Читаем без скачивания Дурак космического масштаба - Кристиан Бэд

У меня ничего нет в этом мире кроме горстки друзей, и эти связи пока удерживают меня и моё имя здесь. Но небытие, которое я всё больше учусь ощущать — несоизмеримо больше. Мир, очерченный человеческой психикой, так невозможно мал, что, прикасаясь к его границам можно уже только от этого прикосновения утратить осознания себя, как чего-то отдельного.

Чего же мы так боимся смерти, раз это всего лишь утрата отдалённости от прочего мира — вот вопрос?

Чем дольше я думал об этом, тем меньше боялся небытия. Если меня не будет здесь и сейчас — такая ли это трагедия? Ведь меня не выковыряешь уже из каждого, к кому я прикасался, из воздуха, из звёзд, что на меня смотрели. Я есть. И в этом плане у физической жизни — совсем небольшая ценность. Я уже не уйду из тех, кто меня любит, и потому терять мне просто нечего. Другое дело, стоит ли тащить за собой в небытие Дерена?

— Вальтер, — окликнул я пилота.

Тот сосредоточенно просчитывал ближайшую зону Метью, порождаемую моментом вращения Аннхелла вокруг его солнца и не сразу повернул голову.

— Ты смерти боишься?

Нашёл, когда спрашивать.

Дерен заморгал, переключаясь с математики на философию.

— А что, — спросил он. — Всё так плохо?

— Ну, хорошего, честно говоря, мало. Мы летим к Плайте и чего там нахватаемся — одни Беспамятные знают.

— Я же был уже. Может, повезёт?

— Значит, не задумывался?

— Почему не задумывался? Задумывался. Только…

Он замолчал и долго-долго глядел, как мелькают цифры на дисплее навигатора. Казалось, уже ничего не скажет, но сказал.

— Я, наверное, не умею бояться по-настоящему, капитан. Это от меня далеко. Я смеюсь потом над тем, что казалось мне страшным. Может, не чувствовал ещё настоящего страха.

— Эх ты, — усмехнулся я. — Классификатор. Руками давай, работай. Выходим не у Плайты, а у Z-16. Осмотреться надо. Если что, считай, чтобы из прокола в прокол.

— Есть, капитан. А вам… тебе часто бывает страшно?

— Теперь уже нет… Теперь чаще бывает стыдно…

Я вспомнил, как вот в такой же малой шлюпке сидели когда-то мы с Вланой. Как я подшучивал над ней, думая, что она — мальчик.

Я был тогда, словно во тьме. Во тьме собственной гордости и невежества. Хотя…Почему — был? Из этой тьмы не выйти. Потому что преодолеть гордость можно, но как преодолеть невежество? Чем больше ты узнаёшь — тем больше освещаешь непроявленного во тьме…

Грудки у девочки на поверку оказались маленькие и острые, сама она была нескладная, тощая, длинная… Зверёныш, лосенок, очаровательный именно в дикости и нескладности, но не в плане того, что мне предложили с ней сотворить.

— Иной судьбы у неё нет, — сказала Айяна, вызвав меня на днях на свою половину, где я оглядывался с любопытством и поначалу пропускал часть её слов мимо ушей. — Это должен сделать кто-то со стороны. И лучше — совсем без желания девушки, так, чтобы надежды у неё не осталось.

— Надежды на что? — спросил я рассеянно. Моё внимание занимало лабораторное оборудование, к которому руки так и тянулись.

— Надежды на совместное будущее. Можешь попробовать уговорить её, но лучше бы и не спрашивать…

— Я что, изнасиловать её должен что ли?! — дошло до меня, наконец.

Айяна помолчала.

Я перестал оглядываться и уставился на неё, прикусив губу, чтобы не брякнуть что-нибудь нецензурное. Она же всё знает! Как она может говорить об этом со мной? Не думает же она, что я способен предать Влану, лежащую сейчас в реанимационной капсуле?

— У девочки нет иной судьбы, — вздохнула Айяна, и я сначала не понял, о ком она. — Время уходит. Если не это — она умрёт. Цепь её жизни разомкнута, понимаешь? Смерть её будет страшной… — она отвернулась, не желая отвечать на незаданные мной вопросы.

Пришлось спросить вслух.

— Но я-то почему?!

Айяна обхватила плечи узкими ладонями и смотрела в окно. Потом произнесла чуть слышно:

— А кто же из живущих при храме…

Я был уже хорошо знаком с местными нравами. Никто из юнцов, обучающихся дыханию эйи, действительно просто не был способен на обман глупого, беззащитного существа. Доверчивого и смешного…

— В городе?

Айяна покачала головой. Блеснуло хитрое серебряное украшение в волосах, похожее на заколку, но скрывающее, как я подозревал, небольшой стилет.

