Читаем без скачивания Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Александра Бруштейн

Скажете, дедушка – молодец? Конечно, молодец! Но все-таки ходить с ним по улице несносно. Вот и сейчас – он провожает меня в институт, а сам только и высматривает, нет ли где поблизости таких человеков, которые не хотят быть человеками.

– Дедушка, – говорю я, чтобы отвлечь его внимание от окружающего, – ты слышал? На Чертов остров отправили крейсер «Сфакс» за Дрейфусом!

Дедушка внезапно останавливается как вкопанный.

– Что? Что? Что? – кричит он вдруг не своим голосом и добавляет тихо, как бы со страхом: – Ты не шутишь?

– Какие шутки, дедушка! Это будет сегодня в газетах.

Дедушка потрясен. Он что-то бормочет, он обнимает и целует меня.

– Вот умница, вот умница! – бормочет он. – Ты на меня не рассердишься, если я тебя оставлю? Я побегу к бабушке – расскажу ей. Ты на меня не рассердишься?..

И, не дожидаясь моего ответа, дедушка рысью мчится к своему дому. А я – уж так и быть! – не сержусь. Ох, без дедушки на улице спокойнее!

И невольно я думаю: «Что же это за «дело Дрейфуса», которое мгновенно укротило моего неукротимого дедушку?»

Глава вторая

Вечеринка «как будто бы»

Ну вот мы и старшеклассницы. И, конечно, полны радости освобождения от института. Хотя и не навсегда – к сожалению, это еще только через три года наступит! – но до осени, и то хлеб!

Выдали нам сегодня последние в этом году «Сведения об успехах и поведении». У всех нас они хорошие. Маня и Лида переведены в пятый класс с первой наградой, я – со второй. Без грусти простились мы с Моргушкой – нашей классной дамой. Прозвище это дано ей за привычку часточасто моргать по всякому поводу. Сердится – моргает, довольна – тоже, расстроена или растрогана – опять моргает.

Прощаясь сегодня со мной, Моргушка объяснила мне:

– До сих пор вы переходили из класса в класс с первой наградой. Но… – тут Моргушка заморгала, как нанятая, – в этом году педагогический совет постановил дать вам только вторую награду: из-за шалостей и болтовни во время уроков! Подумайте об этом, дружочек мой (снова морг-морг-морг)… На летнем досуге подумайте!

Спасибо за «дружочка», дорогая Моргуша, но думать об этих вещах я «на летнем досуге» не собираюсь! Не хочу портить себе долгожданный летний досуг. Какие такие числятся за мной шалости, хоть убейте, не помню! По моему мнению, я вела себя довольно прилично. А вот болтать – это точно: болтаю! Ну, да ведь без этого на иных из наших институтских уроках и помереть недолго. Вот так – очень просто! – захлебнешься скукой и пойдешь ко дну… Пишите, машите!

Ну, в общем, сейчас все это – уже дело прошлое. Такое прошлое, что его можно забыть, не вспоминать во все время летних каникул – до конца августа.

Когда я, ликуя, прибегаю в этот день домой, – «Перешла! Со второй наградой!» – я застаю у нас гостя, любимого папиного гостя, Александра Степановича Ветлугина. И так удачно пришел Александр Степанович – словно подкараулил! – застал папу дома! Правда, папа, как он выражается, «заскочил» домой лишь на короткие минуты между двумя больными, но все-таки они встретились, и оба рады, что могут перекинуться хотя бы самыми важными мыслями, накопившимися за целый год отсутствия Александра Степановича.

Я очень люблю смотреть, как папа встречается со своими друзьями, с теми, кого он любит и уважает.

К маме очень часто приходят и «забегают» ее знакомые. Среди них есть, конечно, и настоящие мамины друзья, но чаще всего это ни к чему не обязывающие знакомства и ничего не значащие, даже не запоминающиеся разговоры. Прибежали, расцеловались с мамой: «Ах, дорогая, вы слыхали?» – «Милая, это ужасно, совершенно ужасно!» (или, наоборот: «Это прелестно, совершенно прелестно!») – «Ах, вчера Самойлов играл Гамлета, это невозможно описать!» – «Куда же вы спешите?» – «Ах, не говорите, миллион всяких дел!» Опять расцеловались – и нет гостьи: убежала! Зачем она примчалась, почему улетучилась, что ей было нужно – непонятно. Через пять минут после ее ухода мама забывает о ней.

Только Юзефа ворчит, передразнивая гостью:

– И ту́-ту-ту! И тру́-ту-ту! И чмок-чмок-чмок! А, бодай ее!..

