Читаем без скачивания Пожитки. Роман-дневник - Юрий Абросимов

Мои вторые джинсы шились уже на заказ. Разгул воображения обеспечил дикое количество карманов, молний, клепок, кнопок. Однако особую гордость вызывал крохотный четырехугольничек липа . Кроссовки «на липах» могли позволить себе только дети дипломатов или конченые фарцовщики. Я специально копил деньги, с целью соблазнить на сделку парня из соседнего двора. У его бабки-гипертонички имелся специальный аппарат, мерить давление. К аппарату был приложен черный рукав, который обматывали вокруг руки. Так вот этот тотально залипованный рукав предполагалось разрезать на узкие полоски и продать ценителям по рыночной цене. Но что-то там сорвалось. А жаль!

Периодически несовершеннолетние подвергались различным вещевым поветриям. Например, целое лето мы посвятили одноразовым пластмассовым шприцам. Тогда AIDS еще являлся диковинкой, первые зараженные им продолжали развратничать в наивном неведении, а шприцы попали к нам, в страну, по условиям какого-то внешнеторгового контракта. Силы шприцевого поршня хватало, чтобы выстрелить струей воды до третьего этажа.

Или взять повальное увлечение пугачами. Бралась медная тонкая трубка, один конец ее плющился, изгибался. Внутрь заливалась капля свинца (в иных случаях заталкивался кусочек фольги), после чего брался гвоздь, также изогнутой буквой «Г», и заточенной частью вставлялся внутрь трубки. После того как трубку начиняли несколькими серными головками от спичек, гвоздь на резинке осторожно вытягивали. Но не до конца, а так, чтобы он застревал под небольшим углом. Теперь достаточно было нажать на резинку. Гвоздь срывался, с силой бил по трубочной начинке, и окрестности заполнял грохот взрыва.

Ходили слухи о юных химиках-натуралистах, способных разнести в щепы многоэтажную башню. Знали о таких умельцах все, но никто и никогда их не видел. Более-менее серьезные реактивы тоже исключались. Зато кусочек титана имел каждый. Старшеклассники продавали искрящий металл своим младшим коллегам, дабы те чиркали им об асфальт. Чиркали, разумеется. Куда ж деваться!

Бедные дети мирного времени… Моя природная сдержанность укрощала внутренних демонов материализма. У большинства же сверстников демоны распускали руки. В редких случаях, когда бабушка (гарпия, деревенский мутант) допускала к нам в гости кого-нибудь из ребят, они моментально утрачивали человеческий облик и могли хотя бы частично его восстановить только после того, как обнюхают все доступные предметы. Вытаращив глаза, высунув язык, капая слюной, гости ковырялись в книжках, игрушках. То и дело, взяв что-нибудь в руки, глухо мычали:

– Ачеита?!

Я едва успевал открыть рот в попытке дать объяснение, но приглашенный хватал следующую вещь – не важно какую – и столь же тупо вопрошал:

– Аэточе?!

Впрочем, ошибочно полагать, будто вещизм порабощал исключительно детскую аудиторию. Взрослые – особенно женщины – страдали аналогичным образом. Авитаминоз в области свободы, грезы о молочных реках, кисельных берегах, вечные разговоры про «надо-бы-тушенки-к-празднику-достать» обуславливали тенденцию к общему нездоровью, которое касалось чего угодно – вкуса, быта, коммуникабельности, иерархии стимулов.

Все уважали прогресс, следили за модой, чудом приобретаемые западноевропейские товарные каталоги служили одновременно сингулярностью фетишизма и руководством к действию. Уж, казалось бы, новейшие влияния итальянских домов моды на французские обсудили, основополагающие направления бутиков мировых столиц выяснили, каждый выбрал себе в мечтах художественный комплекс белья, и – вот вам! нате! МАНКА! Другими словами, литая подошва цвета манной каши у зимних сапог. И все!!! Ив Сен-Лоран, Жак-Ив Кусто, Жан-Мишель Жарр, даже Наполеон (настоящий) – все в жопу! Теперь «манка»! – идеал, атрибут и диагноз.

Или вдруг начинаются куртки-«аляски». Каждый достань и носи. С гордостью.

– А ваша-то небось финская?

– Да нет… прямо с Аляски.

– О-о-о!..

А там, глядишь, новая чума – шарф чтоб был не меньше полутора метров длиной.

– Мне тетка вязала. Сама. Шерсть сто процентов.

– А у меня, смотри, этикетка. DISPLACED PERSON. Дядя из Америки прислал.

– У-у-у!.. Круто.

Домой придешь, так если у тебя из коридора в кухню вместо двери бамбуковые шторы не висят, так какой же это дом после этого и какой же вы, извините, человек тогда?! Извините!..