— Чужой не посмеет обидеть девушку, принадлежащую Матери. Если только она сама попросит? Но она не знает, и знать ей об этом нельзя. Ты — её единственный, почти невозможный шанс. Твоё положение здесь выбивается изо всех рамок. Ты чужак. Но мы приняли тебя.

— В расчёте на такую вот плату? — разозлился я. — Только не говори, что ты не знала об этом заранее!

— Я знала, — согласилась Айяна. — Но я не держу ежеминутно в голове судьбы всех наших воспитанников. Вчера я шла через сад и увидела, как девочка на тебя смотрит… И мне открылось. Да, я всегда знала, что будет с нею, но вчера я увидела в переплетениях судеб маленький шанс для неё. Ты хочешь узнать, что с ней случится, если ты не сделаешь того, о чём я прошу?

Я передёрнул плечами, но уже чувствовал, как сознание заволакивает туманом. Айяна знала, что я не садист и не последняя тварь, которая…

И вот теперь я просто не понимал, смогу ли я. Слава богам, девочка действительно оказалась не против. Я привлекал её чем-то, ей и мне неведомым. Я был слишком чужим, чтобы её кровь не стремилась смешаться с моей. Синдром чужака, проходимца или завоевателя. Синдром обновления крови. Она боялась, но хотела.

В полутьме сухого песчаного грота я плохо видел её лицо. Я вообще плохо её видел.

— Эх ты, лосёнок, — я взял девушку за голые, шелковые плечи. О том, чтобы всё получилось, Айяна позаботилась сама, и я не ощущал уже своих рук. То, что она мне дала выпить, почти полностью отключило сознание. А сознание было мне всё же необходимо. Я никогда раньше не имел дела с такими юными, и, наверное, сделал ей больно… Впрочем, я так или иначе сделал ей больно.

Это была моя последняя ночь на Къясне. Конечно, я ещё вернусь, чтобы навестить дочку, но Айяна обещала отослать девушку-лосенка в другой храм. Я не увижу её больше. И она меня. Только один раз. Для неё. И для меня…

— Капитан, личный запрос, — вернул меня в реальность Дерен.

Я что, совсем охренел уже — так задумался, что не вижу ничего и не слышу? И Дерен хорош: какой может быть "личный" запрос через пульт шлюпки? "Личный" — это запрос через браслет…

— Вызывает 127145 "Корона", спрашивают капитана Гордона.

Хэд! Вот теперь я очнулся окончательно. Ткнулся глазами в пульт. Точно "Корона"! Флагманский корабль Душки генереса. Эгрэо тэ да хэбэ! Марэ но прэтэ!

Дерен совершенно не в курсе нашей взаимной любви, и он отозвался! Стандартный запрос — стандартный отзыв. И фон Айвин знает теперь, что я — вот он, болтаюсь в открытом космосе почти что в скорлупе айма. Хэд! Я-то как мог вот так "уснуть"!

— Капитан, что-то не так? — встревожено спросил Дерен. Он почувствовал.

Я загнал эмоции туда, где их собачье место, и сказал спокойно.

— Отвечай, Вальтер. — Всё, что не смерть, то уже судьба.

Глава 11. "Судьба — дело подневольное"

Энрихе Лоо, иннеркрайт, глава военного инженерата, предстал пред "царственные очи" эрцога Локьё сразу по прибытии, за четыре часа до объявленного времени медицинской операции, к которой готовили сейчас главу дома Сапфира. Однако Локье сразу принял побочного сына. Принял без церемоний, прямо в медицинском боксе.

Энрихе оказался скован непривычным, непротокольным визитом и слишком маленьким помещением, не дающим собеседникам держать необходимую дистанцию. Он нервничал, но не показывал вида. Мало того, молодого инженера можно было смело пеленать в "простыню" биодетектора, и прибор не зарегистрировал бы какого-то особенного напряжения. Внебрачный сын эрцога был вымуштрован самым категорическим образом. Он умел подавлять свои реакции настолько, насколько это вообще может делать человек.

Так вышло, что Энрихе, хотя и являлся побочным сыном, носил фамилию приемного отца. Побочные дети, обычно, добавляли родовое "ло" к первым буквам фамилии матери, иногда переставляя буквы для благозвучности или выхватывая что-нибудь из середины. Но фамилия матери Энрихе была Ольгерет, а отца Лоо. И вышло, в конце концов, просто Лоо. Эрцог разрешил, он не страдал излишней щепетильностью. Однако на этом, как полагал Энрихе, вся благосклонность кровного родителя и кончилась. Локьё оказался черствым, придирчивым и даже жестоким отцом. И были моменты, когда иннеркрайт жалел о том, что согласился признать генетическое родство с домом Сапфира.

Должность тоже досталась Энрихе вместе с вхождением в "дом камня", хотя он не без оснований полагал, что позже пришёл бы к тому же сам. Когда его вызвали в столицу в момент "истинного совершеннолетия", он уже был подающим надежды военным инженером, занимая пост не такой высокий, но достойный.