Читаем без скачивания Атлантида - Герхарт Гауптман

В следующий миг перед ним предстали два посланца богов: принцесса-Аполлон — как окрестил Эразм Дитту — и Ирина Белль, каждая поднося ему чашу с шампанским. Эразм принял чаши в обе руки, чем и решил их спор. Едва умолкли рукоплескания, вызванные этим жестом, он воскликнул в наступившей тишине:

— Я посвящаю эту чашу, дарованную мне прекрасными руками, благополучию нашего великого мецената князя Алоизия — и несколько капель жертвую подземным богам!

Он вылил несколько капель на землю, после чего залпом выпил вино. А затем вдруг швырнул чашу о ствол дерева и высоко поднял вторую:

— Я пью эту священную чашу за благополучие великой княгини и матери этой страны! И несколько капель жертвую силам тьмы!

Окропив землю вином, он допил его, разбив вслед за тем и эту чашу, дабы ее не осквернило ничье прикосновение.

Впечатление, которое произвело на всех это действие, было близким к потрясению. Когда Эразм целовал руки князю и княгине, те нежно гладили его по голове.

— Ну а теперь дайте ему немного отдохнуть! — воскликнул князь. — Пусть он поест и как следует выпьет!

Виновника торжества подвели к накрытому на террасе столу, готовому рухнуть под тяжестью яств и напитков. Чтобы он мог беспрепятственно подкрепиться, гости окружили его плотной стеной. Все спешили обслужить его, в один миг на тарелке у него оказалась гора икры, омары, устрицы, ростбиф, ветчина, салат и еще бог знает что. Ему протягивали на подносах сардины, яйца, семгу, паштет из дичи с sauce[152] и прочие деликатесы, для поглощения которых потребовалась бы дюжина изголодавшихся гренадеров. Не вмешайся сейчас принцесса Мафальда, Эразм, несмотря на все это изобилие, верно, не смог бы проглотить ни крошки. Но она отбила его у гостей и отвела в так называемый «китайский» кабинет, куда получили доступ лишь несколько близких друзей. И уже там Мафальда сказала ему:

— Воистину, вы основательно встряхнули нас всех и потрясли. Мне доводилось видеть хорошие спектакли в Вене, в Париже и во Флоренции, но — признаюсь вам со всей откровенностью — ваш лучше. Вы заставили нас дрожать и трепетать от страха, пережить никогда доселе не испытанный ужас. Вы заставили нас вздыхать и охать. Временами я готова была вскрикнуть. Вы держали нас в напряжении, порой почти мучительном. Но воздействие всего этого было, представьте себе, возвышающим и освобождающим душу. Мне кажется, будто я родилась заново, будто прошла через священный огонь чистилища.

Тут Эразму невольно вспомнилась фрау Хербст.

В парке играл театральный оркестр. После нескольких произведений классического жанра зазвучала танцевальная музыка. И пока Эразм сидел и ужинал, из парка доносились звуки венского вальса. В древности после трагедии давали комедию, которая олицетворяла победу солнечной радостной стороны бытия над мрачной, затененной хтонической тьмой. Вот и теперь после сумеречного мира «Гамлета» пришел черед шествия сатиров, во время которого царство теней воплощалось лишь в бликах смарагдовых крон деревьев и в пестрых нарядах дам.

— Итак, завтра мрачная тень «Гамлета» еще раз затмит небо, — сказал Эразм доктору Оллантагу, входившему в число избранных гостей, — а потом вы надолго избавитесь и от нее, и от меня.

— Что касается вас, то не долее чем до следующего лета, — многозначительно возразил тот, — когда мы снова будем ставить пьесу, правда уже не Шекспира, а собственное творение Эразма Готтера.

— Боюсь, как бы высокородные господа не испугались, когда я объявлюсь тут с собственным опусом. И как знать, допустите ли вы его, по зрелому размышлению, на княжескую сцену?

— Вы хотите спуститься в народ?

— Или, быть может, подняться к нему, доктор Оллантаг.

Послышался чей-то голос:

— Довольно об этих вещах! Один раз они еще могут разогнать скуку, но и то если нет под рукой ничего лучшего!

С этими словами в кабинет вошла Ирина Белль в светлом пасторальном наряде пастушки — сбоку болталась шляпа а-ля Гейнсборо — и без долгих разговоров утащила Эразма танцевать.

Что было весьма кстати, ибо шампанское взбодрило его. Прижав к себе девически хрупкое тело, он вальсировал с Ириной. Так ли то было, он и сам не понимал, но вполне вероятно, что, соблазненный близостью ее милого лица, он целовал ее волосы, щеки и губы.

