Читаем без скачивания Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

Я себе это объяснял тем, что твой отец — европейский еврей, отступник, который уклонился с нашего прямого пути и не позаботился передать сыну наследие предков.

Но ты должен все время быть начеку, чтобы не допустить роковой ошибки. Если тебя раскроют, то твой обман повлечет ужасный приговор шариатского суда. Несомненно, тебя казнят. Но если тебя схватят, это может поставить под угрозу всех живущих здесь евреев. Пусть они не виноваты в твоем обмане — в Персии никого не удивишь тем, что наказывают и невиновных.

— А ты уверен, что хочешь быть замешанным в таком рискованном предприятии? — тихо спросил его Роб.

— Ты знаешь, я все обдумал. Я твой друг и им останусь.

— Это меня радует.

Мирдин кивнул.

— Но я потребую с тебя плату.

Роб молча ждал продолжения.

— Ты обязан понять, за кого себя выдаешь. Быть евреем — это куда больше, чем просто носить кафтан и стричь бороду на определенный манер.

— И как же мне достичь такого понимания?

— Ты должен непременно выучить заповеди Господни.

— Ну, десять заповедей я знаю! — Агнесса Коль научила им всех своих детей.

Но Мирдин покачал головой:

— Эти десять — лишь небольшая часть законов, которые записаны в Торе. Всего же в ней шестьсот тринадцать заповедей. Вот их ты и должен будешь выучить, а заодно и Талмуд — комментарии, поясняющие каждый закон. Лишь после этого ты сумеешь разглядеть душу моего народа.

— Мирдин, да ведь это еще хуже фикха! Меня и так уже учеба с головой поглотила, — в отчаянии проговорил Роб.

Глаза Мирдина сверкнули.

— Такова цена, — повторил он.

Роб понял, что он совершенно серьезен.

— Чтоб тебя! — вздохнул он. — Я согласен.

И теперь Мирдин улыбнулся, впервые за все время. Налил себе немного вина и, не обращая внимания на европейский стол и стулья, опустился на пол, сел, скрестив ноги.

— Итак, начнем. Первая заповедь: «Плодись и размножайся».

Роб подумал о том, сколь приятно ему видеть теплое, такое милое лицо Мирдина в своем домике.

— Это я стараюсь выполнять, Мирдин, — сказал он, улыбаясь другу. — Тут уж я стараюсь изо всех сил!

52

Еврейское воспитание Иессея

— Имя у нее — Мария, как у матери Иешуа, — сказал Мирдин жене, обращаясь к ней на своем наречии.

— Ее зовут Фара, — по-английски представил Роб жену друга.

Жены двух друзей внимательно разглядывали друг друга.

Мирдин привел к ним в гости свою жену и обоих смуглых мальчиков, Давида и Иссахара. Женщины, не зная языка, не могли общаться между собой, и тем не менее вскоре переговаривались, используя хихиканье, жесты, вращение глазами и возгласы разочарования. Фара стала подругой Мэри, скорее всего, по желанию своего мужа, однако вскоре обе женщины, ни в чем одна на другую не похожие, прониклись друг к дружке симпатией.

Фара научила Мэри, как надо закалывать ее длинные рыжие волосы и покрывать их платком, прежде чем выходить из дому. Некоторые еврейки прятали лица за покрывалами на манер мусульманок, но большинство ограничивалось тем, что закрывало волосы. Такой нехитрый прием позволил Мэри не выделяться среди других. Фара сводила ее на базар и показала лавочки, где продукты были свежими, а мясо отменным, указала и тех торговцев, у кого делать покупки не следует. Объяснила Фара и то, как выбирать кошерное мясо, вымачивая и засаливая его, дабы удалить избыток крови. Еще показала, как готовить: мясо, размолотый в порошок стручковый перец, чеснок, лавровый лист и соль кладут в глиняный горшочек, потом обкладывают его горячими угольями, накрывают и оставляют на всю долгую субботу медленно тушиться, отчего мясо становится сочным, нежным. Получается блюдо, называемое шолент — оно стало любимым кушаньем Роба.

— Ах, как бы мне хотелось поговорить с ней по-настоящему, и ей кое-что рассказать, и у нее кое-что узнать! — говорила Мэри Робу.

— Я дам тебе уроки по их наречию.

Но Мэри не желала учить языки — ни евреев, ни персов.

— Я не так быстро схватываю иноземные слова, как ты, — отговаривалась она. — Я и английский-то не один год учила, а над латынью трудилась, словно рабыня. Разве мы еще не скоро отправимся в те края, где говорят на моем родном гаэльском?