Его Величество Дефицит разделял и властвовал.

В рамках современной экономической науки существует теория товарных потоков, позволяющая рынку нормально функционировать. То есть экономист может графически изобразить связь между спросом и предложением, что значительно облегчает жизнь как покупателям, так и продавцам. У плановой экономики графики, само собой, другие, но никакого отношения к реальности они никогда не имели. Если каким-то непостижимым образом удалось бы наглядно изобразить пути миграции товаров в описываемое нами время, то получившийся рисунок, скорее всего, напоминал бы хитросплетение маршрутов внутри муравейника. В магазинах действительно ничего не было, зато дома было все!

Подобно животным, чувствующим приближающееся землетрясение, люди внутренне пророчествовали себе относительно возникновения в недрах тех или иных магазинов различного дефицита. Озабоченные не столько едой в принципе, одеждой в принципе, других элементов соцкультбыта, сколько приобретением дополнительных признаков более-менее достойной жизни, покупатели могли с ходу заниматься семейными проблемами, работать, отдыхать и инспектировать магазины, безошибочно вычисляя – где, что, во сколько и в каком количестве способно материализоваться. Процесс значительно оживлялся перед любыми общенациональными праздниками. К примеру, в обычные дни достаточно было купить вареную колбасу, но перед майскими или ноябрьскими торжествами полагалось обзаводиться палочкой сырокопченой. Иной раз чаепитие ограничивали баранками, однако ж к Новому году хорошим, правильным тоном считалась хрустальная вазочка с «Мишкой на Севере» или коробочка с зефиром в шоколаде. Непременно шпроты рижские, мандарины, бутылочка советского шампанского, хранимая еще с лета, мармеладные дольки в сахаре.

И ведь был праздник!.. Может, как раз и потому, что ценить умели. Потому, что не покупали, а доставали . Иногда с помощью неимоверного количества интуиции, дипломатических стратегий, интриг. Страсть была! Страстное напряжение. Так вот напряжешься по-настоящему: себе не то что шпроты – икорки красной баночку на стол обеспечишь! За пивом бежали с одного конца Города в другой. Купить пива – между прочим, событие. И рожу не кривили! Мол, «Жигулевского» нет. Хочешь пива? Так бери, пока есть. Возьмешь, откроешь – а там уж этикетку читай.

Впрочем, неверно сводить все проявления вещизма к изделиям, удовлетворяющим физически. Существовали некие духовные источники, проявляющиеся хоть и столь же материально, но вызывающие совсем иной по своей природе трепет у наших горожан. Подобно обитателям «загнивающего» западного мира, каждую неделю в определенный день отправляющимся в церковь, многие из нас регулярно по субботам к десяти утра подтягивались к дверям книжного магазина, поскольку знали: сегодня завоз . Рассчитывать на что-нибудь отличное от бумажного мусора могли только первые десять – пятнадцать энтузиастов. При счастливом стечении обстоятельств они могли стать обладателями, например, тривиального сборника рассказов Чехова или – аж представить страшно! – фантастики. Причем грандиозно успешным приобретением в таких случаях считалась даже тонюсенькая подборка «шедевров» каких-нибудь лауреатов конкурса молодых фантастов из Саратова под названием «Миры Поднебесья». Остальные соискатели культурных ценностей, прорвавшись в магазин и отстояв внутри еще более томительную очередь, наблюдая, как везучие проныры чего-то там выносят под мышкой, довольствовались затем пустыми местами на книжных полках. Долго стояли они перед ними со сжатыми от бессильной злобы кулаками, думая себе внутренне, вспоминая:

– Та цветастая, в блестящей обложке… с черным корешком, толстая… здесь небось стояла… ну точно, здесь… которую урод тот понес, в очках, с бородкой… с-сука… у самого небось дома уже штук сто таких… с-с-сука!.. щас небось сидит уже… читает…

Понятно, что такое горе интеллигентному человеку вынести совсем невмоготу. В качестве компенсации приходилось покупать что-нибудь стоящее справа от пустоты, оставшейся после дефицитной книги, или слева. Какой-нибудь «Путь мой дальний» с аннотацией примерно такого содержания: «Новый роман замечательной советской писательницы имярек в очередной раз ставит проблему непростых взаимоотношений между людьми. Яркость характеров и глубина образов имярек находят живейший отклик у любого, даже самого взыскательного читателя».

Такая подспудная революционная ситуация в гуманитарной сфере всегда чревата неким прорывом, сдвигом в массовом самосознании. «Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша» и высекает искру, из которой возгорается пламя чьей-то гениальности.