Читаем без скачивания Мария-Антуанетта - Эвелин Левер

Парижский двор готовился к последнему в этом году путешествию: поездке в Фонтенбло, где придворные должны были остаться до 20 ноября. Мария-Антуанетта, которая уже начала скучать в Версале, была очень рада увидеть замок, о нем она совсем ничего не знала, тем более что Людовик XV переоборудовал его каких-нибудь двадцать лет назад. Апартаменты королевы и короля были отданы дофине.

Перестроенный и модернизированный в 1747 году для Марии Лещинской, этот замок был более приветливым, чем Версаль — просторные залы в античном стиле, кабинеты, гардеробы, светлые антресоли, изысканная мебель. Марии-Антуанетте сразу же понравилась эта королевская резиденция с богатым прошлым. Она, которая не проявляла особого интереса к архитектуре, попросила рассказать ей о каждой детали этих огромных и древних зданий замка. Наконец, сам Фонтенбло ей понравился гораздо больше, чем Версаль, и она начала с того, что обошла все парки один за другим, вспоминая свои прогулки на ослике в те времена, когда только мечтала о настоящей верховой езде. Принцесса ездила верхом три-четыре раза в неделю на резвом коне, который был слишком спокойный, по ее мнению. Эти прогулки проходили в сопровождении ее фрейлин, которые были гораздо старше, и им было все слишком утомительно. Но это не интересует молодую принцессу, которая с восторгом открывает для себя скалы, леса, равнины посреди золотой осени! Кое-как придворные дамы поспевали за дофиной, с трудом переводя дыхание, однако не смея противостоять маленькой Австриячке, которая, казалось, сливалась с природой.

Австриячкой ее продолжали называть при дворе, однако Мария-Антуанетта все меньше и меньше была ею. Теперь она говорила по-французски с большей уверенностью, «с большей живостью и с меньшим вниманием», докладывал Вермон своему союзнику Мерси. И когда ей случалось произносить фразы, «не слишком французские, это происходило просто из-за торопливости и несобранности, однако они были всегда грамматически верны». С лучшим наставником — языком чтение становилось не таким скучным для принцессы, которая прерывала аббата после трех-четырех страниц, чтобы поболтать с ним. Вермон пользовался этой непринужденной беседой, чтобы исправлять ее ошибки. Он не диктовал ей больше писем, лишь перечитывал их. Она писала матери своим крупным и неловким почерком деловые письма, где не было ни клякс, ни помарок, орфография же оставляла желать лучшего. Но в этом Мария-Антуанетта мало отличалась от молодой женщины своего времени, будь она даже королевой. И многие светские мужчины были не более ловки и умелы с пером и бумагой. Вермон тем не менее старался исправить все, что могло выглядеть как невоспитанность. Он хотел, чтобы она оценила «Письма старика молодому принцу» графа Тессе, знаменитого шведского дипломата, великого почитателя французской культуры XVII века, гувернера Гюстава III. Читая эту книгу, дофина скучала меньше, чем за чтением «Поучительных пустяков» аббата Койе, описывающего, по словам Вермона, «нравы, обычаи и особенности французов живым и интересным языком».

Ни граф Тессе, ни аббат Койе не интересовали Марию-Антуапетту. Она думала лишь о том, как испросить у короля разрешение для верховой езды. Дофину нравилась эта страсть, но Мерси и мадам де Ноай очень переживали по этому поводу. Если дофине удастся уговорить короля, никто уже не сможет противостоять этой страсти, даже ее строгая мать! Ну так надо было действовать осторожно, тайком от наставников. При помощи ловкой лести ей удалось убедить мадам Аделаиду поговорить о ней с отцом. Король вначале сопротивлялся, но потом все же уступил.

