Читаем без скачивания С кем ты и ради кого - Виктор Петрович Тельпугов

поднялся, взял в одну руку котелок, в другую палку и, хромая, пошел в сторону шоссе.

Сжав в руках автомат, Слободкин направился вслед.

Скоро лес начал редеть, и в просветах между деревьями блеснул на солнце асфальт. Выбрав удобную позицию, приятели залегли.

— Шоссе? — спросил Слободкин так тихо, что не расслышал собственного голоса. — А почему же нет никого?

Вместо ответа Кузя ущипнул Слободкина за руку, и оба замерли: прямо перед ними, на обочине одна за другой вырастали фигуры всадников. Слободкин машинально начал считать:

— Один, два, три…

Кузя снова вонзил ногти в руку приятеля. На этот раз так, что тот чуть не взвыл от боли. Но все-таки сосчитал: двенадцать.

Немцы, громко разговаривая, остановились возле воды, подступившей почти к самой дороге, спешились. Больше всего Слободкина поразили почему-то лошади. Огромные, рыжие, с лоснящимися от пота тяжелыми крупами, они были похожи на чугунные памятники. Немцы тоже были рослыми, широкоплечими верзилами. Автоматы в их руках казались детскими игрушками. Только отполированная, вытертая по углам сталь холодно поблескивала.

Так близко врага Слободкин и Кузя еще не видели. Можно было разглядеть все, даже мельчайшие детали снаряжения. Можно было слышать, как позвякивают шпоры. Забыв об опасности, парашютисты глядели и слушали, будто старались получше запомнить, как выглядят те, с кем предстоит скрестить оружие.

Немцы поили коней. Слободкин никогда не думал, что лошади пьют так долго и так много. А Кузя шепнул ему, что это, оказывается, очень хорошо:

— Пусть хлебают, сколько влезет. Чем больше, тем лучше.

— Почему?

— День жаркий, кони в мыле, вода ледяная.

— Ну?

— Вот тебе и ну. Человек и тот от такого с копыт, а конь и подавно.

Когда немцы наконец удалились, Кузя сказал:

— Теперь будешь меня страховать.

Он пополз к роднику, далеко выбрасывая вперед руку с зажатым в ней котелком. При каждом движении дужка стукалась о пустой котелок, но Кузя этого не слышал, как не слышал и слов Слободкина, несшихся ему вдогонку

— Да тише ты, чертушка, тише!..

Набрав воды, Кузя поднялся во весь рост и, не торопясь, заковылял обратно. Только поравнявшись со Слободкиным и осторожно опустив котелок с драгоценной влагой, он вдруг распластался в траве.

— Теперь-то уж чего? То по-пластунски, а то строевым. Соображаешь?

— Соображаю. Но ползать с полным котелком я не умею.

Холодные компрессы действительно немного уняли страдания Сизова. Но ненадолго. Через час он застонал снова. Жадно облизывая сухие губы, бормотал что-то уже совсем бессвязное. Любу и маму теперь не звал.

Пришлось снова отправиться за водой. А потом еще и еще. Выискивая просветы между двигавшимися по шоссе колоннами немцев, Слободкин и Кузя подползали к роднику, потом спешили к Сизову.

Умер он в мучениях и так быстро, что Слободкин, Кузя и даже Инна не сразу поверили в смерть. Артиллерист уже лежал вытянувшийся, оцепеневший, а они все еще суетились вокруг него.

Тихо поплакав где-то в стороне, Инна первая пришла в себя, сказала, что Сизова надо похоронить.

Не осознав еще до конца случившегося, принялись за дело. Копали по очереди плоским штыком, тем самым, который Кузя нашел в первый день войны. Земля была мягкая, но, прошитая корнями трав и деревьев, поддавалась плохо, работа еле двигалась. Вот тут и пожалели, что шанцевый инструмент тогда, в суматохе тревоги, остался в казарме.

Отдыхали через каждые две-три минуты. Особенно Слободкину было трудно: удары отзывались нестерпимой болью. Словно не в землю, а себе в раненый бок он втыкал раз за разом плоский штык. Но Слободкин, закусив губы, долбил и долбил.

А Кузя окровавленными пальцами тем временем драл корни, и злость закипала в нем все больше.

— Неужели это когда-нибудь простится им? — с хрипом вырвалось вдруг из Кузиной груди.

Он еще не знал тогда, что двадцать миллионов Сизовых придется схоронить России.

Когда могила была готова, Кузя поднес ко рту котелок. Алюминий дробно застучал по зубам.

5

К вечеру они перешли на другое место.

Было решено «оседлать» шоссе, бить врага всеми имеющимися средствами.

Всеми имеющимися средствами? Смешно и наивно звучали эти слова! Что они имели? Какие средства? Перед ними враг на колесах, в броне, вооружен и нагл. У них — один штык, два автомата, никакого транспорта — на своих двоих ковыляют, подстреленные и измотанные. И все-таки: бить врага! Но как? Знали только одно: надо!

Первая боевая операция началась совершенно неожиданно.

Переползая через кювет, чтобы выбраться на шоссе и просмотреть его как следует в обе стороны, Кузя зацепился за длинный обрывок крученого стального троса и тут же вернулся в придорожные заросли.

— Я считаю, нам повезло, — Кузя покрутил над головою концом троса. Воздух загудел, будто рассекаемый пулей. — Перекинем через дорогу, натянем, закрепим как следует. А?

— И что же дальше?

— Дальше ничего, собственно. Дальше ждать.

— Ждать долго не придется, — уже кое-что сообразив, поняв и одобрив идею друга, сказал Слободкин.

— Вот именно. Тут важно момент выбрать.

Когда Кузя начал вязать первый узел, руки его почему-то дрожали. И чем больше нервничал он, тем настойчивей выпрямлялся трос, никак не желавший лезть в петлю. Общими силами все-таки завязали.

— Ну, а теперь, — сказал Кузя, — самое сложное: второй узел. Натянуть стрункой надо и намертво.

Кузя выполз на шоссе, держа в руке свободный конец троса, огляделся и тихонько крикнул:

— Давайте скорей, скорей! Попробуем, пока нет никого.

Кое-как натянули.

— Теперь можно, — убежденно сказал Кузя.

— Что можно?

— Мотоциклы можно встречать.

Первыми, конечно, танки пошли.

Едва успели убрать трос и укрыться в кювете, как все вокруг заскрежетало, залязгало. Сплошная серо-зеленая масса в облаках бензина и пыли плыла перед глазами.

А тут еще комары! У них тоже хватка разбойничья: ни свет, ни дым им не помеха — накинулись, облепили, впились. И кто бы мог подумать, что хоботы у комаров железные? И с зазубринами еще! Да, да, с зазубринами! Вонзит и пилит, пилит, дьявол, пополам череп твой распилить готов. И гудит еще. Гудит так, будто гром гусениц перегудеть хочет. Приставит свою сирену к самым ушам, и танки куда-то уходят, словно с гудрона на дерн перепрыгнули, исчезли совсем. Может, и в самом деле конец чертовой колонне? Нет еще. Вылетел комар из ушной раковины, освободил там место для танкового грома, и все снова.

Сколько длилось это? Час? Или два? Или три? Время остановилось. Только комары грызли и танки шли. Не сочтешь, не переждешь, сколько их. А переждать надо. Дождались. К вечеру, когда уже смеркаться стало. Поглядели вслед уходящим танкам, отерли лица от комарья