Читаем без скачивания Николай II в секретной переписке - Олег Платонов

Солнышко.

Царское Село. 16 декабря 1915 г.

Мой родной душка,

Я была счастлива получить вчера вечером твою телеграмму из Подволочиска и узнать, что все сошло так удачно. Наш Друг опять молился и благословил тебя издали. Н.П. телеграфировал после 4-х, что ты ему после смотра дал повышение и что он был очень счастлив, — я рада, что ты видел его во главе батальона.

Мы заставили Бэби рассказать Элле все про Волочиск и про княг. Волконскую, а также про твои смотры там, — он сделал это очень хорошо, весьма подробно. Элла была там в прошлом году осенью. Настроение у нее и вид великолепны. Она спокойна и естественна. Конечно, она должна каждое утро мчаться в город и кроме того принимает здесь. Она уезжает завтра вечером, — сегодня я с нею и Струковым[571] пойду осматривать фарфор и рисунки с фабрики.

Опять 26 градусов мороза, — так что это и мое расширенное сердце заставляют меня спокойно сидеть дома. Аня была вчера у митрополита. Наш Друг тоже, — они очень хорошо поговорили; затем он угостил их завтраком. Гр. был на почетном месте. Он относился к Гр. с замечательным уважением и был под глубоким впечатлением от всех Его слов.

Только 5 дней, как ты уехал, а мне это кажется уже бесконечно долго. О, мой дорогой, Бэби и я уже представляем себе твое одиночество в ставке, и это наводит на нас такую грусть — очень не надо, по-моему, мой бесценный ангел!

Сейчас я должна одеться и идти к дантисту, после чего кончу это письмо.

Вот я и наверху. Он работает над моим зубом (фальшивым).

Мы говорили о большой военной санатории, которая достраивается на твои средства. Он слышал, что Ялтинское временное общество (которое поддерживается Союзом Городов) хочет, чтобы ты передал ее им. Он находит, что это принципиально неправильно (он сам член этого общества). Поэтому я предупреждаю тебя, чтоб ты не соглашался, если получишь такое ходатайство, — обсуди это со мной, пожалуйста, по возвращении. Санатория нужна для туберкулезных. Они должны быть изолированы, а для них не находится места в Ялте — значит, она должна быть твоей.

Теперь я сижу рядом с постелью Алексея, который тебе пишет. П.В.П.[572] наблюдает за тем, как он пишет. Джой спит на полу. Солнце ярко светит.

Я даю Элле с собой икону св. Николая для передачи кн. Ширинскому Шахматову[573] от тебя, в благодарность за его труды, — он болен и не мог присутствовать при освящении храма.

Боюсь, что мое письмо очень скучно, но ничего нет интересного. Теперь пора идти вниз к завтраку.

До свидания, мой любимый друг. Тебе будет грустно без малютки в пустом доме в ставке, бедный мой дружок!

Да поможет тебе Господь, дорогой!

Осыпаю тебя самыми нежными, горячими поцелуями и благословляю.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Царское Село. 17 декабря 1915 г.

Мой родной душка,

Опять нет времени написать тебе подлиннее. Я должна была прочитать кучу докладов, в 10 1/2 идти к дантисту, затем будет Вильчковский с докладом, вечером Хвостов, не знаю, зачем, и сердце мое более расширено и болит, а мне следовало бы соблюдать покой.

22 градуса мороза. Посылаю тебе бумагу, которую Элла привезла из Курска. Она думала, что ты, может быть, кого-нибудь пошлешь туда с медалями. Другая бумага должна напомнить тебе, кому послать поздравительные телеграммы к Рождеству, — мне нет смысла их посылать, так как мы не вместе. Бэби надеется встать завтра, если температура будет сегодня нормальной. Простуда бросилась на желудок, и он должен держаться диеты. Элла уезжает сегодня вечером, так как у нее много дела. Ее пребывание у нас было очень уютно, тихо и мило. Я думаю, она у нас отдохнула.

А. получила телеграмму от Н.П., что он 20 приезжает из Киева, — нет, не так, он 20-го думает выехать. Но почему телеграмма из Киева, и он пишет “не хорошо”? Может быть, он простудился? — очень неясно. Наши мысли все “там” — как-то у вас там все подвигается? Твое одинокое прибытие в пустой дом меня печалит, да поможет тебе Бог!

Благословляю и нежно целую без конца.

Твоя старая

Женушка.