Дофина не могла скрыть своей радости. Сидя в мужском седле, а не в седле амазонки, она стала брать уроки верховой езды лошадь держали на корде. Счастливая, что обошла Мерси, она призналась герцогине де Шельн, «что еп любопытно посмотреть, как он отреагирует на эту новость». Посол действительно разозлился, поняв уловку принцессы, ясно представил себе поток упреков, который обрушит на него императрица, а потому не пришел в тот день к дофине. «Я вас не видела, хотя все, кто только не приходил вчера, говорили мне очень лестные комплименты», промурлыкала она ему на следующий день. Тогда Мерси объяснил ей вред от этого занятия. Упершись на своем, она ответила, что хочет ездить верхом для того, чтобы нравиться своему мужу, Дипломат предпочел сражаться более тонко и написал Марии-Терезии длинный доклад. «Лишь при этом дворе может быть позволена такая глупость», — писал он. Еще более непредсказуемая, чем Людовик XV, она дала согласие на эти занятия; императрица попросту смешала свои упреки и наставления с необыкновенной нежностью к дочери.

Ни единого упрека не обрушилось на Марию-Антуанетту, которая только что одержала свою первую победу. Она становилась независимой. И тут начала замечать, что придворная молодежь с одобрением смотрит на нее, ту, которая олицетворяла собой веселое будущее французского двора. Впервые принцесса увидела это, и они стали для нее явлением реального, настоящего мира, для нее, обреченной жить в строгих рамках интересов государства, ограниченных Этикетом. Ей хотелось сблизиться с молодежью, которая неудержимо влекла ее к себе. Она заимела привычку припрятывать холодное мясо и напитки в карете, которая везла ее на королевскую охоту. Там в веселой компании ели, шутили, смеялись, это было единственное общество, которое было ей по нутру.

Графиня де Ноай и другие фрейлины не участвовали в забавных вечеринках, из которых скучный протокол был навсегда изгнан и заменен на веселье и счастье. Мерси был этим просто шокирован, отмечая, «что там нет вообще никакого уважения и почтительного отношения, которое должно иметь место в присутствии молодой принцессы». Дотошный наставник взял на себя смелость напомнить дофине., насколько ее компрометирует фамильярность, с которой некоторые желают к ней приблизиться. Мария-Антуанетта послушно внимала наставлениям посла, но думала, что отныне будет развлекаться на свой лад.

Занятая своими удовольствиями, Мария-Антуанетта не видела, как угасала звезда Шуазеля. Карьера министра была на гране краха, и принцесса стала надеждой тех, кто противопоставлял себя всемогущей королевской фаворитке. Политика не интересовала дофину, которая с трудом находила в себе силы и внимание прочитать хотя бы три страницы в день. Она знала лишь то, что Шуазель устроил ее свадьбу с дофином и он был тем министром, который создал альянс, залогом чего являлась сама Мария-Антуанетта, и его следует поддерживать. Это советовала ей Мария-Терезия, и потому хорошо запомнилось. Впрочем, она прекрасно понимала, что ее муж ненавидит этого человека, который слишком ненавидел, в свою очередь, его отца. Она даже слышала, как злые языки обвиняли Шуазеля в попытке отравить короля. Лживые слухи были, без сомнения, пущены дофином, и Мария-Антуанетта еще не оцепила в полной мере, насколько могут быть опасны чувства ее супруга для Шуазеля. Для дофины вся политика ограничивалась дворцовыми интригами. Она не могла понять, что Шуазель и те, кто его поддерживали, защищали концепцию конституционной монархии, то есть монархии в союзе с парламентом, и что сторонники герцога д'Эгийона и канцлера Мопу ратовали за усиление абсолютизма. Для внешней политики первые защищали политику альянса 1755-го, а вторые ее отрицали. Чтобы суметь распознать эти тенденции, достаточно было тех знаний, которые ей тщетно пытались дать. Она видела лишь то, что Шуазель заискивает перед ней и неистощим на похвалы в ее адрес. Кроме того, она прекрасно понимала, что клан этих «богомолов», душой которого был л а Вогнйон, ее личный враг, вертелся вокруг мадам Дюбарри. Тот факт, что ратующие в защиту добродетели и религии покровительствуют королевской любовнице, так же как их моральные нравоучения, ранили ее самолюбие.