Читаем без скачивания Поморский капитан - Иван Апраксин

– Средиземноморские страны – это край вечного лета, – объяснял отец. – Там не бывает суровой зимы, как у нас. Там природа не замирает под снежным покровом на несколько месяцев в году. А земля там рожает не овес и просо, как наша, а виноград и пшеницу, и еще разные другие фрукты, которые я просто не могу привезти тебе – они испортятся по дороге.

Из фруктов Ингрид знала только кислые-прекислые яблоки – все, что можно было вырастить на скудной земле Южной Скандинавии, так что не вполне понимала, о чем рассказывает ей отец.

Он привозил домой изюм – сладкие сморщенные ягоды, и пока жена с дочкой ели, пытался объяснить им, как выглядели эти ягоды, когда были свежими – виноградом.

– Из винограда делают сок, а затем уже из сока – вино.

Вино отец тоже привозил – в тяжелых глиняных запечатанных кувшинах с двумя ручками, чтобы удобнее было нести. Багрово-красный напиток разливали по свинцовым кружкам, и вся семья торжественно садилась за стол у пылающего очага. Ингрид была совсем еще девочкой, и ей просто нравился терпкий вкус диковинного напитка, и то, как слегка начинает кружиться голова, если выпьешь целую кружку, а рассказы отца о странствиях по морям ее не особенно интересовали. Она знала, что эти знания ей, скорее всего, не пригодятся. Она же не мальчик, которому предстоит стать моряком. Девочка станет девушкой и выйдет замуж за моряка. И всю свою жизнь будет ждать мужа, а потом мужа и сыновей из моря, оставаясь на берегу, в родном Або с узкими улочками, застроенными кирпичными и каменными домами, с высокими шпилями церквей и красивой ратушей на главной площади.

Муж и сыновья будут возвращаться из очередного плавания – усталые, с обветренными суровыми лицами, а она – хозяйка дома – будет встречать их в нижней комнате дома возле огня, уютно горящего в очаге, с угощением. Будет слушать их рассказы о дальних краях, пить привезенное оттуда душистое красное вино и радоваться тому, что все остались целы. Такова была обычная счастливая судьба женщины, и к ней Ингрид готовилась.

А про другие страны она еще ничего не знала.

Знала только, что Александр Нордстрем был знаменитым капитаном, и поэтому его часто нанимали для дальних походов. Провести корабль из Або в Любек или в Копенгаген могут многие опытные моряки. Но чтобы пройти по морям до Испании или Италии, нужно быть образованным капитаном – знать карты, уметь обращаться с астролябией и разбираться в звездах – прокладывать верный курс.

В помощниках у капитана Нордстрема ходил Хаген – он был умелым штурманом. Когда предстояло серьезное плавание, отец всегда брал с собой именно Хагена – тот разбирался в картах и умел вести корабль. Это не была дружба, хотя Хаген все время находился поблизости от капитана, даже жил неподалеку.

Тем не менее Александр Нордстрем никогда не приглашал Хагена к себе домой и вообще не слишком жаловал его.

– Он – плохой человек, – сказал как-то отец, когда мать Ингрид – Ловийса однажды поинтересовалась, отчего муж из раза в раз ходит в плавание только с Хагеном, а в дом его никогда не зовет.

– Он – очень плохой человек, – повторил отец, немного подумав, – очень…

– Но если ты всегда берешь его с собой штурманом, – возразила Ловийса, – значит, ты его уважаешь и доверяешь ему. Разве не так?

– Отнюдь, – засмеялся отец. – Я доверяю его профессиональному мастерству – это правда. Знаю, что он может привести корабль по правильному курсу. Но человека по имени Хаген я не уважаю и совсем не доверяю ему.

– Все капитаны приглашают иногда к себе в дом своих штурманов, – покачала головой Ловийса. – Так принято.

– Я беру Хагена во все выгодные плавания, и он зарабатывает немало денег, – упрямо возразил Александр Нордстрем. – Зарабатывает благодаря мне, заметь. Так что ему не на что обижаться. А в моем доме ему делать нечего.

Тем не менее однажды Хаген все же пришел к ним в дом – без приглашения.

Было воскресенье, и вся семья вернулась из церкви после богослужения. Неизвестно, ходил ли Хаген в церковь в тот день, но одет он был нарядно, как подобает – под плащом он был в длинном камзоле из хорошего тонкого сукна с блестящими пуговицами, в красных бархатных штанах до колен, белых чулках и начищенных башмаках с крупными медными пряжками.

– Хаген? – удивленно застыл отец, когда штурман оказался на пороге комнаты, где семья сидела за праздничным воскресным обедом. – Что-нибудь случилось?

Хаген и сам чувствовал себя неловко, но видимо, готовясь заранее, он отрепетировал свою речь и поведение.

