Читаем без скачивания Готический роман. Том 2 - Нина Воронель

– Карл, – сказал он в торчащий у подбородка микрофон. – Зови меня Карл.

Карл! Карл фон Гревниц, возлюбленный Инге Губертус? А, может, никакой не возлюбленный, а просто наемный работник на ее свиноферме, – но все равно, подсознание сработало складно, хоть он еще ничего не решил. Он все еще колебался – разумно ли повторять прошлое? Однако если не возвращаться на Ближний Восток, то деваться больше некуда. Идея эта зародилась уже давно. Иначе с чего бы он стал осторожно проверять по телефонной книге, как обстоят дела в замке «Губертус»? Инге все еще носит фамилию Губертус, – неужто все еще не вышла замуж? А вот старик Отто из книги исчез, значит, умер бедняга, вечная ему память. А если даже и не вечная, неважно: в любом случае, в его памяти, – будь он хоть Гюнтер, хоть Карл, хоть кто иной – до конца дней останется место для коварного старика.

– А фамилия у тебя как? – не удовлетворился Патрик.

– А фамилия тебе зачем? Фамилию тебе лучше не знать, для твоей же пользы.

– Какая уж тут моя польза, Карл? – голос Патрика вдруг взмыл вверх, подогретый рыданием. – Какая может быть польза человеку, который все потерял?

– Что же ты потерял, Патрик? – зачем-то спросил Карл и тут же прикусил язык. Вступать в этот разговор не следовало, но слова сами сорвались в микрофон, – еще одно доказательство, что он не в себе. Патрик немедленно ухватился за протянутую ему соломинку:

– Как это, что? Одна пивная чего стоит, такой пивной во всей округе больше нет!

– Но она же была не твоя! Ее тебе купили, чтобы у тебя была вывеска.

– Что значит, не моя? – возмутился Патрик. – Была не моя, а стала моя. Они дом купили и инвентарь, это правда, но остальное я сам справил. Ты видел, сколько народу у меня бывало каждый вечер? Или народ они тоже купили? Ты знаешь, какую прибыль я им сдавал? Потерпели бы они еще пару лет, они бы все свои деньги поганые могли назад вернуть! Все, до последней копейки. Так нет, им это было невдомек, они тебя прислали на мою голову! И все пошло прахом: и пивная, и мастерская! Ну для чего, скажи мне, для чего тебе старуху убивать приспичило?

Господи, еще и старуха! Про старуху Карл впопыхах забыл, – не то, чтобы совсем забыл, однако из сознания вытеснил. Старуха осталась там, в парке над рекой, и отсюда, издалека, было не разглядеть, жива она или нет. Впрочем, то, от чего постарался избавиться разум, тут же преподнесли некстати отогретые пальцы. Они припомнили холодные щупальца кусачек и безвольную вялость морщинистой шеи, ощутимую сквозь мелкие уколы неподатливой цепочки.

– Ну чем тебе старуха помешала? – не унимался Патрик.

Как бы заткнуть ему рот? Спасаясь от его напора, Карл откинул было наушники назад, за спину, но Патрик заметил это и резко швырнул самолет в пике. Лиловая поверхность моря стремительно рванулась им навстречу, словно только того и ожидала, и Карл зажмурился, готовый ко всему. Но ничего ужасного не произошло. Самолет мелко задрожал и, почти коснувшись брюхом волны, – так, во всяком случае, показалось Карлу, – взмыл вверх так же резко, как до того мчался вниз.

Лицо Патрика гневно качалось за прозрачной перегородкой, отделяющей пилота от пассажира, рука его, опасно оторвавшись от руля, двигалась по затылку от уха к уху, недвусмысленно приказывая вернуть наушники на место. Карл нехотя повиновался:

– Что, не понравилось? – донеслось из наушников. – То-то же! И больше не дури, а слушай, что тебе говорят. Тем более, если говорят про мастерскую.

Про мастерскую, а не про старуху, и на том спасибо!

– Что с мастерской теперь будет? Она-то моя, а не ихняя, я там каждую гаечку, каждый винтик этими вот руками скрутил.

Сейчас еще, чего доброго, руки начнет показывать, уж лучше ему ответить.

– Все будет хорошо. Через пару недель получишь от дочки знак, что можно вернуться, и вернешься. И всех дел.

– А вдруг они насчет старухи заподозрят?

– С чего им тебя подозревать? Сам подумай, – мотива у тебя никакого. Как ты стрелял, никто в суматохе не видел, там все стреляли, отпечатков на мушкетах тоже нет, раз все были в перчатках.

– А почему я улетел ни с того, ни с сего?

– Потому что заказ на бабочек получил. Чем не причина?

– Заказ этот, он подлинный, что ли?

– Что ты заладил, подлинный, подлинный? Я ведь уже сказал, что да!

– Как же ты его так быстро прокрутил?

– Да я его с собой привез. У нас ведь разные сценарии были проиграны. И, в частности, такой, что мне придется с твоей помощью когти рвать.

– Профессионалы сраные, – присвистнул Патрик. – Чего ж вы, такие профессионалы, без меня обойтись не смогли?

– А ты думал, тебя столько лет тут содержали просто так, чтобы ты благоденствовал?

– Ничего себе благоденствие! Ты знаешь, сколько незаконных ребят из Шин-Фейна я на этом самолете перевез? Думаешь, это не риск – кого отсюда в Ирландию, а кого из Ирландии сюда? И сколько минометов я из контрабандных частей собрал – этими вот руками?

Тут Патрик и впрямь предъявил обе руки – широким щедрым взмахом, ладонями вверх. Карл чуть было не вскрикнул: «Держи штурвал!», но сдержался, тем более, что ничего страшного не произошло, – самолет продолжал равномерно скользить над вереницами прозрачных облаков, через которые просвечивало сиреневое море. Прошло бесконечно долгое мгновенье, пока Патрик вернул руки на штурвал и мысли его потекли в другом направлении:

– Так куда же мы путь держать будем?

В ответ на этот вопрос Карл, наконец, нашел способ заткнуть Патрику рот хоть на время:

– Я еще не решил окончательно, так что ты помолчи немного, дай мне подумать.

Но Патрик был не из тех, что без борьбы соглашаются, чтобы им затыкали рот:

– А чего тут думать? Ты ж сказал, что у вас на все случаи сценарии заготовлены.

Но и Карл, если нужно, мог постоять за себя:

– Ну, сказал, так что? Из этих сценариев ведь какой-то надо выбрать. Так что заткнись и дай подумать.

Патрик вздохнул так глубоко, что у Карла чуть не лопнули барабанные перепонки, витиевато выругался и замолк.

Карл не соврал, сценариев у него и вправду было несколько, но как-то так вышло, что ни один его не устраивал. Сосредоточив взгляд на серебристой полоске, отмечающей место, где море сливалось с небом, он начал их перебирать. Все они вели обратно, к тому душному прозябанию в роли исполнителя чужой воли, которым он тяготился последние годы. Хоть он и выполнил задание, казавшееся невыполнимым, на душе было скверно. Единственным утешением было неожиданное открытие, что у него еще осталось нечто, подходящее под определение «душа». Это нечто – все-таки не ничто! – скулило где-то под ложечкой, не пропуская в кровь необходимую для продолжения жизни порцию адреналина. А без адреналина он превращался в обыкновенного обывателя, подверженного приступам тоски и сожаления.