— Когда придет время, — отвечал Роб, но ничего конкретного не обещал.

Мирдин взял на себя задачу снова сделать Иессея бен Беньямина своим в квартале Яхуддийе.

— Со времен царя Соломона — да нет, даже раньше! — евреи находили себе жен среди чужаков, и однако же оставались своими среди евреев. Но всегда эти мужчины ясно показывали, что хранят верность своему народу. И доказывали это всем образом жизни.

По предложению Мирдина они стали дважды в день молиться вместе в Яхуддийе — утренний шахарит они совершали в маленькой синагоге «Дом мира», которая очень нравилась Робу, а в конце дня приходили на маарив в «Дом Сиона» неподалеку от жилья Мирдина. Роб не считал это слишком утомительным. Покачивание и созерцание неизменно успокаивали его, как и ритмичный напев молитв. По мере того как он все больше привыкал к еврейскому наречию, Роб стал забывать, что поначалу приходил в синагогу лишь затем, чтобы не выделяться среди окружающих. Ему даже стало иногда казаться, что его мысли достигают сознания Бога. Молился он не как еврей Иессей и не как христианин Роб, а просто как человек, взыскующий спокойствия и понимания жизни. Иной раз общение с Богом происходило во время молитвы, а бывало и так, что это приходило, когда он держал в руках памятку своего детства. Случалось, что вокруг все бормотали святые слова, такие древние, что их вполне мог произносить на молитве и сын плотника из Иудеи, а Роб взывал к одному из маминых святых заступников или же молился Иисусу и Богоматери.

Постепенно на него все реже бросали сердитые взгляды, а потом и вовсе перестали. Шли месяцы, и жители Яхуддийе привыкли к тому, что рослый английский еврей держит в руках душистый лимон и размахивает пальмовыми ветвями в синагоге «Дом мира» во время суккота, праздника урожая, постится вместе со всеми на Йом Кипур, танцует в длинной процессии, которая следует за Ковчегом Завета, празднуя день, когда Бог дал своему народу Тору. Яаков бен Раши поведал Мирдину: совершенно ясно, что Иессей бен Беньямин стремится искупить свой непродуманный поступок — женитьбу на женщине из чужаков.

Мирдин, впрочем, был проницателен, он хорошо понимал разницу между маскировочной окраской и настоящей душевной преданностью.

— Прошу тебя только об одном, — говаривал он Робу, — никогда не будь десятым.

Роб Джереми его понял. Если верующие евреи собирались на общую молитву, миньян, требовалось не менее десяти мужчин[178]. И было бы ужасно обманывать их ради того, чтобы создать иллюзию такой десятки. Роб дал обещание, не задумываясь, и сдерживал его неукоснительно.

Почти каждый день им с Мирдином удавалось выкроить время, чтобы заучивать заповеди. Книгами при этом они не пользовались, Мирдин знал все правила как устный закон.

— Все согласны в том, что из Торы можно извлечь шестьсот тринадцать заповедей, — объяснял он. — Но в том, что касается конкретных путей их постижения, мнения расходятся. Один знаток может считать некое правило самостоятельной заповедью, другой же считает это правило продолжением предшествующего закона. Я передаю тебе шестьсот тринадцать заповедей в том виде, как они издавна передаются из поколения в поколение в моей семье. Меня научил им мой отец, реб Мулька Аскар из Маската.

Далее Мирдин сказал, что 248 мицвот[179] — предписывающие. Например, указание о том, что иудею надлежит заботиться о вдовах и сиротах. Остальные 365 — запрещающие, например, правило, что иудей не должен брать взятки.

Учить мицвот с Мирдином было заметно веселее, чем заниматься собственно учебными предметами — испытание-то здесь проходить не придется! Робу нравилось сидеть за чашей вина и постигать еврейские законы, а вскоре он обнаружил, что благодаря этим занятиям ему стало легче учить и мусульманский фикх.

Роб теперь трудился как никогда много, но дни свои проводил с наслаждением. Он понимал, что ему живется в Исфагане куда легче, нежели Мэри. Пусть в конце дня он спешил к ней — каждое утро он все равно уходил от нее в маристан и в медресе и тоже спешил туда, хотя и с несколько иными чувствами. В тот год они проходили Галена, и Роб погрузился в изучение анатомических особенностей, которые не видны при осмотре больного. Он узнавал различия между артериями и венами, особенности пульса, работу сердца, напоминающего постоянно сжимающийся и разжимающийся кулак, прогоняющий кровь по всему телу: сжимается — систола, разжимается, вновь впуская в себя кровь — диастола.