Читаем без скачивания Саладин. Победитель крестоносцев - А. Владимирский

Видя состояние своего отца и понимая, что надежды на его спасение нет, ал-Малик ал-Афдал со всей поспешностью заручился присягой народа на верность. С этой целью он провел прием во дворце Ридвана, называемом так потому, что в нем жил Ридван (один из прежних правителей Алеппо). Затем он призвал к себе кади и велел им составить краткий текст клятвы на верность султану до тех пор, пока он жив, а после его смерти — ал-Афдалю. Эмир объяснил народу, что болезнь султана приняла критический характер и никто не знает, что может случиться, поэтому необходимо сделать все для обеспечения перехода власти. Первым он получил присягу от Сад ад-Дина Масуда, брата Бадр ад-Дина Маудуда и шихны (правителя) Дамаска; тот принес присягу без колебаний и каких бы то ни было оговорок. Затем настала очередь Наср ад-Дина, правителя Сахиуна (рядом с Лаодикией), но тот выдвинул условие сохранить за ним крепость, находившуюся под его началом. Сабик ад-Дин, повелитель Шейзира, также принес клятву, однако не стал упоминать о разводе с женами; «ибо, — сказал он, — я никогда не приносил клятвы, содержавшей такое условие». Затем клятву принес Хаштар Хусейн ал-Хаккари (курд); за ним — Ануширван аз-Зарзари (еще один курдский эмир), который, впрочем, потребовал, чтобы ему был дарован достойный надел. Требуемую клятву также дали Алкан и Милкан (еще два курдских эмира). Затем был устроен пир, в котором приняли участие все собравшиеся, а после аср (молитвы) церемония принятия присяги продолжилась. Маймун ал-Касри — Аллах да будет милостив к нему! — и Шамс ад-Дин (Сонкор) — старший принесли присягу, но с условиями; они обещали, что никогда не поднимут меч ни на кого из братьев ал-Афдаля: «В противном случае, — сказал Маймун, — я отвечу головой». Сонкор сначала не желал приносить присягу; затем он сказал: «Я присягну на верность тебе в качестве правителя ан-Натруна, и при условии, что этот город останется за мной». Затем вперед выступил Сама и сказал: «Почему я должен приносить присягу? У меня нет надела». Затем с ним поговорили, и он присягнул, как другие, но при условии, что ему будет дарован достаточный надел. Айбек ал-Афтас — Аллах да смилуется над ним! — принес присягу с условием, что он получит желаемое, но при этом опустил положение о разводе с женами. Клятву принес и Хусам ад-Дин Бишар, лучший офицер из всех вышеперечисленных эмиров. На этой церемонии не присутствовал ни один египетский эмир, да этого и не требовалось. Прочих привели к присяге только для поддержания порядка, и формула их присяги малоизвестна. Текст клятвы был следующим: «Пункт 1. С этого момента и впредь, целенаправленно и неуклонно, клянусь в верности ал-Малику ан-Насиру (Салах ад-Дину) до тех пор, пока он жив, и я никогда не ослаблю своих усилий на поддержку его правления, посвящая мои жизнь и богатство, мой меч и моих воинов служению ему; я буду повиноваться его приказам и следовать его воле.

Затем я сохраню ту же верность его сыну, Али, и наследникам этого правителя. Беру Аллаха в свидетели, что буду повиноваться ему и поддерживать его правление и земли, посвящая мою жизнь и богатство, мой меч и моих воинов служению ему; я буду повиноваться его приказам и запретам и клянусь в том, что мои личные решения будут соответствовать этой клятве. Призываю Аллаха в свидетели моим словам».

