Читаем без скачивания Густав Маннергейм за 90 минут - Юрий Медведько

Утром 15 марта Маннергейм повел свое войско в решительное наступление. За 10 дней упорных боев шюцкоровцы окружили город Тампере, но взять его с ходу не смогли. Красные создали мощное укрепленное кольцо и, держа оборону, дожидались подхода подкрепления. Чувствуя, что наступление может захлебнуться, Маннергейм решается ввести в действие свой единственный резерв — 1-ю егерскую бригаду.

28 марта брошенные в атаку егеря прорвали укрепления красных и ворвались в город, но овладеть им полностью сил уже не хватило. «Этот день стал для нас поистине кровавым страстным четвергом», — напишет впоследствии Маннергейм.

Город удалось полностью отбить у частей Красной гвардии лишь 6 апреля. Было взято в плен 11 тысяч человек.

После такой крупной победы ситуация кардинально изменилась. Северная группировка красных была полностью уничтожена, а на помощь войскам Маннергейма подоспели немецкие части. 3 апреля в Ханко высадилась немецкая Балтийская дивизия, а в Ловис прибыла из Таллинна бригада фон Бранденштайна. Маннергейм приказал Балтийской дивизии двигаться на Гельсингфорс. 12 апреля немцы, не встречая на своем пути серьезного сопротивления, вошли в столицу Финляндии.

К началу мая войска Маннергейма вместе с немецкими частями окружили и уничтожили части Северо-Западного фронта красных общей численностью 15 тысяч человек. В это же время был захвачен последний оплот революции — город Выборг. Члены революционного правительства бросили свои войска и на корабле отплыли в Петроград.

Торжество победителя

16 мая в Гельсингфорсе состоялся парад победы. Маннергейм проявил свой писательский талант и разразился пространной приветственной речью. Начало этого в высшей степени вдохновенного произведения достойно цитирования:

«Солдаты!

Вас была всего горстка плохо вооруженных людей, которые не устрашились многочисленного неприятеля и начали освободительную борьбу в Похьянмаа и Карелии. Как снежный ком, армия Финляндии выросла во время победоносного похода на юг.

Главная цель достигнута. Наша страна свободна. От лапландской тундры, от самых дальних скал Аландских островов до реки Сестра развевается стяг со львом. Финский народ сбросил многовековые кандалы и готов занять то место, которое ему принадлежит».

Читая эти строки, остается только удивляться, как быстро Маннергейм проникся любовью к финскому народу и осознал его чаяния. А если вспомнить, что всего лишь десяток лет назад он не скрывал своего презрения ко всему финскому (от языка — который тогдашний Маннергейм считал не больше чем болтовней чуди — до всеобщих выборов в риксдаг, открыто им высмеянных), то такие перемены и вовсе покажутся сверхъестественными. Но если прислушаться к характеристике Маннергейма, которую дал посол Германии в Стокгольме в конце февраля 1918 года, докладывая в Берлин о состоянии дел в Финляндии, то сверхъестественное становится вполне человеческим: «Маннергейм ставит палки в колеса немцам и шведам, поскольку он нагл и тщеславен».

Действительно, тщеславие и самоуверенность, переходящая в наглость, двигали генералом, когда он, боясь, что немцы и шведы, начав интервенцию, раздавят большевиков и, по его же словам, «раструбят об этом на весь мир», послал в кровавую мясорубку едва сформированные и кое-как вооруженные отряды финнов.

И теперь уже о нем трубили по всему миру. Маннергейм никогда не бросал начатого и, потратив 30 лет жизни на русскую армию, он наконец-то достиг вершины военной карьеры, став верховным главнокомандующим вооруженных сил, пусть небольшого, но суверенного государства Финляндии.

Вскоре весь мир узнал и о тех мерах, которые принял главнокомандующий, дабы пресечь на корню красную заразу. Победителями было казнено в общей сложности 8400 пленных красногвардейцев, и среди них почему-то оказались 364 несовершеннолетние девушки. В лагерях, куда согнали почти всех захваченных красногвардейцев, от голода и болезней умерло 12,5 тысяч человек. Маннергейм пишет в своих мемуарах, что, как только он узнал о массовой гибели пленных в лагерях, то предложил сенату введенных в заблуждение отпустить, а судить только тех, кто виновен в тяжких преступлениях. Но поддержки своих гуманных инициатив он, якобы, не получил.

Отставка

Не получил главнокомандующий поддержки сената и в другом более важном для него вопросе, чем судьба пленных большевиков. Прибыв 30 мая на заседание сената, Маннергейм узнал, что окончательное формирование армии будет передано на откуп немецким офицерам Генерального штаба. Выслушав от сенаторов витиеватое обоснование, побудившее их принять такое решение, Маннергейм встал и сказал речь:

«Я благодарю сенаторов за откровенность и сожалею лишь об одном, что сенат заранее не поставил меня в известность о предмете обсуждения. В этом случае мы могли бы избежать этой мучительной и бесполезной дискуссии. Пусть никто даже не думает, что я, создавший армию и приведший практически необученные, плохо вооруженные войска к победе только благодаря боевому настрою финских солдат и преданности офицеров, теперь покорюсь и буду подписывать те приказы, которые сочтет необходимыми немецкая военная администрация. Этим вечером я освобождаю пост главнокомандующего, а завтра отправляюсь за границу. До свидания, уважаемые господа!»

Уязвленный Маннергейм удалился. Возможно, он еще надеялся, что его прием с отставкой, с помощью которого он подмял под себя Военный комитет, сработает и на этот раз. Но 20 мая сенат принял его отставку. А возможно, Маннергейм ушел, потому что не видел дальнейших перспектив на этом посту. Немцы помешали ему осуществить его главный замысел — захватить Петроград. Он хотел быть освободителем и спасителем России, а Германия была заинтересована в сохранении большевистского правительства, поскольку именно оно заключило мир с Германией. Да и финскому сенату это было выгодно, так как только ленинское правительство в России признавало независимость Финляндии. Не выгодно было только одному Маннергейму, и он уехал.

Маннергейм покинул Финляндию с двумя дорожными сумками и с пенсионом в 30 тысяч марок, который ему определил сенат. Еще на его имя было собрано от частных лиц и общественных организаций 7 миллионов марок в качестве гражданского дара. С этих денег Маннергейм имел право получать проценты.

Лето 1918 года пенсионер провел в постели «Гранд-Отеля» в Стокгольме, заразившись испанкой. Оправившись, Маннергейм уехал в Норвегию — подышать свежим воздухом и пострелять белых куропаток. К осени он вернулся в Стокгольм и снял себе жилье, дабы перезимовать.