Читаем без скачивания За свободу - Роберт Швейхель

Окровавленный и почерневший, в горячечном жару, едва держась на ногах, приплелся он однажды к воротам нейферовской усадьбы, пролепетал заплетающимся языком имя Кэте и упал без сознания у ее ног. К счастью, деревенский кузнец Виланд кое-что понимал в ранах. Пока Каспара переносили в дом, Кэте послала за кузнецом. Нельзя сказать, что у мейстера Виланда была легкая рука. От боли, которую ему причинил врачеватель, исследуя рану, Каспар даже на несколько минут пришел в себя. У него оказалось серьезное ранение головы; слипшиеся от крови и грязи волосы образовали плотную корку; пришлось отмочить ее и срезать.

Теперь Кэте с лихвой вознаградила Каспара за те заботы, которые он когда-то оказывал раненому Лаутнеру. Она ухаживала за ним, и у нее становилось тепло на душе при мысли, что только из любви к ней Каспар променял стригальню на опасности войны. Благодаря ее заботливому уходу здоровье Каспара быстро улучшалось, но прошло еще немало времени, прежде чем он смог рассказать о том, что случилось с ним после кровопролитного боя под Ингольштадтом.

Благополучно выбравшись из лесу, он получил страшный удар по голове от одного из преследователей, но все же продолжал бежать вместе с другими, пока не упал на землю среди цветущего поля, засеянного льном. Ландскнехты не преследовали беглецов; это было делом рейтаров, которые, как кровожадные псы, устремлялись по крестьянскому следу. Каспар пришел в себя от утренней прохлады. Осторожно приподняв голову, он огляделся по сторонам и пополз. Нужно было торопиться: беглецы оставляли среди льна слишком заметные следы. Некоторое время вокруг царила тишина, только ласточки проносились с щебетаньем над притихшим полем. Вдруг Каспар услышал глухой топот множества ног и лязг оружия. Сердце бешено заколотилось в его груди, но он не шелохнулся. Шум все приближался к краю поля, и вдруг раздались неистовые крики, вопли ужаса, все учащавшиеся выстрелы. Он с трудом поднялся на колени; волосы у него зашевелились от ужаса. Лесок был окружен рейтарами. Он видел, как они вылетали из-за деревьев, видел по движеньям их рук, как они кололи и рубили, слышал выстрелы, которыми они сбивали крестьян с деревьев, как птиц, слышал дикий хохот охотников и вопли этой беспощадно истребляемой дичи. Несмотря на весь ужас, у него хватило присутствия духа, чтобы не вскочить и не пытаться бежать. Он двинулся ползком в противоположную доносившимся крикам сторону и полз до тех пор, пока не выбился из сил. Нестерпимая жажда терзала его; острая боль сверлила мозг; солнце, поднимаясь все выше и выше, обжигало его своими лучами. В лесу было тихо, как в могиле. Лишь когда стемнело, он решился выползти из травы. Он очутился на проселочной дороге и увидел позади себя еще дымящиеся развалины деревни. Это был Гибельштадт. Как он дотащился до Оренбаха — этого он припомнить не мог.

Казнь главарей мятежных ландскнехтов. С гравюры XVI в.

Между тем в Оренбахе был получен приказ магистрата, чтобы все поголовно мужское население деревни явилось утром 30 июня в Ротенбург сдать оружие и вновь принести присягу. Уклонившимся грозила смертная казнь. Вендель Гайм созвал сход на площади. Пришли и женщины, а вместе с ними и Кэте. Когда он прочитал послание магистрата, среди наступившей тишины раздался голос жены кузнеца:

— Староста, ведь дело касается нас, женщин, не меньше, чем мужчин. Мы требуем, чтоб и нас допустили на сход.

— Но ведь женщины не имеют права участвовать в сходе, — возразил Вендель Гайм, а тележник Рулин громко крикнул:

— Раз ты баба, знай помалкивай!

Женщины не остались в долгу и задали ему жару. Виландша, подбоченясь, крикнула:

— Коли муж дурак, жене счастье, если ему отрубят голову!

В ответ ей раздались смех и брань. Кэте подошла к Гайму и сказала:

— Староста, дай мне сказать словечко. А решать можете без нас.

— Тише! — крикнула жена кузнеца. — Пусть Кэте говорит.

Вендель Гайм уступил. Когда девушка встала на скамью, сразу водворилась тишина. Ее крепкая стройная фигура словно выросла со времени смерти Лаутнера. Как гибкая молодая елочка лишь крепнет от бурь и глубже пускает корни, так и она закалилась и окрепла душой и телом страданиях и жизненной борьбе. Глядя на нее, встречаясь с глубоким и серьезным взглядом ее темно-карих глаз, люди вспоминали о том, что она сестра Симона Нейфера, и невольно умолкали. Почувствовав на себе столько глаз, она смутилась и покраснела, но тотчас овладела собой и смело начала:

— Сдается мне, что господская милость для нас еще горше немилости. Все мы знаем ей цену.