Извини за короткое письмо, но совсем нет времени писать. Когда Элла уедет и покончу с дантистом, буду свободнее. Самое хлопотливое время — перед Рождеством, которое наступает через неделю.

Как поживает старик?

Ц. ставка. 17 декабря 1915 г.

Моя душка Солнышко,

Опять я здесь и полон самых ярких впечатлений. Прежде всего, самое нежное спасибо за твои четыре милых письма: два я получил в пути, а два — по прибытии сюда.

Ксения и Ольга целуют тебя, мы провели два приятных часа в поезде, Сандро также. В ту самую ночь совсем потеплело, я открыл окно в твоем купе и двери в мое, — так что спал хорошо. 15-го встал рано, потому что в 8.30 начинался первый смотр — 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Погода была чудная, совершенно как у нас в апреле весною; только на полях и дорогах была страшная грязь. Велико было мое счастье видеть дорогие полки, которых я не видел с самого начала войны! Были тут также два казачьих полка и три конных батареи, и все прошли очень хорошо. Я пригласил всех командиров в поезд и накормил их на пути в Волочиск. Среди них были также Дмитрий и Линевич[574], который чувствует себя гораздо лучше, по его словам.

В Волоч. — совсем близко к поезду — состоялся второй смотр — 3-й гвард. дивизии (Варшавской). Наши стрелки, распухшие в целую дивизию, прекрасная бат. Гвард. Экип., саперы и их артиллерия. Вид у войск был блестящий. Они не проходили маршем из-за глубокой и густой грязи — они растеряли бы сапоги на моих глазах. Генералы, Кирилл и Н.П. завтракали в моем поезде, — после чего я произвел его. Потом мы передвинулись на австрийскую территорию. В трех верстах от станции Подволочиск состоялся последний смотр, который начался в 3.30, потому что я задержался на предыдущих парадах. Здесь находились 1-я и 2-я гвард. пех. дивизии с их артиллерией. Уже темнело, так что я тоже дважды проехал вдоль рядов снаружи и внутри, после чего Шавельский отслужил молебен в центре огромного каре, в полной темноте. Сев в мотор, я прокричал войскам “прощайте”, и на невидимом поле поднялся страшный рев, провожавший меня до поезда. Здесь последняя партия явилась к обеду. В этот день я осмотрел 84000 солдат — одних только гвардейцев — и накормил 105 командиров!

Увы, я должен кончить!

Благослови Бог тебя и дорогих детей! Скажи Крошке, что я страшно скучаю по нем.

Прими нежные поцелуи от

Ники.

Царское Село. 18 декабря 1915 г.

Мой любимый душка,

Чудное яркое солнце, 8 градусов мороза утром. Дантист покончил со мной на этот раз, но зубная боль все еще продолжается. Твое одиночество удручает нас. Представляю себе твои унылые прогулки в саду. Пригласи Мордв. или Сил. гулять с тобою, у них всегда найдется о чем поговорить! И пустая спальня! Вернись скорей, и мы согреем и обласкаем тебя, моя птичка нежно любимая!

Масса дел, которые мне придется делать эти дни, меня изводит, потому что не будет времени спокойно написать тебе. Я курю, потому что болят зубы и — еще более — лицевые нервы.

Увы! мне приходится надоедать тебе бумагами, чего ты не любишь! Прилагаю к этому письму письмо Михень. Это проще, чем описывать всю историю с Делинхаузен. Когда ты прочтешь ее объяснения, ты увидишь, можно ли что-нибудь сделать для него. Она очень осторожна насчет того, о чем просит, но вместе с тем желает помочь нам установить правду, если это возможно и если была совершена несправедливость с людьми, осудившими слишком опрометчиво.

Манус и не думал умирать. Это все была просто биржевая игра, чтобы поднять и уронить бумаги, некрасивый трюк!

Мой разговор с Хвостовым опишу завтра, сегодня не имею времени, да и голова слишком утомлена. Устраивать рождественские дела всегда утомительно и сложно.

Бэби встал и будет завтракать в моей комнате. Он выглядит хорошо, худенький, с громадными глазами. Девочки здоровы. Поблагодари ее через меня за письмо и лакомства и пошли привет.

Должна кончать.

Благословляю тебя без конца и шлю 1000 страстных поцелуев.

Навсегда, муженек мой,

Твоя старая Аликс.

Ц. ставка. 18 декабря 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Сердечно благодарю тебя за твое милое письмо и за присылку новогоднего списка телеграмм. Поблагодари Крошку и девочек за их письма.