Читаем без скачивания С крыла на крыло - Игорь Шелест

 К людям с возрастом являются недуги. Самолеты - наоборот - чем старше становятся, тем здоровей, надежней. Зато с рождения болячек в них бывает немало.

 Возить людей нелегко! Чуть шевельнется самолет - пассажиры тянутся к бумажному пакету. А самолет среди мрачных туч и молний, при видимости пятьдесят на триста - изволь идти к земле... Бывает, что и на высоте тряхнет вертикальным потоком.

 Как-то и тряхнуло такой лайнер в стратосфере! Ему шел тогда лишь второй год, но вдруг обнаружился у него неприятный нрав. Он вздыбился, затрясся. Кто был привязан к креслам - удержались, а кто нет - вкусил и невесомости: за что бы уцепиться? Когда приземлились - дошло не до каждого, что происходило. Люди обступили самолет, спорят. "Да, порывы в стратосфере, оказывается, хоть редко, но бывают". Вот так сюрприз!

 Кроме слов "большие углы", звучащих у нас в институте с утра до вечера, родилось тогда и быстро набирало силу словечко "цеигрекдоп".

 Коля Щитаев, самый деятельный ученик нашего аэродинамика, доктора технических наук Калачева, забегал еще быстрее. Механики, заметив его, улыбались: "Щитаев слева по борту показался на горизонте!"

 Зимой, казалось, Николай Григорьевич всегда окутан паром. Иногда его удавалось остановить. Тогда он произносил не более одной фразы, обязательно упоминая "цеигрекдоп", и, насладившись растерянным лицом, мгновенно исчезал.

 Я долго не мог сообразить: что это значит?

 Как всегда, проясняется все позже. Помню, летать начали сразу на двух машинах. Разумеется, как в таких случаях - не меньше тонны осциллографов, самописцев, другой аппаратуры и по два летчика при парашютах. Вот и все.

 Таких экспериментов на пассажирских никогда не проводили. А тут стоместный лайнер! Можно ли выпрыгнуть из него? Это уже вопрос другой, но летали правильно: у каждого был парашют.

 На крайний случай даже приспособили какие-то тросы с лебедками: коль что случится при перегрузках - быстро подтащить себя лебедкой к люку, который был в нескольких шагах.

 Из полета в полет провоцировали "большие углы". Иначе говоря, заставляли самолет вопреки его желанию летать с сильно задранным носом. Испытания не на случай ошибки рейсового летчика, нет! В авиации лучше, чем где либо, знают, как не рекомендуется слишком задирать нос.

 Прекрасный голубой поток плотен и надежно держит, пока поведение в нем вполне корректно. Стоит потерять чувство меры - "передрать нос" - и тут, милости просим, вались к черту - на нос, на крыло...

 Но в этих испытаниях, хочешь не хочешь, а задирать нос было нужно. Иначе как вы угадаете, что будет выделывать ваш лайнер, коль угодит в вертикальный порыв?

 Вот на этот случай аэродинамики и придумали тот самый "цеигрекдоп". Он у них пограничник - рекомендует предел благоразумия. Дальше, мол, не стоит забираться!

 Однако "цеигрекдоп" - предмет неосязаемый. Хорошо он виден только на бумаге. В полете же его нужно еще уловить как-то, осмыслить, приспособить.

 В стратосфере, действительно, "цеигрекдоп" повел себя вполне учтиво: встряхнет самолет и предупредит летчиков о приближении срыва. Но на средней высоте будто захотел их подловить и затаился. Скорость гаснет, а самолет не шелохнется.

 Валентин Ковалев спокойно затормаживал свой самолет, подвел его уже к скорости 205, и вдруг ахнуть не успел, как оказался на спине. Понятно, вместе с самолетом. На истребителе это куда ни шло, а тут стоместный лайнер! В течение трех секунд, без всяких вздрагиваний, трясок и урчаний - так сказать: "шасть и прямо в пасть!"

 Потом Ковалев рассказывал об этом на разборе происшествия. В комнате - двери настежь, народу битком, и еще полно на лестнице. Слушали затаив дыхание, как репортаж о международной встрече по хоккею.

 Очутившись на спине, он еще успел отдать штурвал немного от себя и этим, возможно, удержал машину от срыва в штопор. Потом, потянув на себя, стал выводить со спины, вроде заканчивая вторую половину петли. Этот случай и вправду можно было окрестить "мертвой" петлей. Чтобы не разогнать за критическую скорость, тянул с предельной перегрузкой - три (когда собственный вес увеличивается в три раза) и прислушивался, как крылья. Потеряв более трех тысяч метров, скорость все же превысил. Крылья, к счастью, остались целы.

 Конечно, летчики перегрелись крепко. Когда все в темпе - другое дело: не успеваешь осмыслить, что в тебе. Потом только доходит. А тут - представляю - целая минута ожидания... Есть о чем подумать. Просто виду стараешься не показать. Вот руки выдают - их никуда не спрячешь.

 "Штаб-квартирой" этих испытаний была тогда комната № 206 - доктора технических наук Григория Семеновича Калачева. Кому приходилось заглядывать туда в те дни, мог видеть над столом согбенные фигуры. Стол завален миллиметровками, лентами осциллограмм. В полуметре от потолка - сизый дым вроде модели перистых облаков.

 Дядя Гриша, как в шутку зовут доктора наук, кряжисто восседает в центре. Вокруг стола - кому как придется: гости сидят, свои чаще стоят, навалившись сзади, чтобы видеть таинство протекания "эмзет по альфа". Ученые удивительно легко умеют абстрагироваться, представляя физические явления в змееобразных линиях декартовых координат и в виде буквенных созвучий.

 Разумеется, особое наслаждение они испытывают, собравшись вместе. Тут редко употребляются простые слова. Разве в порядке разминки:

 - Угощайтесь...

 - Благодарю, я курю только с фильтром...

 - Понедельник с корнера беку по голове... Представьте: крученый мяч по гиперболе в левый угол - все ахнули...

 Доктор кладет трубку и заканчивает никчемный разговор последним простым словом:

 - Ежели... - И все мгновенно переносятся в мир букв. - Ежели... омегу зет форсировать наращиванием дэпэ по дээн, то альфа критическая, - тут на помощь приходит движок логарифмической линейки, и все замирают - ждут, куда взметнется альфа по кривой, напоминающей фонтанчик проказника амура.

 Как врачи при пациентах говорят на латыни, так и ученые употребляют язык букв. Когда им становится мало двух алфавитов - латинского и греческого, - в ход идут прочие значки, вроде черточек, точек, крестиков, хвостиков. Получается совсем недурно: "Омега с чертой", или, скажем, "Большая сигма с хвостиком".

 Цифры употребляются не часто. Обращение к цифрам, вероятно, расценивается как недостаток лексикона.

 Слушая такую речь, можешь оказаться в затруднении: как школьник на уроке английского языка, так и тянет заглянуть в словарь.

 Впрочем, все дается практикой. Иным так удавалось освоиться в этой сфере - овладеть и бегло говорить на языке букв, что нелегко было отличить дерзновенного последователя Икара от мудрого пифагорейца.