Читаем без скачивания Картонные звезды - Александр Косарев

— И что там? — не отстает он.

— Заправщик, — неопределенно отвечаю я, еще даже не зная, зачем этот Янки мне, собственно, понадобился.

Возвращаюсь на пост в полном недоумении. Что я ищу? Почему прицепился именно к этому самолету? Денис, завидев меня, демонстративно стучит пальцем по своим наручным часам, давая понять, что наша смена уже на исходе. Киваю в ответ, в свою очередь, давая понять, что все прекрасно помню. Торопливо заполняю журнал дежурства. (Интересно бы узнать, куда их девают по заполнению?) Механически срываю накопившиеся на телетайпах телеграммы и складываю их в тощие стопки. Скудновато, но ведь на дворе глубокая ночь. На тысячи километров и морских миль кругом все летчики, все операторы всех аэродромов и авиабаз либо спят, либо дремлют и только очень неотложные дела заставляют людей бодрствовать.

Та-тра-та — тра-та, — оживает совсем уж было уснувший 3-й телетайп. Вытягиваю руку и, не глядя, отрываю свежачок.

— Мама миа! — непроизвольно восклицаю я, пробежав глазами текст. — Легок на помине!

Телеграмма от свежести аж дымится. Еще раз жадно пробегаю по ней глазами.

385

TWA to GUB. 00:46.

n/r R 56336 KC-135 Yankee-96 arr. 09:08 GMT 0105C

ARR — это от английского слова «arrival», что переводится как прибытие, приход. Так это что же получается? Не успел Токио несколько часов назад отправить Yankee-95, как уже рапортует о прибытии Yankee-96! Странно все это. Что там у них за траффик такой? Что за удивительная ночная спешка?

Отупевшая от ночного бдения голова с трудом способна воспринять и переварить лежащую на поверхности информацию, но я все же вновь отмечаю про себя недопустимый разрыв между фактическим прибытием самолета и докладом об этом. «Тридцать восемь минут задержки? — недоумеваю я. — И это ночью-то, когда самолеты прилетают в час по чайной ложке». За дверью явственно слышен грохот сапог подходящей смены. «А из Токио-то он, когда улетел, — озаряет меня вдруг, — с какой задержкой в сообщении? С такой же разницей в докладе, или меньшей?»

Времени у меня не больше пяти минут, и я, торопливо сунув поднявшемуся со своего места Денису телеграммы, со всех ног несусь на центральный пост. Завидев меня, капитан только машет рукой, давая понять, что согласен со всеми моими поисками заранее. Слава Богу, пачки с последнего моего посещения не перекладывали, и телеграмму об убытии подозрительного заправщика я нахожу в мгновение ока. Номер, дата, борт, вот оно! Вычитаю одни цифры из других, перепроверяюсь, и пачка с шелестом вываливается из моих непроизвольно разжавшихся пальцев.

— Восемь минут, — шепчу я, боком ретируясь на свое место, — всего восемь минут и доклад был отправлен.

— Косарев! — слышу я недовольный до официальности голос Дениса, — ты, куда опять пропал?

— Тут я, туточки, — бормочу я, выныривая из-за его плеча, — к оперативному на минутку бегал.

— Смену сдавай, — отмахивается он от моих проблем, — минуту тебе на все про все.

Меняет меня на этот раз Леха-лунатик, которому долго рассказывать про положение дел не надо. Его вечно прищуренные «монгольские» глаза уже торопливо перебегают с телетайпа на телетайп, вполне адекватно оценивая состояние переменчивого эфира.

— Уэйк, у меня На шестой антенне, вместо седьмой, — торопливо сливаю я ему последние «постовые» новости. — Красящая лента на «Маниле» почти протерлась, скажи утром Вовке, не забудь. Да, и посмотри, пожалуйста, за появлением заправщиков с позывным «Янки». Ладно? Ну, бывай.

Жму Алексею руку и бегом бросаюсь на выход.

Леха, он все же странная личность. Кажется, самый простой парень из неведомого мне городка Тутаев, но кроме лунатических «закидонов» обладает и весьма полезным для армии умением — играет на трубе. Соответственно и привилегии имеет исключительные. На всех полковых разводах он не марширует, как все мы, а играет в маленьком (трехчеловечном) оркестре. Кроме того, командование частенько сдает его в «аренду», когда в недалеком поселке случается свадьба или похороны. По таким дням и мы получаем ощутимую пользу от его таланта. Как правило, на этих мероприятиях он голодным не остается, и мы делим его обеденную пайку на оставшихся. Конечно, прибавка получается крохотная, но наши вечно голодные желудки любому куску рады.