В канун среды, 27-го дня месяца сафар 589 г., настал двенадцатый вечер болезни. Ему стало хуже, и силы покинули его; и с самого начала не было никакой надежды. Иногда он оставался с нами, иногда его сознание отключалось; но в ту ночь за мной прислали, а также прислали за ал-Кади ал-Фадилем и Ибн аз-Заки, и это случилось не в то время, когда мы обычно приходили к нему. Ал-Малик ал-Афдал пожелал, чтобы мы провели эту ночь с ним, но ал-Кади возразил против этого, потому что люди обычно ждали нашего возвращения из замка, и он боялся, что если мы не покажемся, то в городе может подняться тревога и начнутся беспорядки. Поэтому он полагал, что нам будет лучше уйти. Тогда ал-Афдал решил призвать к себе Абу Жафара, имама Келласы, человека, известного своей добродетелью, чтобы он находился в замке на случай, если в ту ночь Аллах призовет больного к Себе. Но он все еще жил, то приходя в сознание, то отключаясь, а ему повторяли утверждение Единства Аллаха. Мы с ал-Кади удалились, и оба были готовы умереть ради спасения его жизни. Всю ночь он провел в состоянии человека, направляющегося к Аллаху, и шейх Абу Жафар читал ему отрывки из Корана и напоминал ему о Всемогущем Аллахе. С девятого дня лихорадки султан бредил, и рассудок возвращался к нему лишь на краткие периоды. Впоследствии шейх рассказал нам следующее: «Я читал ему Божественное Слово: Он — Аллах, нет бога, кроме Него, ведающего сокровенное и очевидное (Коран, 59:22), и я слышал, как он — Аллах да смилуется над ним! — произнес: Воистину! И это тогда, когда он умирал, что было знаком милости к нему Аллаха. Хвала Аллаху за это!» Султан умер после часа утренней молитвы в среду, в 27-й день месяца сафар, в году 589 (4 марта 1193 г.). Ал-Кади ал-Фадил поспешно вернулся в замок до зари, когда он умирал, и я тоже пришел, но султан уже был мертв, и познал благодать Божью, и вошел в обитель Его милости и милосердия. Мне рассказали, что, когда шейх Абу Дафар читал из Божественного Слова: Нет бога, кроме Него. На Него уповаю я (Коран, 9:129), больной улыбнулся, лицо его просияло, и он с миром отошел к своему Господу. Никогда с тех пор, как Ислам лишился (четырех) первых халифов, никогда с того времени вера и правоверные не получали такого удара, какой обрушился на них в день смерти султана. Замок, город, весь мир погрузились в печаль, глубину которой мог измерить один лишь Аллах. Я часто слышал, как люди говорили, что они готовы отдать жизнь за тех, кто им очень дорог, но мне казалось, что это только слова, от которых весьма далеко до реальности; но я свидетельствую пред лицом Аллаха и уверен в том, что если бы в тот день нас спросили: «Кто готов пожертвовать собой во имя жизни султана?» — некоторые из нас пожертвовали бы. Затем ал-Малик ал-Афдал устроил прием в северном зале, чтобы выслушать соболезнования своих офицеров; однако он выставил стражу у входа в замок и впускал только эмиров высокого звания и обладателей [религиозного] знания. Поистине, это был печальный день; все до такой степени были погружены в печаль и тревогу, в слезы и сетования, что не думали ни о чем ином. Ни одного поэта не допустили в помещение, где проходила аудиенция, чтобы прочесть элегии; ни один проповедник не обратился с увещеваниями к народу. Дети султана вышли на улицы, вызывая всеобщие соболезнования, и это печальное зрелище было почти невыносимым для тех, кто его видел. Так продолжалось до полуденной молитвы; тем временем тело обмыли и завернули в саван. Мы были вынуждены взять деньги в долг, чтобы купить все необходимое для похорон, вплоть до вещей, которые стоили мелочь, например соломы, которую следовало смешать с глиной для изготовления кирпичей[27]. Факиху ад-Дулаи было поручено совершить омовение тела. Меня попросили проследить за совершением этой процедуры, но я был не в силах вынести этого зрелища. Когда закончилась полуденная молитва, были принесены похоронные носилки, накрытые куском полосатой ткани. Ал-Кади ал-Фадил позаботился о них и об одеждах, которыми следовало накрыть тело, и он постарался выбрать такие, которые подобали и соответствовали бы случаю. Когда толпа увидела похоронные носилки, поднялись горестные стенания и воздух содрогнулся от рыданий. Люди были так подавлены горем, что вместо слов полагающейся молитвы могли лишь стонать от горя. Кади Мухий ад-Дин ибн аз-Заки предстоял на молитве. Затем тело перенесли во дворец в саду, где султан жил во время своей болезни, и оно было погребено в западной Суффе (беседке). Султан был предан земле незадолго до часа молитвы аср. Аллах да благословит его душу и прольет свет на его могилу! Днем его сын ал-Малик аз-Зафир выехал в город, чтобы утешить народ и успокоить население, но люди плакали слишком сильно, чтобы думать о беспорядках и учинять волнения. Все сердца были разбиты. Все глаза были наполнены слезами, мало кто удерживался от плача. Затем все разошлись по домам, убитые горем, и вечером (на улицах) стало пустынно. Только мы навестили могилу, чтобы прочесть над ней отрывки из Корана, и тем самым растравили свое горе. Ал-Малик ал-Афдал провел весь день за письмами своему дяде (ал-Малику ал-Адилю) и братьям, уведомляя их о печальном событии и выражая им свои соболезнования. На следующий день он устроил аудиенцию, на которой принимал соболезнования народа, и ворота города были открыты для богословов и улемов.

Читались проповеди, но ни один поэт не прочел элегии, и вскоре после полудня собравшиеся разошлись. С утра до вечера люди толпами приходили к могиле, читая отрывки из Корана и прося Аллаха благословить его. Ал-Малик ал-Афдал провел остаток дня диктуя послания, которые предстояло отправить его братьям и дяде.