А вот папа встретился с Александром Степановичем: они обрадовались друг другу (год не видались!), даже обнялись, расцеловались, хотя и по-мужски бестолково, неумело, и жмут друг другу руки, а папа даже ласково трясет Александра Степановича за плечи. И оба взволнованы, даже растроганы встречей.

– Ну как? – спрашивает папа неизвестно о ком и о чем.

– Шлепаем помаленьку! – весело отвечает Александр Степанович.

Такой не очень, по правде сказать, толковый разговор происходит между ними всякий раз после какой-нибудь отлучки Александра Степановича по своим делам в другой город. И всякий раз мне кажется – нет, не «кажется», а я знаю, чувствую, – что папа почему-то беспокоился об Александре Степановиче и радуется, что с ним все, оказывается, благополучно.

Александра Степановича я помню очень давно – еще когда я была совсем маленькая. Все эти годы он приходил к нам почти каждый вечер.

– Я у вас ручное домашнее животное! – говаривал он иногда шутя.

– Ну, какое вы домашнее животное, когда вас даже чаем не напоишь: брыкаетесь! – сердилась иногда мама. – Терпеть не могу гостей, которые ничего не пьют и не едят!

– Кто же виноват, Елена Семеновна, что вы, как гоголевский помещик Петр Петрович Петух, заявляете своим гостям: «На что вы мне нужны, если вы уже пообедали?» – посмеивался Александр Степанович.

Но, в самом деле, то ли от большой застенчивости Александра Степановича, то ли от его постоянной боязни, как бы не обременить, не быть в тягость, но прошел не один месяц и даже не один год, пока он наконец освоился у нас, перестал дичиться и сопротивляться маминому гостеприимству: стал пить чай, а иногда даже ужинать с нами.

Александр Степанович очень много знает. Папа говорит, что он богато, разносторонне образованный человек. Вероятно, есть и такое, чего он не знает, – ведь невозможно знать все на свете!.. Но мы, дети, мои подруги, я и Леня Хованский (мы с Леней с детства, как говорится, растем вместе и дружим, как брат с сестрой) – все мы уверены, что Александр Степанович знает все и обо всем. У Александра Степановича нам нравятся те черты, которые отличают его от окружающих людей, – например, его суровое, спартанское отношение к жизненным благам. Уж сколько лет мы видим на нем все тот же сильно поношенный костюм, очень пожилую шляпу, утомленные жизнью башмаки! Для того чтобы Александр Степанович купил себе что-нибудь новое, ох, для этого надо, чтобы старое износилось вконец!

Правда, Александр Степанович, вероятно, зарабатывает не много. Лет десять назад он преподавал историю в одной из мужских гимназий нашего города, но, хотя его очень любили ученики, начальство почему-то уволило его. Несколько лет после этого Александр Степанович еще донашивал форменный учительский вицмундир и, лишь когда тот совсем обветшал, заменил его штатским костюмом – самым дешевым, какой можно купить в магазине. Вот и сейчас мама удивляется: был в Париже – в Па-ри-же! – и даже шляпы новой не купил! Единственная покупка, вывезенная им из-за границы, – очки для его больных глаз. Нельзя сказать, чтобы это была уж очень роскошная обновка!

На какой заработок живет Александр Степанович? Главным образом на то, что получает за свои заметки и статьи, которые печатаются в местной нашей газете, а иногда и в столичных журналах. Статьи эти мне пока еще совсем «не по зубам». Все больше – «вопросы экономики города и деревни», и другие в том же роде. Наверное, это важные вопросы. И папа уверяет, что пишет Александр Степанович талантливо, только все это, как говорится, не по моей башке…

А пока оба друга продолжают радоваться своей встрече.

– Так, говорите, шлепаете помаленьку? – спрашивает папа и смеется весело, как будто «шлепанье» Александра Степановича – невесть какая радость.

– Шлепаем, шлепаем, – вторит ему Александр Степанович. – Нога за ногу задеваем!..

– Целый год по заграницам странствовали! Воображаю, чего насмотрелись!

– Да, – скромно подтверждает Александр Степанович. – Кое-что видел. И кое-кого… Сейчас, впрочем, главная сенсация – пересмотр дела Дрейфуса. Вся Франция – да и весь остальной мир! – кипит, как огромный котел на огне!

– Нам-то, надеюсь, подробно расскажете?

Вот в этот самый момент, когда я навостриваю уши, – сейчас Александр Степанович начнет рассказывать! – в комнату входят новые люди. Это студент Матвей Фейгель, брат моей подруги Мани, и старая Вера Матвеевна, которую все в городе называют «слепой учительницей» (она слепая на оба глаза).

– Вот, – обращается Александр Степанович к вновь пришедшим, – Яков Ефимович просит меня рассказать о загранице, о деле Дрейфуса…