Читаем без скачивания Летняя королева - Элизабет Чедвик (США)

Он отстранился, чтобы снять рубашку, и она впервые увидела его тело. Он был по-юношески стройным, но теперь она поняла, откуда у него столько сил, чтобы подчинять своей воле мощного боевого коня и держать в своих руках войско. Он действительно был молодым золотым львом с широкими плечами и подтянутым плоским животом. Легкий пух рыжевато-золотистых волос образовывал крест на его груди и мягкой полоской сбегал к закатанному поясу бриджей, в которых Генрих остался, сбросив рубашку. Внезапно у Алиеноры пересохло во рту, в то время как другие части ее тела стали мягкими и готовыми к любви. Это была страсть, а не любовь, и все же это было больше чем похоть, потому что союз этот освятила Церковь, и они оба были обязаны успешно его подтвердить.

Генрих коснулся ее щек мозолистыми ладонями и поцеловал в губы. Его борода была мягкой, а губы еще мягче. Она ответила на поцелуй и обвила руками его шею. Он потянулся к подолу ее сорочки и стянул ее через голову. Через его бриджи она чувствовала жар и силу его возбуждения.

Алиенора сделала свой ход, потому что ей надоело лежать неподвижно и подчиняться Людовику. Она должна была проявить свою волю как равная. Алиенора поцеловала верхнюю часть груди Генриха, а потом слегка прикусила тугой корешок его соска. Генрих шумно выдохнул и прижался к ней бедрами, их разделяла лишь тонкая льняная ткань. Она перешла к другому соску, а потом вернулась к его шее. Он снова поцеловал ее, на этот раз сильнее, более настойчиво. Она потянулась к бретелькам его бриджей, расстегнула и стянула вниз по бедрам – и ахнула от восхищения, потому что он был великолепен и гораздо смелее, чем вечно полусонный Людовик.

Генрих издал сдавленный смешок.

– Я готов и хочу выполнить свой долг, если ты готова выполнить свой.

Он прижался бородой к ее шее. Настала его очередь ласкать и сосать, и Алиенора почувствовала, что тонет в вожделении. Он перекатился на нее, и она взяла его в руку, чтобы почувствовать дикую молодую силу. Генрих вздрогнул и закрыл глаза, а она смотрела на него, пытаясь понять, насколько он близок к финалу и долго ли продержится. Без лишних слов она направила его в свое тело и приняла.

Он охнул, когда Алиенора сомкнулась вокруг него, и она почувствовала, как он дрожит. На мгновение Генрих приподнялся на локтях, застыл неподвижно, а затем опустил голову и поцеловал ее лицо, ухо, шею. Она провела руками по его бокам, ощущая ребра и мускулистый изгиб ягодиц.

Он начал двигаться. Алиенора ожидала, что он стремительно дойдет до конца, но Генрих проявил и сдержанность, и выдержку. Когда он наконец завладел ее ртом и сильно, мощно вошел в последний раз, она в восторге прижалась к нему, впившись ногтями в его бицепсы, обхватив его ногами, пока он отдавал ей свое семя.

Задыхаясь, он отстранился от нее и нежно поцеловал.

– Я не думаю, что у нас возникнут трудности в вопросе спальни, – сказал он с усмешкой.

Приподнявшись на локте, она наклонилась, чтобы поцеловать его плечо.

– Не возникнут, – подтвердила она.

Он был чувственным и держался свободно – совсем не как Людовик. Занимаясь любовью с Генрихом, она снова стала женщиной, и знала, что если будет слишком много думать об этом, то может расплакаться, чего делать в его присутствии не следовало. Она хотела быть равным партнером.

Покинув кровать, Генрих прошелся по комнате, как собака, осматривающая новую территорию. Его волосы блестели в свете свечей, когда он брал финик с серебряного подноса и ел его, изучая висевшую на стене картину с изображением ястреба.

– Эта комната принадлежала моей бабушке, – сказала Алиенора, потягиваясь. – Я помню, как она устраивала здесь приемы, когда я была маленькой.

– Я слышал о ней и о вашем дедушке. – Он огляделся вокруг с веселым блеском в глазах. – Ее действительно звали Данжеросса?

– Кто о них не слышал? – Алиенора пожала плечами. – Скандалы преследовали их всю жизнь. Она оставила мужа ради деда, и они жили, сгорая от страсти, слишком сильной, почти болезненной.

Алиенора накинула на плечи одеяло и принялась наливать вино в кубок. Упоминание о бабушке заставило ее вспомнить о Петронилле, которая выросла такой похожей на Данжероссу. Нехорошо все-таки так страстно привязываться к чему-либо.

– Так назвал ее дедушка, и она сама называла себя так, сколько я ее помню, но ее настоящее имя было Амаберга.

– Почему ее так прозвали?

– Потому что она была непредсказуемой и дикой. Она и мой дед увлеклись друг другом сверх всякой меры – поистине это было своего рода безумие. Но в детстве мы любили музыку и танцы в ее покоях. Нам нравилось слушать бабушкины истории, когда она бывала в хорошем настроении, но, бывало, мы боялись ее – той тьмы, которая таилась в ней.

Генрих задумался, но ничего не сказал.

– Мой дед построил эту башню для всех членов семьи, но эта комната всегда принадлежала ей. Моя другая бабушка удалилась в аббатство в Фонтевро.

– Моя тетя там настоятельница, – сказал он. – Сестра моего отца, Матильда. А моя сестра Эмма живет там в светском женском доме.

– Твоя сестра?

– Сводная. У них с Гамелином одна мать, и моя тетя в основном занималась ее воспитанием.

– Она собирается приносить обет?

Генрих покачал головой:

– Нет, если только на нее не снизошло внезапное откровение. Я хотел бы попросить тебя оказать мне услугу и навестить Фонтевро, пока я буду в Англии.

– Конечно.

– И еще я прошу тебя взять Эмму к себе, в придворные дамы. Она покладистая, вышивает превосходно. Вы с ней хорошо поладите.

– Как пожелаешь, – заинтригованно ответила Алиенора. Было бы интересно познакомиться с тетей и сводной сестрой новообретенного мужа, и в роли жены Генриха она была обязана укреплять связи с его родственниками и подыскивать им места при своем дворе, если потребуется.

– Я желаю, спасибо. – Он выпил вино и, взяв еще один фаршированный финик, подал его ей. Она лизнула его пальцы нежным язычком, чтобы убрать липкость. Он запустил руки в ее волосы и поцеловал, и снова его охватило возбуждение. Подхватив жену на руки, он понес ее обратно в постель.

Второй раз был медленнее, чем первый, но более пылкий. Генрих почти всхлипывал, когда достиг завершения, и Алиенора ухватилась за него изо всех сил, чувствуя себя так, словно ее протащили сквозь сердце грозы. На этот раз, когда их тела разошлись, он притянул ее к себе, обнял и через несколько мгновений уже спал.

Тепло его тела