Читаем без скачивания Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - Юлия Ник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позанимавшись зубрёжкой до полудня, Настя «засучила рукава» и, как вчера и решила, взялась за тряпку, и часа три, не разгибаясь, наводила порядок в доме старушек, залезая туда, куда они уже не могли дотянуться. Быстро обмела чистым веником высокие углы от тенет, перетрясла всё с полатей, собрала самотканые дорожки и, вытряхнув, вывесила их проветриваться на плетень, отделяющий дворик от огорода и сада со старыми яблонями, усыпанными маленькими красновато-зелеными завязями яблок. Бабушки, ободренные такой помощью, пошли наводить порядок в хлеву и в сарае. Дело у всех спорилось. Ларику пришлось ещё и навоз вывезти, и сложить его в кучу на задах огорода. Чего за кампанию не сделаешь? И его одолевали странные мысли: «Вот интересный факт: русские, живущие в очень холодной стране мира в самую жару под сорок, пашут на огородах, «как не в себя», когда привычные к солнцу южане устраивают себе сиесты. А в мороз под сорок, русские лижут на улицах мороженое, когда те же южане почти умирают от холода, надевая две шапки на голову. Мороженого бы сейчас. Да где взять его в этой глуши? Редко привозят, холодильников, видать не хватает. Квасу разве пойти выпить?»
Он снова зашел в дом выпить квасу и чуть не столкнулся с Настей. Она, мурлыкая себе что-то под нос, пятилась на него спиной и размашисто развозила мокрой тряпкой воду по полу. Его огромные штаны, которые ей и ходить-то мешали, а что уж о мытье пола говорить, она скинула. Футболку, широкую и длинную она подоткнула краем под резинку трусиков и в таком виде и хозяйничала. Ларик застыл, увидев вдруг перед собой не просто соседку Настюшку, а умелую молодую женщину сноровисто, как это умеют только женщины, моющую пол, и быстро переступающую босыми, почти прямыми, ногами по мокрым доскам назад. И ноги эти были стройными и сильными.
— Черт, а она взрослая почти, и нифига не ребенок, — и чего бабуля на него накинулась за неуважение к его гостье? И никакая она ему не гостья, а просто так… Но ноги у неё стройные, и Степка это вчера сразу разглядел, — а он, Ларик, только сейчас. — И что? Сидеть с ней теперь, что-ли? И бёдра у неё женские. Узенькие стройные, но точно женские. Красивые. Господи, когда же Алька приедет, наконец?! — у Ларика всё тело сжало в пружину при воспоминании об Альке, об её закинутой назад голове, с песчинками в волосах. В такие минуты, там на берегу, он чувствовал себя властелином вселенной, а не только любимой им юной женщины.
Так Ларик и не попил квасу, с позором изгнанный из сеней своими собственными греховными мыслями и стройными ногами и бедрами ничего не заметившей Настюши.
— А вы бы на речку-то сходили, охолонулись в воде, жарко ведь? — обмахиваясь платком посоветовала бабушка Пелагея.
— Да нет, я не пойду, — сразу отказалась Настя, — я купальник не взяла. Если можно, я в бане просто окачусь водой.
Бабули Марфа и Пелагея, дед Алипий и Ларик
— Можно, конечно, только баню надо затоплять, да помыться как след, сразу прохладней станет, кожа-то чистая лучше дышит. Давай, Ларивоша, затопляй, суббота сёдня в аккурат, — утвердительно попросила бабушка Пелагея.
Деловой деспотизм бабуль Ларик переносил стойко, только дурачился за их спинами, поджимая саркастически, и упрямо по-старушечьи, уголок губ, когда бабули не видели Это было смешно, и он нарочно смешил этим Настю, когда видел, что она весело наблюдает за ними за всеми.
Печь топилась до самого вечера, нагоняя сумасшедший жар в бане. Часов в семь, после работы, перед чаем и «Вечерней», как объяснили бабушки, все с превеликим блаженством помылись в горячей бане, смывая пот и соль, выступившую от работы и изнуряющего жара. Но после бани, выплавляющей из распаренной кожи текущие по телу струйки пота, тридцатиградусная жара в тени и вправду показалась Насте прохладой. Настюша мылась последней, бабушка Марфа научила её, как плескать воду на каменку и не ошпариться выбивающейся струёй пара. Потом Настя развесила свое постиранное бельишко в листве сирени за малухой на просушку.
Этим вечером Ларик в клуб не пошел. Старушки каждый вечер, по неизвестно когда заведенному порядку, вставали на молитву два раза. На «Вечернюю» и на «Повечерие». Настя уже поняла, «когда», и совсем не понимала, что и зачем. Видимо заметив в её глазах недоумение, бабушка Пелагея мягко и терпеливо объяснила ей, что с тех пор, как закрылся храм их, они взяли на себя труд творить молитву, как раньше в храме бывало. Настя не запомнила ни одного святого из тех, что ей не торопясь называла старушка, осеняя себя крестом при упоминании некоторых. Знакомыми кое-как были только два имени: Иисус и Богородица.
— Раньше-то батюшка наш Алипий, родной брат мой, службу в храме служил. Под защитой мы жили. А вот уж сколь лет, как сИроты живём. Только Алипий его восстановил после войны, — и опять отобрали. Из-за этого он так мало и пожил, не перенёс второго раза. Только и жил, что надеждой на Ларика нашего.
— А я-то причём? — видно было, что не в первый раз затевается этот разговор и что он был Ларику крайне неприятен.
— Ладно, спать давайте ложиться, — не собираясь пререкаться с внуком, миролюбиво сказала Пелагея. — Ларик, ты там веник из полыни-то повесь в малухе, да лавровый лист по углам кинь, всё комары не так будут зудеть. Дома-то мы давно уж повесили, и запах хороший, и комар не летит. А сегодня у нас и вовсе праздник Настя устроила, свежими досками-то как приятно пахнет. И так прохладно от свежей воды стало.
— Руки, небось, ободрала голиком? — участливо спросила бабушка Марфа, подливая ей чай.
— Да нет. Не ободрала. Да и пол у вас чистый, не «заношенный». Так, немного пошоркала. Моя бабушка, когда-то так же мыла. Я у неё один раз маленькой была в гостях на каникулах. А потом она умерла, и тот дом кто-то из её близких родственников, наверное, забрал себе. Помню, что пол был желтым тогда после мытья. И у вас он сначала тоже желтым был, теперь вот белый. Высох.
— Спасибо, Настенька. Храни тебя Господь.
Предпоследнюю ночь Настя «растягивала», как только могла, утомленная работой, баней и занятиями английским языком она задремала, вдыхая запах воздуха и чистого пола, лёжа на этих чудесных
