Читаем без скачивания Конец режима: Как закончились три европейские диктатуры - Александр Баунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Либерализация экономики привела к либерализации профсоюзной жизни. Появились коллективные трудовые договоры. Собственники и управляющие частных и государственных, национальных и иностранных компаний были заинтересованы в том, чтобы эти договоры соблюдались, поэтому вели переговоры с реальными представителями работников, а не с потерявшими влияние вертикальными профсоюзами. Так режим де-факто смирился с существованием независимых профсоюзов.
Время унесло и главу режима Франсиско Франко, как до него его португальского коллегу Антониу ди Салазара. Чем дольше страну возглавляет один человек, тем больше весь ее политический режим ассоциируется с этим человеком и тем труднее представить себе продолжение этого режима в неизменном виде без прежнего вождя.
Парадокс затянувшегося единовластия в том, что оно само собой настраивает людей на перемены после смены лидера. Второго Франко и Салазара быть не может, а раз их не будет, то и весь режим оказывается под вопросом. После ухода основателя режима у преемников в распоряжении не так много времени, чтобы либо жестоко оборвать надежды на перемены, либо оправдать их — и то и другое с риском для себя. Ведь люди скорее готовы терпеть старый порядок, пока жив его основатель, чем отсутствие назревших изменений, когда основателя больше нет во главе страны.
Смерть Франко подогрела надежды на перемены, и новый глава государства Хуан Карлос вместе с настроенной на реформы частью верхушки, во главе которой встал Адольфо Суарес, не успел разочаровать население. Их стремительные действия поставили оппозицию перед жестким выбором: присоединиться к реформам или перейти на более радикальные позиции, перестав представлять большинство граждан, которое дорожило социальным миром. Быстрая эволюция, начатая изнутри режима, оказалась эффективной защитой от революции и опрокидывания элиты. Убедившись в серьезности затеянных правительством перемен, оппозиция менялась в ответ и избежала опасности захлопнуть себя в ловушке прошлого, из которой успешно выходила власть.
В Португалии было иначе. Проблемой диктатора-реформатора Каэтану стало то, что он во второй половине своего шестилетнего правления был скорее диктатором, чем реформатором. В отличие от Хуана Карлоса и Суареса, он не оправдал надежд на быстрое и честное обновление государства. Тем не менее большинство португальцев в начале 1974 г., в принципе, готовы были еще подождать и понаблюдать за усилиями властей. Они не любили свой режим, но и не ненавидели его настолько сильно, чтобы взбунтоваться.
Но одна из профессиональных корпораций Португалии была готова терпеть меньше других — это кадровые офицеры среднего звена. Их посылали на войну, которая не пользовалась популярностью. В этой войне не просматривалось победного конца, а правительство не предлагало для нее политического завершения. Кадровые офицеры были обижены несправедливым решением правительства уравнять с ними выпускников гражданских вузов. Офицеры проделали в режиме брешь изнутри, и в пролом ринулись остальные недовольные, превратив военный переворот в народную «революцию гвоздик».
Салазар ушел за шесть лет до смерти Франко, и его преемник раньше мог пойти по испанскому пути договорной демократизации. Марселу Каэтану начал движение в этом направлении, но затянул, а потом и вовсе повернул вспять. Не дождавшись реформ, граждане все больше свыкались с мыслью о неизбежной революции. Эта мысль, а потом и сама революция поначалу объединила людей, прежде чем на время жестоко их разделить. Испанская эволюция не сразу сплотила граждан так тесно, как «революция гвоздик» в Португалии, но зато и не развела так далеко по враждующим лагерям впоследствии.
Опоры трансформации
У Испании было несколько точек опоры, которые помогли удержаться на эволюционном пути и плавно повернуть от диктатуры к демократии. Это монархия, церковь и Европа. Две из них были и в распоряжении португальцев, но в португальских обстоятельствах этого не хватило.
Католическая церковь, в отличие от протестантской и православной, имеет свой духовный и управленческий центр вне национальных границ. Со Средних веков и до настоящего времени это представляло проблему для правительств тех стран, чье население исповедует католичество. В 1950–1960-е гг. римская церковь прошла через внутреннюю модернизацию и предпочла близость к народам близости к властям. Это укрепляло ее положение: правители приходят и уходят, а народы остаются. Для режимов Франко и Салазара это был вероломный удар в спину. Власть, черпавшая моральную легитимацию в поддержке церкви, ее лишилась.
Другой внешней точкой опоры для демократической трансформации Испании и Португалии была Западная Европа. Благодаря холодной войне Испании удалось выйти из изоляции и стать союзником западного лагеря на правах антикоммунистического авторитарного режима с рыночной экономикой. И все же большинство аналогичных прозападных диктатур находились в странах третьего мира. В Европе, где западные демократии и коммунистические диктатуры граничили, Португалия, Испания и недолгое время Греция были неприятным исключением, с которым сами западные страны хотели покончить.
Аккуратно подталкивая испанский и португальский режимы к либерализации, Европа и США, однако, не боролись с самими государствами. Европейцы и американцы не ставили под вопрос территориальную целостность Испании, хотя для многих каталонцев и басков борьба за демократию была неотделима от борьбы за национальное самоопределение. То же касалось португальской метрополии без ее заморских владений.
Пятнадцать лет спустя во время демократизации Советского Союза и особенно Югославии многие западные лидеры вели себя иначе. Они соглашались принять сепаратистскую повестку региональных националистов за демократическую. Если бы мировое общественное мнение повело себя так в Испании, на ее месте могло бы возникнуть несколько государств, а транзит к демократии — оказаться более кровавым, даже с откатами Мадрида обратно к диктатуре.
Осуждая политическое устройство Испании и Португалии, Запад не считал эти страны своими противниками. Именно поэтому отчаянные попытки региональных сепаратистов выбить из западных правительств признание своих прав на отделение, используя демократическую риторику, не сработали. Европа и США не покушались на территориальную целостность уходящих диктатур даже во имя демократии. Напротив, они осознавали, что эффективно демократизировать Испанию целиком, а не ее отдельные части, можно только настаивая на демократизации всей страны в целом.
Если бы Европа и Америка отдали предпочтение региональным демократам, а не мадридским реформаторам, они могли бы столкнуть Мадрид обратно в авторитаризм. Именно это произошло в тех странах, которые Запад не считал своими друзьями, — Югославии и СССР. Испания и Португалия были анахронизмами, СССР и его сателлиты