— Поглядите, как таращится на нас обер-гофмейстер, — сказала Ирина — Офелия, язвительно скривив верхнюю губку.

Она была права: Буртье не сводил с нее глаз. Он был просто снедаем ревностью. Его интуиция, обостренная желанием насолить Эразму, помогла ему угадать виновника эксцентричного поступка принцессы Дитты. Правда, он не принимал слишком всерьез тот ночной визит, который она нанесла молодому режиссеру, поскольку подобные выходки вообще были свойственны ей. И все же несомненная двойная победа Эразма вызывала у Буртье раздражение и ярость.

Когда Ирина, разгоряченная танцем, шла мимо него вместе с Эразмом, чтобы выпить лимонаду, он сказал:

— Вы всегда уверяли меня, что не любите и не умеете танцевать, но только теперь, поглядев на вас, я понял: вы говорили правду.

— В таком случае постарайтесь избавиться от привычки не верить мне, — весело отпарировала она.

Но тут к ним не спеша подошла принцесса Дитта и, бросив на Буртье презрительный взгляд, взяла Эразма под руку и увела его прочь.

Вскоре все заметили, что в круг танцующих вошла еще одна красивая пара. То, что услышал Эразм от принцессы Дитты, так поразило его, что ему не оставалось ничего другого, кроме как упорно продолжать танцевать.

— Что случилось? Где вы пропадали? Где вы были вчера?

Эразм рассказал ей про Реймана, про инспекционный пароходик и про маленький остров, на котором он побывал.

— Но вас видели в Штральзунде. Вы встречали там некую особу!

— За мной наблюдают так пристально?

— Да, очень пристально. Мне докладывают обо всем, что бы вы ни делали, днем или ночью.

— Вы пугаете меня!

— Вы забыли ту лунную ночь, когда мы обо всем договорились?

— Принцесса, мы привлекаем к себе внимание.

— Меня это не заботит. Как раз наоборот. Будь ты настроен столь же решительно, как я, все эти людишки через пару минут остались бы с носом. Бывают узлы, которые можно только рубить. Я поеду с тобой куда угодно: в Конго, в Южную Африку, в Занзибар. Мои деньги лежат в лондонском банке. А когда мы их растранжирим, будем воровать кур.

— Принцесса, ваше мужество потрясает меня, но я не могу принимать ваши слова слишком всерьез. В конце концов, каждый из нас связан с чем-то своим неразрывными узами.

— Ты нужен мне, а я — тебе. Мы созданы друг для друга. Ты — гамлетианская натура. Я чувствую, что таится в тебе, Эразм. Твой Гамлет должен добиться для себя трона! А потому возьми меня за руку и уведи отсюда.

Эразм так и сделал, что, к счастью, осталось незамеченным. Как раз в этот момент актер Леопольд Миллер отвлек на себя всеобщее внимание. Он заявил, что намерен попотчевать публику одним из своих самых знаменитых комических номеров; зрители одобрительно приветствовали его аплодисментами.

В парке было множество укромных уголков: беседки, гроты, мраморные садовые павильоны, дарившие приют влюбленным. И снова обер-гофмейстер Буртье первым заметил отсутствие Эразма.

Праздник был в самом разгаре, когда с вокзала начали один за другим прибывать высокие гости. Поначалу эти чопорные дамы и господа, с некоторым холодком взирая на остальных, старались держаться поближе к креслу-коляске князя, но потом и их затягивало в себя бушующее вокруг жаркое июльское пьянящее веселье.

В это летнее время солнце садится очень поздно, но праздник не затих и после его захода. Террасы, озеро и часть парка были освещены фонарями. Из огромных, точно бездонных бочонков снова и снова разливалось вино. Оркестр продолжал музицировать, один танец сменялся другим. Музыканты уже сполна отведали причитающейся им доли лакомств с княжеской кухни и из княжеских подвалов.

Эразм и Георги строго-настрого наказали актерам в надлежащее время отправиться по домам. Оба они полагали, что прием следовало бы устроить после премьеры — придворные же пожелали в день рождения князя быть полновластными хозяевами замка и парка. Несмотря на этот приказ, молодые актеры и актрисы — впрочем, все они и в старости остаются молодыми — и занятые в спектакле студенты не собирались расходиться, хотя уже перевалило за полночь. Оркестр умолк, но теперь пышным цветом расцвели музыкальные дарования артистов. Кто-то сыграл на так называемой гармонике, а Сыровацки — Гамлет блеснул как певец и лютнист; все с восторгом слушали его.

Парочки разбрелись по темному парку, одна из них добралась до того места, где тихими волнами колыхались серебристые колосья.