетекает из его пальцев в ее и обратно. Их не остановить.

Когда с лебедей будет снято посеребренное покрытие и их жареная плоть съедена, когда менестрели выдуют из своих дудок все ноты, изобьют барабаны и охрипнут от песен, когда танцоры выпляшутся до пены и уплывут прочь, когда люди порасскажут столько историй, что языки начнут заплетаться от вранья, и все, кроме Беатрисиных двадцати шести тысяч воинов, разойдутся по домам – только тогда и начнется настоящий праздник. На Сицилию двинутся их неудержимые войска, нацеленные, как меткая стрела, прямо в сердце Манфреда, поскольку Карл и Беатриса не станут настоящими королем и королевой до того, как не умрет последний из наследников Фридриха. Пока Карл сражается, Беатриса останется его полководцем в Риме, будет отправлять корабли, набирать войска, разрабатывать стратегию, искать и тратить деньги. Командовать мужчинами. Наконец-то она королева!

– Высматриваешь своего героя Сен-Поля? – спрашивает Карл, как всегда, ревнуя.

Она наблюдает за втекающим в собор людским потоком. Все сиденья заняты, а люди по-прежнему прибывают – торговцы, священники, знать, простолюдины.

– Я думаю о своих сестрах, – отвечает она. – Жаль, что их здесь нет.

Он пожимает плечами:

– Пока что ты прекрасно обходилась без их одобрения. И без их помощи.

Но ей хочется их любви. Однако Карл сочтет ее слабой.

– Я хочу только их признания.

– Думаешь, корона что-то изменит? Они наконец примут тебя в свои ряды?

– Почему же нет? Я стану одной из них. Королевой.

– Выбрось их из головы, дорогая. Теперь они тебе не нужны. Наоборот, скоро ты им понадобишься. Ты станешь императрицей. Твои сестры будут преклонять перед тобой колено. А Людовик поклонится мне.

Столько противоречивых мыслей бьется в ее голове, что она не может сказать: ей всегда будут нужны сестры; она принадлежит им, а они ей, даже если не признаются в этом; единственный способ заслужить их уважение – отдать им земли и деньги, которые они требуют; если Карл ее любит, он должен умножить ее счастье, исполнив это.

Но любовь принимает столько разных форм и личин в этом зале, и все они странны, а большинство невидимы. Любовь Карла начинается с любви к себе самому.

– С чего бы мне дарить хоть пригоршню прованской земли этой гарпии Маргарите? Или моему брату, который не дал ни единой марки на мою войну, хотя я так доблестно сражался за него в Египте?

Он любит Беатрису, но не ее привязанность к сестрам. Санча была довольно мила, говорил он, но ей не хватало уверенности – кроме той, что она находила на дне кубка.

– Нам, да и никому, не было от нее никакой пользы.

Элеонора же, по его словам, слишком наглая. Жена должна укреплять, а не подрывать авторитет мужа. Из-за нее король Генрих выглядит слабым, и за это люди возмущаются ею. И неважно, что она сделала для Англии, если уязвляет подданных, затмевая их короля. Ведь как Белая Королева все решала, с Людовиком на коленях, дергая его за ниточки, так что правил как будто бы он.