Читаем без скачивания Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток - Александра Маринина

— Мы повторим это в записи завтра в утреннем эфире, а предварительно дадим несколько анонсов, — сказал, прощаясь, кто-то из сотрудников телевидения.

— Спасибо, — поблагодарила она и потащила Руслана к выходу. Скорее в больницу, к Бахтину. Он, наверное, уже знает о выступлении, наверняка в этой больнице кто-то смотрел новости. Ему сразу скажут, и Борису Ивановичу должно стать полегче. Пусть знает, что с этого момента никто не посмеет верить опубликованным в газете подозрениям и ложным обвинениям журналиста Нильского.

Моросил холодный дождь, неровный асфальт покрылся грязными лужами. Дорога до больницы заняла около двадцати минут, на протяжении которых Руслан не проронил ни слова. Он избегал не только разговаривать с Ириной, но и смотреть на нее. Пока ехали, она достала из сумки мобильный телефон, включила его, прослушала автоответчик. Всего два звонка, оба от Лизаветы. «Ирочка, что случилось? Немедленно позвони домой, мы волнуемся». Поколебавшись несколько секунд, Ира набрала московский номер. Не рискнув объясняться со свекровью, она позвонила Игорю сначала на работу, потом, когда там никто не снял трубку, на мобильник.

— Ирка, что за фокусы? — недовольно спросил он, едва услышав ее голос. — Ты что, с любовником смылась?

— Нет, я по делу. Вернусь как только смогу.

— Какие дела у тебя могут быть в Кемерове?

— Я все расскажу, когда приеду. Позвони родителям, скажи, что я объявилась и со мной все в порядке. Целую.

Игорь еще что-то возмущенно говорил, но она уже нажала кнопку и отсоединилась.

Здание больницы стояло в глубине огороженной забором территории, въезд на которую разрешался только санитарным машинам. Руслан остановил «Жигули» на улице возле ворот рядом с белым «Мерседесом».

— Между прочим, это машина Бахтина, — бросил он, запирая дверцу.

— Наверное, его молодая жена здесь.

Они пошли под дождем по выложенной плиткой дорожке, вдоль которой стояли горящие фонари. Время посещений больных давно закончилось, врачи, кроме дежурных, разошлись по домам, да и погода к прогулкам не располагала. На всем пути от ворот до входа в корпус им не встретился ни один человек.

Ира издалека заметила одинокую женскую фигуру на освещенном крыльце. Туго перехваченный поясом плащ, поникшие плечи, мокрые, прилипшие к голове волосы. Даже на расстоянии от женщины веяло такой безысходностью и печалью, что у Иры сердце сжалось. «Наверное, потеряла кого-то из близких, — сочувственно подумала она, — и теперь не представляет, как идти домой, как рассказывать об этом, как дальше жить с этой болью».

— Это жена Бахтина, — негромко произнес Руслан, когда они подошли ближе.

— Ты же говорил, он на молодой женился, — удивилась Ира.

— Это первая жена, Алла Григорьевна. Они уже лет десять как развелись.

Сделав еще несколько шагов, они поравнялись с женщиной, которая, казалось, их не замечала. Обеими руками прижимая к горлу широкие лацканы плаща, она смотрела себе под ноги.

— Алла Григорьевна, — тихонько окликнул ее Руслан.

Та медленно подняла голову, в ее глазах стояли слезы.

— Вы кто? — почти равнодушно спросила она.

— Я Нильский, Руслан Нильский. Я как-то приходил к вам, помните?

— Помню. Сначала вы пришли ко мне, а потом написали этот пасквиль.

— Алла Григорьевна, я только что с телевидения. Я публично признал свою ошибку и извинился перед Борисом Ивановичем.

— Теперь все это уже не имеет значения. Борис умер. Час тому назад.

— Нет! — помимо воли вырвалось у Иры. — Не может быть… Мы же все объяснили, мы все рассказали, — залепетала она, — я хотела, чтобы Борис Иванович знал, что больше никто не сможет говорить о нем… подозревать… Как же так? Почему?

— У смерти не спрашивают, почему она приходит. Она сама решает, когда и к кому являться, — медленно проговорила Алла Григорьевна. — А вы, наверное, Ирина?

— Вы меня знаете?

— Я все знаю. Я была единственным человеком, кроме вас и Бориса, который все знал. Потому и не стала с ним разводиться, когда его посадили. Ждала его. Преклонялась перед величием его жертвы. Впрочем, это неважно… Заберите меня отсюда, — вдруг попросила она жалобным голосом. — Я больше не могу здесь находиться.

Втроем они вернулись к машине и забрались в сухой, не успевший остыть салон.

— Куда вас отвезти, Алла Григорьевна? — спросил Руслан.

— Мне все равно. Везите куда-нибудь, только подальше отсюда.

— Где ты остановилась? — обратился он к Ире.

— Нигде. Я сразу из аэропорта примчалась к тебе в редакцию.

— Устроить тебя в гостиницу?

— Не надо. Отвези прямо в аэропорт и помоги улететь ближайшим рейсом, — попросила она.

— Давайте поедем в аэропорт, — неожиданно вмешалась Бахтина. — Там люди, там жизнь… Мне будет легче.

