Читаем без скачивания Дочери богини Воды (СИ) - Шурухина Мария

— И как же ты это видишь, скажи на милость? — ядовито спросила Гведолин.

— Я наблюдательный, — ничуть не смутился Терри. — О тебе вот многое могу сказать. Хочешь? — И не дожидаясь ее согласия начал: — Ты выросла в работном доме. Скорее всего, семью свою не помнишь, а если и помнишь, то плохо. Родители бросили тебя еще девочкой или умерли. Каждый день в работном доме похож на другой — вас загружают работой, не оставляющей простора для ума и тела. Грамоте, конечно же, не учили. Ведь не учили? Какая у тебя судьба, Гведолин? — он замолчал, выразительно уставившись на нее. Она тоже молчала, и от этого взгляда странного парня ей стало не по себе. Предчувствие сбылось, потому что Терри продолжил: — Хорошо, я скажу. Работать, пока не сморит неизлечимая болезнь. Выйти замуж, скорее всего, за работника того же дома — мужлана, грязного и неотесанного. Родить одного законом разрешенного ребенка. В работных домах больше не положено. Избавляться от остальных, бегая, украдкой к ведьмам или целителям. Окончательно подорвать здоровье. И умереть. Вот такая печальная судьба, не правда ли?

Очень печальная. И не сказать, чтобы Гведолин об этом не думала. Думала. Но Терри обрисовал это так… невозмутимо, буднично. И от этих слов вся ее серая скучная жизнь бабочкой-однодневкой промелькнула у нее перед глазами. Почудилось, словно жизнь уже прожита, а Гведолин так и не поняла, не оценила, насколько эта жизнь прекрасна и неповторима.

— А я вот сбежать хочу, — вдруг сказал Терри. Вытащил из сумки кусочек закопченного окорока с травами и специями на корочке, с налипшими зернышками кунжута. Ржаной хлеб, вареные яйца, зеленые, словно лакированные, листья салата и соль, завернутую в чистый носовой платок.

Гведолин подавилась слюной, сглотнула, спросила с недоумением:

— Зачем? У тебя дом, родители, учеба.

Терри вытащил нож хорошей заточки, неспешно нарезал дольками хлеб. Сверху положил тоненький ломтик мяса, придавив его салатным листом. И протянул Гведолин.

— Я же говорил, — раздраженно, но не зло, ответил он. — Родители хотят, чтобы я продолжал их дело. Чтобы я стал мясником? Нет, ты подумай, — он уставился на свою дольку хлеба, словно не зная, откусить ее или оставить, — какой из меня мясник?

Гведолин рассеянно разглядывала на жука, ползущего по коре липы, жевала хлеб и вспоминала всех знакомых мясников. Гарн, что торгует на рынке, был толст и неповоротлив. От него разило дешевым пивом и протухшим мясом. Тетка Роуз в том году завела себе ухажера, тоже мясника. Он носил заляпанную кровью одежду; его волосы были длинные, сальные и нечесаные. А еще он обладал таким непревзойденным объемом живота, завидев который маленькая девочка, что помогала убирать на кухне, осведомилась, не на сносях ли почтенный господин. За что и получила оплеуху.

Вспомнила еще нескольких мясников. Все они были грубые, неряшливо одевались, от них дурно пахло кровью. А взгляд… взгляд был совершенно стеклянный. Ничего не выражающий взгляд.

Терри совсем не такой. Живой, веселый. Умный. Разве мясники бывают умными? Иногда Терри говорил загадочные слова, значения которых Гведолин не знала, не подозревала даже, что такие слова существуют. Теперь-то понятно, где Терри нахватался этих слов. В этих академиях и не такому научат.

— Никакой, — сказала она уверенно и даже жевать перестала.

— Вот и я говорю — мясник из меня никакой. — Терри напротив, вгрызся, наконец, в свой кусок хлеба так, словно не ел сутки.

Помолчали, доедая яйца и мясо. Хлебные крошки Терри бросил птицам.

Гведолин, конечно, никогда бы так не поступила — все съела бы сама. Но указывать Терри не решилась.

Они просидели под липой еще три, а может, четыре свечи. Непринужденно болтали о пустяках, и Гведолин не заметила, как разговорилась. Она редко проводила много времени наедине с мужчиной. В работном доме встречи, естественно, не поощряют. Конечно, и там встречаются, бегают на свидания, но тайком. Вечером надзиратели пересчитывают мужчин, женщин и детей. Мужчин и женщин — особенно. Каждый из них должен спать в своей кровати, а не в соседней. И уж тем более не с кем-нибудь в кровати в соседней мужской комнате.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Гведолин многое рассказал Терри из своего детства. Как их, маленьких девочек, заставляли чесать шерсть, и после этого не принято было обсуждать и показывать свои мозоли. Как их, когда они подросли, пересадили за прялку. Как пальцы ныли и гудели. И все время хотелось есть. Потому что тех, кто еще учится прясть, кормили хуже остальных. Надзирательница говорила, что голод стимулирует обучение.