И она напомнила о кровавой расправе, учиненной Трухзесом в Вюрцбурге, Трухзесом, который всюду водит за собой палача, Бертольда Айхелина, и величает его любезным куманьком. Она напомнила о зверской жестокости маркграфа Казимира, который приказал выколоть глаза пятидесяти семи кицингенским горожанам за то, что они якобы поклялись никогда больше его не видеть. «Не могу же я допустить, чтобы они оказались клятвопреступниками», — заявил он. Она напомнила о том, что маркграф вешает на деревьях вдоль дороги всех попавших ему в руки крестьян.

— Нет, мы не так глупы, чтобы сунуться в Ротенбург! — раздались голоса.

— Так они пожалуют за нами сюда! — крикнула Виландша.

— А мы примем их как следует! Нешто у нас нет ружей? — был ответ.

Спокойным звонким голосом Кэте возразила, что, хотя у них и есть оружие, их все-таки так мало, что об успешном сопротивлении господам нечего и думать. И когда все молча согласились с этим, она продолжала:

— Вот что я хотела сказать. Если вы не пойдете в Ротенбург, они придут сюда. Но пусть они найдут здесь одни голые стены. Мы должны забрать с собой скот и все пожитки и уйти в леса. Туда они не посмеют сунуться. Конц Гарт знает там каждую тропинку как свою ладонь и укажет нам надежное убежище. Конечно, войска сожгут нашу деревню и не оставят в ней камня на камне. Но дома всегда можно отстроить, а жизнь не вернешь. Свой скарб мы спасем, а дома восстановим, когда все успокоится в стране. Долго такое продолжаться не может. Знать, прогневили мы бога, раз всюду мы, бедняки, оказались биты. Но глупо самим идти на убой. От этого никому легче не станет. Поверьте, если бы все было по-иному, я бы скорей умерла, чем стала удерживать вас от борьбы. Словом, терять время не приходится. Каждый должен взяться за дело, коли вам неохота сложа руки ждать погибели.

Казалось, ее слова вдохнули в каждого новые силы. Когда Вендель Гайм влез на скамью и спросил, желают ли они принять предложение Кэте Нейфер, все как один, к стар и млад, отвечали единодушным «Да!» Женщины бросились целовать ее, мужчины жали ей руку. Позже она сказала Каспару: «Душа болит, как подумаю, что мне пришлось им посоветовать».

С тяжелым сердцем каждый принялся готовиться к бегству. На следующее утро началось великое переселение. Впереди гнали рогатый скот, свиней, коз. Потом потянулись длинной вереницей телеги с сельскими орудиями и домашним скарбом, с зерном, припасами, вином. Даже верховые лошади были навьючены, и у каждого, шедшего пешком. За обозами, были в руках тюки и узлы. Никому не хотелось оставлять даже безделицу.

Мычал и ржал, блеял и хрюкал скот, как будто чувствуя, что не видать ему больше своих конюшен и хлевок. Скрипели и стонали тяжелые колеса телег. Женщины плакали и причитали, мужчины шагали в мрачном молчании. Только ребятишки радовались необычному развлечению. Больных, которых взяла под свое попечение Кэте, положили на телеги, настлав им побольше соломы. Каспар, хотя и был еще очень слаб, наотрез отказался ехать с Урсулой и детьми на телеге.

В лесной чаще, к западу от Таубера, Конц Гарт знал укромное местечко, и там было разбито становище. Вмиг выросло целое селение. Шалаши из валежника, палатки из холста и старых мешков, хижины из снятых с петель и вывезенных из деревни дверей, даже телеги с парусиновым верхом были приспособлены под жилье.

Оренбахцы бежали вовремя. Через день в покинутую деревню нагрянули войска и, не найдя в ней чем поживиться, с яростью разорили все, что только могли. Конц Гарт, выйдя на разведку, увидел, что вся деревня, не исключая церкви и дома священника, превращена в развалины. Вандалы не пощадили даже старой липы. Решив, что рубить ее отнимет слишком много времени и сил, они разложили вокруг нее костер и сожгли.

Лесной воздух скоро исцелил рану Каспара. Блаженное состояние выздоравливающего, близость Кэте придали особую прелесть его жизни в лесу. Омрачало его настроение лишь отсутствие сведений об отце и невозможность дать ему знать о себе. Однажды он объявил Кэте, что намерен отправиться в Ротенбург.

— Старик должен узнать, что его любезный сынок утер нос смерти — в точности, как предсказывал мне тогда в Ингольштадте господин Флориан.