Читаем без скачивания Москва. Лица. Факты. Свидетели эпохи - Леонид Николаевич Лазарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Праздник закончился, надо возвращаться к родителям в город. Мой мотоцикл стоит там, где я его оставил. Правда, любой желающий мог его завести, он включался без ключа. Достаточно дернуть заводную ручку, он бы завелся, но, слава богу, ничего не произошло. Я собрал аппаратуру, сел на мотоцикл и поехал в сторону дома. К сожалению, до города я не доехал. Мотоцикл по дороге стал «чихать» и дергаться. Кончилось тем, что он заглох окончательно, чихнув и плюнув дымом последний раз…
На мою удачу по дороге показался грузовик. Я остановил машину:
– Помогите! Я из цирка.
– А-а-а… Это вот около базара, это аттракцион такой, вы на мотоциклах гоняете.
– Совершенно верно. Что-то случилось с техникой. Поможете?
– Конечно, поможем, конечно.
Из машины высыпали люди. Как пушинку подняли «Индиан» в кузов.
Триумфально въезжаю в город, сидя на мотоцикле в кузове грузовой машины…
– Что случилось? Что случилось? Эх, Леня, Леня, ты же заклинил двигатель, надо было в поршень маслица поддать немножечко. Что ж ты так?
…Моя поездка в Ульяновск и за город обернулась признанием моих работ в Москве. Я оказался на сцене дома журналистов и на вопрос Лидии Дыко: – Как вам удалось снять такое изображение? – В стеснении, почти заикаясь, поведал эту историю.
В знак благодарности послал несколько фотографий Льву Ерохину…
Костюм
Кремль. 1959
– У тебя есть приличный костюм?
Не знаю, что ответить. Вчера моя бабуля вставила большую заплату на… заднем месте. Материал заплаты был новый и резко выделялся.
– Если надо, – отвечаю, опустив глаза.
– Надо, надо Лазарев. Завтра в 12 ты с Павловой в Кремле – будете работать. Ясно! Поедете на редакционной машине, через Боровицкие ворота. Все официально. Держись достойно. Да, не сказала главного. Вам будет давать интервью президент одной из стран. По поводу костюма пришлось встать на уши.
Я впервые обозреваю внутреннюю сторону Кремля из окна редакционной «Волги». Кто-то открывает дверь нашей машины. Двери открываются как бы сами собой, одна, вторая. Вестибюль с высоким потолком. Появляется военный, в неизвестной для меня форме с аксельбантами, козыряет как-то не по-нашему и щелкает каблуками. Звук эхом распространяется среди позолоты помещения. Моя спутница заговорила с встречающим по-французски. У него недоуменное лицо, она переходит на английский. Он жестом показывает, куда идти. Мы движемся вместе с этим военным. У следующей двери нас встречает человек во фраке. Процессия: военный, фрак, Павлова и я в середине. Мы движемся к следующей двери. Открывается дверь, и нас опять встречает военный мундир, но с большим количеством воинских знаков отличия. Мы движемся через анфиладу дверей по длинному коридору, идя в ногу с военными. Ритм шагов сближает, создавая впечатление единения, несмотря на декоративное различие костюмов. В большом зале сопровождающий штатский жестом показывает Павловой на кресло. Глядя на меня, не показывает ничего, он просто утвердительно кивает…
Раздается звук удаляющихся шагов. Тихо… Мы смотрим друг на друга… Долго. Только сейчас в этой ожидающей тишине с позолотой я увидел обаятельную красавицу со взглядом и позой, говорящими, что это ее истинное место – вчера и сегодня. Мне захотелось легкой улыбки на ее губах. Хотелось поддержки от женщины в этой, почти нереальной, обстановке. Вспомнилась заплата на брюках… Что-то не срасталось…
В медленно открывающуюся золотую дверь входит президент страны, чье изображение мне приходилось видеть на телевизионном экране. В руках он держит наш журнал «Советская женщина». Здоровается за руку. Моя коллега жестом предлагает ему сесть. Началась работа. Как умело в кадре компонуется наш журнал. Снимаю много. Его внимание переходит от меня к журналистке, и наоборот. Робким жестом, с уважением, предлагаю ему пересесть. Президент послушно меняет позу, улыбнувшись, смотрит на меня с любопытством. Этого игрового мгновения было достаточно, чтобы я уловил ту искорку тепла, которой так не хватало. Опустив камеру, сделав шаг назад, я молча сообщил, что съемка закончена…
Еще несколько раз с удовольствием наблюдал моего героя на телевизионном экране. Как фотомодель он вел себя прекрасно. Мне хотелось хотя бы посмотреть на мою временную спутницу. Но больше никто не назначал нам свидание.
На плоту
Раннее-раннее утро. Легкий туман. Тишина. Спокойные воды искусственного озера. Богатая цветом разнообразная растительность, высокие деревья… Какая-то благородная тональность во всем. На поверхности затона много стволов деревьев, связанных в плоты. Закарпатье, верховье Белого Черемуша.
Нас двое – я, профессиональный фотожурналист, и журналист, который будет делать звук к материалу и писать тексты. Первым делом нас привезли в главную контору по сплаву древесины на Белом Черемуше, предложили подписать документы о том, что в случае нашей гибели виноваты мы сами. Только на этих условиях нам позволили совершить бросок вместе с плотогонами от плотины «Мария» до низовья реки.
Плотина «Мария» – это искусственно перегороженное ущелье, где неделю копится вода. Когда она доходит до верхнего предела, открывается шлюз. Плот, который стоит в начале шлюза, начинает медленно втягиваться в ворота, большей частью, находящихся под водой. Плот – это восьми-девятиступенчатая конструкция, где связки – огромное количество бревен, одна связка, вторая, третья… восьмая. И все это на гибких сочленениях.
– Вы свою сумочку с фотоаппаратом вот сюда положите. Вот сюда…
Я не понимаю зачем.
– Положите, положите. Потом будет поздно.
Плотогон. 1965
Большую камеру я все-таки вынул из кофра… Подходит очередь подвести наш плот к уходящему куда-то вниз водяному жерлу. Впереди плота два весла, смотрящие навстречу движению. Огромные бревна деревьев, превращенные в весла, они и заточены, как весла… Поворотная ось закреплена на возвышении, куда складируется нехитрое имущество плотовщиков.
Мы медленно подплываем к жерлу все ближе и ближе. Я вижу край воды, но не вижу, куда он переливается… Первое звено нашего длинного плота уже вплывает в падающее куда-то вниз пространство. Я ощущаю, как бревна, двигаясь вместе с водой, начинают опускаться все глубже и глубже. Чувство какого-то еще незнакомого ужаса охватывает меня. Инстинктивно начинаю прижиматься к плотогонам. Они улыбаются и, поглядывая на меня, жестами показывают:
– Все нормально! Все нормально!
Усиливающийся шум исходит из того