A еще Гведолин рассказала, что запомнила слова Терри о том, что выход есть всегда. И как она не сдалась, не выбросила цветы, смогла пойти на жуткий чердак и найти такой нужный для сушки поднос. И про то, что ей далеко не в последний раз придется собирать так много цветов. Пойдет еще, тетка Роуз заставит. Видимо, надзирательница очень хочет заполучить пособие, обещанное наместником.

Рассказала Гведолин и о том, как обнаружила на чердаке столько книг, сколько не видела никогда в жизни. А потом сказала, что очень хотела бы научиться читать.

— А ты мне нравишься, — просто сказал Терри, вероятно, ничего такого не имея ввиду. Но Гведолин все равно густо покраснела. — Хочешь, я научу тебя читать? Мамаша говорит, из меня бы вышел хороший учитель. Однажды, я научил читать девчонку, мамашину личную горничную. Хорошая была девчонка, смекалистая, прям как ты. Правда, что из этого вышло…

Он не стал рассказывать как горничная, после очередной мамашиной выволочки, взяла и переклеила этикетки на флаконах с лекарствами, стоявшие на столике в спальне хозяйки. Обычно мамаша принимала перед сном успокоительные капли или, как она их называла, сердечный настой. Не заметив подмены, мамаша приняла изрядную дозу слабительного. Непонятно, как она не почувствовала разного вкуса лекарств. Но соль происшествия в том, что мамаша провела веселенькую ночку, бегая в отхожее место вместо того, чтобы мирно почивать под действием привычного снотворного.

— Правда? Научишь меня? — не веря спросила Гведолин. — Только моя работа… Кто же меня отпустит?

— Об этом не беспокойся, — Терри завязал края платка с солью хитрым причудливым узлом. — Родительских запасов съестного хватит, чтобы обеспечить твое спокойное обучение как минимум на пару-тройку месяцев. Даже не возражай! — воскликнул он, видя, что Гведолин недоуменно хлопает глазами и качает головой. — Родители и не заметят. Давно пора навести порядок в их кладовой. Заставили там все, шагу ступить негде! И крысам, кстати, меньше достанется.

Насколько это было зазорно — воровать еду у родителей, Гведолин не знала.

Всю жизнь ей командовала лишь тетка Роуз, а у той Гведолин своровала бы не задумываясь. Только законы в работном доме суровые и отлежаться после наказания не получится. А можно и вообще место потерять. Поэтому редко кто позволял себе подобные выходки.

Они опомнились, когда солнце коснулось боком края леса.

— Нужно возвращаться, — Гведолин суетливо поднялась, стряхивая с себя травинки, — тетка Роуз непременно выпорет, если вдруг решит, что свечи уже подпаливают бока твоей парной свинины.

Терри тоже поднялся, смеясь:

— Ничего себе, как ты заговорила, Гвен! Общение со мной тебе на пользу. Схватываешь на лету!

Чтобы скрыть смущение, Гведолин отвернулась. Вода Пречистая знает почему, но было жутко приятно, что Терри ее похвалил.

— А эта Роуз, значит, тетка? — хмыкнул Терри. — И правильно — до госпожи ей как курице до лебедя. — Он поднял сумку, произнес: — Пойдем, Гвен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})***

"Гве-е-ен…"

Вздрогнув, Гведолин выронила веретено, и оно покатилось по полу, разматывая нитку. Показалось, что она и впрямь услышала такой несоизмеримо далекий и одновременно близкий голос, произносящий вслух ее имя. Этот голос она не слышала двадцать лет. Двадцать лет, три месяца и четырнадцать, нет, вот уже пятнадцать часов.

Глава 5. Ярмарка и досужие сплетни

Ярмарочные торговые ряды в Гвиде кипели собственной суматошно-бурлящей жизнью. Роанне казалось, что и через сто лет здесь ничего не изменится. Торговки и купцы зазывали проходивших мимо людей, надрывали глотку, стараясь перекричать друг друга. Наперебой расхваливали свой товар, стоило только подойти поближе. Даже вопросов задавать не нужно — сами все расскажут, покажут, и выбор сделают за наименее проворного покупателя. И постараются подсунуть то, что подороже. И поторговаться, конечно. В этом все они мастера.