— Как скажете, — коротко бросил Руслан.

В аэропорту выяснилось, что последний рейс на Москву задерживается до четырех часов утра и билеты на него пока есть. Ира купила билет, и Руслан повел их в бар. Усадив женщин за столик в углу, принес, не спрашивая, три рюмки коньяку, три чашки кофе и бутерброды с сыром и с копченой рыбой.

— Помянем Бориса Ивановича, — сказал он, поднимая рюмку и глядя прямо перед собой. — Мы все виноваты в том, что случилось. И я, и Ира, и вы, Алла Григорьевна. Если бы вы рассказали мне все, когда я к вам приходил…

Выпили не чокаясь.

— Борис запрещал мне рассказывать. Я дала ему слово. Сейчас это уже не имеет значения. Там, в больнице, был телевизор в коридоре. Я слышала ваше выступление. Вы сами все рассказали. Борис уже не услышал. Теперь тайны нет. Теперь и мне можно рассказывать.

Бахтина говорила короткими фразами. Казалось, составление длинного предложения потребовало бы от нее огромного усилия. В шестьдесят шестом году, когда Борису Бахтину было семнадцать лет, он совершил поступок, который в конечном итоге перевернул всю его жизнь. Он провожал свою подружку-одноклассницу после школьного вечера. Шли через опустевший городской парк, то и дело останавливаясь и целуясь. Когда их окружили четверо здоровенных лбов, выдыхающих на три метра перед собой запах перегара, Борис сразу понял, что шансов уцелеть у них нет. Его начали бить, девочку схватили и поволокли в кусты. После первого же удара Борис упал, и насильники им больше не занимались, в их глазах он ни малейшей угрозы не представлял. Он поднялся и побежал к выходу из парка, оставляя все дальше и дальше за спиной сдавленные крики одноклассницы. Он мог позвать на помощь. Мог позвонить в милицию из телефона-автомата или из любого стоящего рядом с парком дома. Мог найти что-нибудь тяжелое, камень или железный прут, и вернуться, чтобы помочь девочке. Но ничего этого Боря Бахтин не сделал. Он испугался. Испугался до помрачения рассудка, до потери сознания. Он прибежал домой, быстро разделся и забился в постель, укрывшись одеялом с головой и прижав колени к груди. Родителей не было, они уехали навестить родственников в деревне.

Избитая и изнасилованная девочка вернулась домой глубокой ночью. Насильников задержали на следующий же день, они накануне были настолько пьяны, что даже не сочли нужным скрываться после совершения преступления, ибо вообще не понимали, что сделали что-то нехорошее. Бориса вызвали в милицию. В школе сказали, что девочка ушла с вечера именно с ним, а успевшие с утра опохмелиться и оттого не особенно запиравшиеся преступники, в свою очередь, и не скрывали, что вместе с потерпевшей был парнишка, которому пришлось пару раз вмазать, чтобы не мешался под ногами. Следователю Боря сказал, что его ударили, он упал и потерял сознание, а когда пришел в себя, в парке никого уже не было. Он несколько раз обошел все вокруг, но ни подружки своей, ни приставших к ним парней не обнаружил и вернулся домой. И только на следующий день узнал об изнасиловании. Почему сразу не пошел в милицию? Потому что был без сознания и не знал, что девочку изнасиловали. Думал, что все ограничилось только тем, что его побили, а насчет себя заявлять не собирался.

По-видимому, его показания не противоречили показаниям преступников, потому что больше следователь к этому вопросу не возвращался. Да, они ударили его, да, он упал и не поднялся сразу. После этого они занялись девушкой, а про ее кавалера вообще забыли.

Еще через три дня девочка покончила с собой. Повесилась у себя дома. После того трагического вечера и вплоть до смерти девочки Борис ни разу с ней не разговаривал. В школу она не ходила, а он сам ее не навещал. Он боялся посмотреть ей в глаза. Он боялся, что она скажет: «Ты не был без сознания. Я видела, как ты убегал. Почему ты не позвал на помощь? Почему бросил меня там, с ними?»

На похоронах Борис был вместе со всем классом и слушал возникавшие то и дело разговоры о том, что несчастная не вынесла позора, что на нее начали показывать на улице пальцем, дескать, нечего поздним вечером по паркам шляться и вступать в разговоры с пьяными незнакомыми парнями. Общественное мнение провинциального сибирского городка твердо стояло на позициях абсолютной виновности женщины в подобных печальных исходах. Считалось, что если женщина не захочет, то никто ничего с ней сделать не может. Сидела бы по вечерам дома, беды бы не случилось. Группа женщин среднего возраста, скорбно качая головами в черных платках, обсуждала другую сторону вопроса. Изнасилованную девушку никто потом замуж бы не взял, так и прокуковала бы до самой смерти. Какой же нормальный мужик женится на порченой, когда порядочных девок вокруг — пруд пруди? А если еще, не приведи господи, она бы забеременела от этого случая, тогда вообще пиши пропало. Ребенку, рожденному неизвестно от кого, хорошей жизни не видать. Опять же аборт в семнадцать лет — тоже пятно на биографии.