Читаем без скачивания Молодые невольники. Смертельный выстрел. - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Четверо моряков входили в состав каравана из шестнадцати взрослых и шести или семи детей.
Все они стали собственностью черного шейха.
Пленники скоро узнали, что негра звали Голахом, — имя, без сомнения, происходившее от испорченного имени Голиаф.
Конечно, Голах был человек умный, созданный для того, чтобы повелевать: у него было три жены, больше всего на свете любившие поговорить, но одного слова, взгляда, движения вождя достаточно было, чтобы их остановить.
У Голаха было семь верблюдов, четверо из которых несли на себе его самого, его жен, детей, палатки и багаж.
Трое остальных верблюдов были нагружены добычей, собранной после кораблекрушения.
Двенадцать человек взрослых из отряда были принуждены идти пешком, следуя за верблюдами.
Один из черных мужчин был сыном Голаха, молодой человек лет восемнадцати. Он был вооружен длинным мавританским мушкетом, тяжелой испанской шпагой и кортиком, отнятым у Колина.
Главным его занятием, казалось, было стеречь невольников с помощью мальчика, брата, — как мичманы позднее узнали, — одной из жен Голаха.
Последний тоже был вооружен мушкетом и саблей; он и сын Голаха, казалось, считали, что их жизнь зависит от более или менее хорошей охраны рабов, потому что последних было еще шестеро, кроме Билля и его спутников. Все они направлялись к какому-то из южных рынков.
Билль решил, что только двое из этих шести невольников настоящие крумэны, то есть африканцы. Он часто встречал последних в качестве матросов на кораблях, возвращавшихся от африканских берегов.
Другие были гораздо менее темнокожи; старый моряк называл их черными португальцами. Все они, по-видимому, только с недавнего времени сделались невольниками.
Белые невольники чувствовали сильное негодование против своих поработителей. К этому чувству присоединились страдания от голода, жажды, утомление, испытываемое ими от ходьбы по горячему песку равнины под жгучим солнцем.
— С меня довольно, — сказал Гарри Блаунт своим спутникам. — Мы можем терпеть это еще несколько дней, но я не вижу толку ставить опыт, чтобы узнать, сколько именно дней я выдержу.
— Продолжай. Ты говоришь и за меня, Гарри, — перебил Теренс.
— Нас четверо, — продолжал Гарри. — Все мы принадлежим к той нации, которая хвалится, что никогда не знала гнусного рабства; кроме того, у нас еще шесть товарищей по плену, а они тоже могут значить кое-что в стычке. Неужели мы так и останемся безропотными слугами трех черных скотов?
— Я тоже об этом думал, — сказал Теренс. — Если мы не убьем старого Голаха и не бежим с его верблюдами, то заслуживаем того, чтобы окончить наши дни в неволе.
— Хорошо сказано. Когда же мы начнем? — крикнул Гарри. — Я жду.
Во время этого разговора потерпевшие крушение заметили, что один из крумэнов старается держаться возле них, и по-видимому, внимательно прислушивается к разговору. Его блестящие глаза выдавали самое живое любопытство.
— Разве вы нас понимаете? — строго спросил его Билль, поворачиваясь к нему.
— Да, сэр, немного, — отвечал африканец, будто не замечая гнева моряка.
— А зачем вы подслушиваете?
— Чтобы узнать, что вы говорите, мне хотелось бы бежать с вами.
Билль и его товарищи с большим трудом понимали язык крумэна. Он служил на английских кораблях и там немного научился английскому языку. Он был в плену уже четыре года и тоже вследствие кораблекрушения.
Крумэн успокоил моряков, сказав им, что так как у Голаха нет средств содержать невольников, то они, вероятно, скоро будут проданы какому-нибудь береговому английскому консулу, и прибавил, что у него нет надежды даже и на это, потому что его родина не выкупает подданных, попавших в неволю. Когда он увидел, что у Голаха есть невольники-англичане, он порадовался, что, может быть, и его выкупят вместе с ними, потому что он раньше служил на английских кораблях.
Дорогой черные невольники, хорошо зная свои обязанности, подбирали куски сухого верблюжьего помета: это должно было служить топливом на бивуаках.
Тотчас же после захода солнца Голах приказал остановиться: верблюды были развьючены, палатки расставлены. Около четвертой части всей похлебки, которой едва хватило бы на одного человека, было роздано невольникам на обед, а так как они ничего не ели с самого утра, то пища эта показалась им прекрасной.
Осмотрев невольников, Голах удалился в свою палатку, из которой через несколько минут послышались звуки, походившие на раскаты грома.
Сын и шурин Голаха поочередно сторожили ночью.
Но их дежурство было ненужным: измученные, истомленные, умирающие от голода и усталости белые пленники думали только об отдыхе.
На рассвете следующего дня невольникам дали выпить немного шени и затем снова пустились в путь. Солнце, поднимаясь на безоблачном небе, палило, казалось, еще сильнее, чем накануне; ни малейшего дуновения ветра не проносилось по бесплодной пустыне. Воздух был так же горяч и неподвижен, как песок под их ногами. Они уже не чувствовали голода: жажда, неутолимая, палящая, заглушала всякое другое ощущение.
— Скажите им, чтобы дали мне напиться, или я умру, — прошептал Гарри крумэну сдавленным голосом. — Я стою денег и, если Голах даст мне умереть из-за капли воды, то он безумен.
Крумэн отказался передать эти слова шейху.
— Это кончится только тем, — объявил он, — что навлечет на вас гнев шейха, и он вас прибьет.
Колин обратился к сыну Голаха и знаками дал ему понять, чего он просит. Черный юноша вместо ответа состроил ему насмешливую гримасу.
У одной из жен шейха было трое детей, а так как каждая мать сама должна смотреть за своим потомством, то ей приходилось дорогой сильнее утомляться, чем ее товаркам. От нее требовалась большая бдительность, чтобы трое ее непослушных малышей, качавшихся на спине мехари, не слетели на землю. Путешествовать таким образом ей казалось очень утомительным, и она не прочь была бы найти себе помощника или няньку.
Ей хотелось заставить кого-нибудь из невольников нести старшего ребенка, мальчика четырех лет.
Колину суждено было поступить в услужение к негритянке. Все усилия молодого шотландца избавиться от ответственности, угрожавшей ему, были напрасны. Женщина действовала решительно, и Колин должен был повиноваться, хотя он сопротивлялся до тех пор, пока она не пригрозила позвать Голаха. Этот аргумент показался мичману убедительным, и мальчугана посадили ему на плечи; негритенок ногами обхватил шею моряка, а руками крепко держал его за волосы.
В то время как Колин вступал в новую должность, начинало темнеть, и двое черных, служившие сторожами, пошли вперед с намерением выбрать место для постановки палаток.
Нечего было бояться, что кто-нибудь из невольников попытается бежать: они все слишком хотели получить то небольшое количество пищи, которое обещала им вечерняя остановка.
Изнемогавший от усталости и к