– Вот, – сказал он, снимая с головы треугольную шляпу, украшенную длинной белой бахромой, – решил нанести вам визит по случаю воскресного дня. К тому же я принес в подарок диковинную вещь.

Хаген распахнул плащ и достал из кармана действительно нечто удивительное – продолговатый предмет неопределенного цвета и непонятной фактуры.

– Когда мы с вами были в последний раз в Лиссабоне, капитан, – сказал он, – я купил это и тогда же решил как-нибудь принести вам к воскресному обеду.

Ингрид видела, как родители переглянулись. Ловийса вопросительно смотрела на мужа, а Александр был явно недоволен происходящим. Но ситуация была безвыходная. Выгнать пришедшего гостя в воскресный день – это за гранью всех возможных приличий. Для такого нужны веские основания, а личной неприязни тут недостаточно…

– Проходите, господин Хаген, – приветливо сказала хозяйка дома, – садитесь за стол с нами.

– Подай тарелку для господина Хагена, – мрачно велел отец служанке. – Господин Хаген будет обедать с нами.

Он не смог так же быстро, как мать, взять себя в руки. Впрочем, женщины это всегда умеют гораздо лучше мужчин…

За обедом Хаген показал диковинку, которую принес в подарок.

– Это называется бутылка, – пояснил он и протянул продолговатый предмет хозяину дома. Но Александр Нордстрем только покачал головой.

– Я уже видел это новшество, – сказал он. – Бутылка, подумать только, чего не придумают в наше время.

– Это сделано из стекла, – объяснил Хаген, протягивая бутылку Ловийсе. – Мастера в Португальском королевстве так научились выдувать стекло, что сделали стеклянный кувшин. Сюда наливают вино точно так же, как в глиняные кувшины.

Ловийса осторожно взяла странное изделие и повертела его в руках. Бутылка была из толстого мутного стекла, очень неровная, но все равно – внутри у нее плескалась жидкость.

– Там налито вино, – сказал штурман, – очень хорошее португальское вино. Видите, бутылка запечатана сургучом. А на нем клеймо семьи Фоскаршиу – они лучшие виноделы в Лиссабоне.

– Я слышал, что хранить вино в стекле очень вредно для здоровья, – заметил отец. – Глиняный сосуд – это естественное хранилище для оливкового масла и вина. А стекло – искусственная вещь, и от нее наверняка все портится. А здоровье становится хуже – это может быть отравой.

– Ну что ж, давайте попробуем, – предложил штурман, приятно улыбаясь. – Вы не откажетесь, капитан Нордстрем?

Взяв нож, он ловко снял сургуч с горлышка уродливой бутылки и разлил вино в принесенные по такому случаю служанкой кубки из серебра. Все с опаской попробовали вино из стеклянной бутылки, но оказалось, что оно даже не испортилось…

А после обеда вышел настоящий скандал. Потому что Хаген попросил руки Ингрид. Оказалось, что он давно уже присматривался к ней и успел полюбить.

– Я буду хорошим мужем вашей дочери, капитан Нордстрем, – говорил штурман. – И вы, госпожа Ловийса, не беспокойтесь, я никогда не обижу вашу Ингрид.

Мать смущенно опускала взгляд, не зная, что сказать, а отец был прямолинеен, как всегда.

– Ингрид шестнадцать лет, – сказал он сурово, поджав тонкие губы.

– Хороший возраст, – отозвался гость безмятежным тоном. – Большинство девушек выходят замуж именно в шестнадцать лет. Разве не так?

– Я сказал, что ей шестнадцать лет, Хаген, – продолжил отец, – не потому, что она кажется мне слишком молодой, а потому что вы кажетесь мне неподходящим ей по возрасту. Сколько вам лет? Наверняка ведь больше сорока.

Хаген усмехнулся, пригладил рукой свои редеющие кудри на голове.

– Тридцать восемь, – ответил он. – Я старше вашей дочери на двадцать два года. Не так уж много, капитан Нордстрем, согласитесь. И если позволите спросить, а вы сами старше вашей супруги на сколько лет?

Он метнул взгляд в сторону Ловийсы, которой было тридцать два года, и замер в ожидании.

– Хорошо, Хаген, я отвечу, – после некоторого раздумья произнес отец Ингрид, – знайте же, что вы сами нарвались на такой ответ, который получите. Я не собирался вас обижать, но вы сами пришли в мой дом и сами оказались слишком настойчивы.

Он провел рукой по льняной скатерти на столе, повертел в пальцах опустевший серебряный кубок и наконец сказал:

– Вы правы, моя уловка насчет возраста дочери выглядит нелепо. Я сам старше своей жены на двадцать лет, так что глупо было с моей стороны упоминать эту тему. Но Ингрид я за вас не отдам все равно, будь вы хоть трижды правы.