Кстати, пока наша смена добирается по неожиданно раскисшей дороге к казарме, расскажу вам о том, как нас кормят. Должен сразу признать, что этому вопросу в нашем полку уделяется исключительное внимание. Начать с того, что официально выделенное Министерством обороны продуктовое довольствие мы получаем гораздо лучшее, нежели обычные военнослужащие. Лучше не только по количеству, но и по качеству, о чем нам не забывают регулярно напоминать наши командиры. Но это еще не все. В порядке взаимопомощи мы осуществляем шефство над близлежащим колхозом. Или вы думаете, раз дело происходит на Камчатке, то, значит, там ничего не растет? А вот и ничего подобного. Такой картошки, капусты и свеклы я не видел нигде, даже на юге. Все дело, видимо, в том, что все окрестности завалены вулканическим пеплом, являющимся великолепным естественным удобрением. Разумеется, что все доходы от такой сельскохозяйственной деятельности оседают в нашем пространном овощехранилище. Но и это еще не все. Над нами, в свою очередь, шефствует рыболовецкий колхоз, который раз в неделю присылает от щедрот пару-тройку бочек соленой горбуши. Я так пропитался специфическим запахом этой рыбы, что двадцать лет после окончания службы не мог заставить себя взять в рот даже крохотный кусочек этой рыбы. Да что там, не я один был укормлен этим соленым ужасом до полного и пожизненного насыщения. Однажды даже случился обеденный бунт, во время которого весь полк в полном составе отказался есть рыбный суп. Только после столь единодушного проявления недовольства это блюдо стали готовить гораздо реже.

Все-таки столь согласованные действия военных, даже по такому пустяковому поводу, крепко напрягали партийные власти и заставляли реагировать незамедлительно. К тому же, кроме всего прочего, в нашей части есть и своя собственная немаленькая свиноферма. Отходы с пищеблока позволяют нам совершенно спокойно содержать и откармливать в год до тридцати-сорока голов этих быстрорастущих и калорийных животных. И некоторые экземпляры вырастают до совершенно чудовищных размеров. Но даже и такой добавки нам не хватает. Оставшуюся часть мы добываем сами. Летом это получается несколько проще, достаточно выбраться в ближайший лесочек или на речку, там отовариваешься на славу. Самую большую прибавку к летнему солдатскому рациону дают удивительно крупные белые грибы, лесные ягоды повсеместно растущей дикой жимолости и маленькие, но удивительно вкусные рыбешки, которых удается выловить плетеной кошелкой в ближайшем ручье. Но самое радостное для солдатского желудка происходит тогда, когда удается попасть в состав команды, направленной на заготовку речного гравия. Его мы собираем на берегах реки Авачи, и, пока трое солдат орудуют ломами и лопатами, четвертый занимается рыбной ловлей.

Снасть для этого мы используем самую простую: тридцатиметровая, весьма толстая леска с привязанной к ней двухкилограммовой гирей составляет ее основу. К леске крепятся несколько выкованных из. обычных гвоздей крючков, и, собственно говоря, все готово. Основная задача при таком способе ловли в том, чтобы хорошо раскрутить гирю на леске и забросить ее как можно дальше вверх по течению. После этого остается только тащить быстрее леску на себя, в надежде зацепить одним из крючков рыбину покрупнее. Статистика удачных бросков не слишком большая, на два десятка попыток попадается едва ли одна рыбка, но зато какая! Килограмма на три, а то и четыре. Розовая, нежнейшая на вкус и приятнейшая на вид… у-мм, сплошной восторг.

Впрочем, пора заканчивать с воспоминаниями о далеком лете, поскольку мы уже вошли в мертво спящую казарму. Сейчас скорее бы скинуть раскисшие от пота сапоги и упасть под одеяло. Мозги мои отключаются прежде, чем голова успевает коснуться подушки. Но тело в течение нескольких секунд еще сопротивляется безудержному напору обморочного сна, пытаясь натянуть на себя моими же верхними конечностями тощее армейское одеяло.

Очередной день марта (какой точно, не знаю). Вечерняя смена. Половина первого (следующего утра, разумеется). На посту моем все нормально, и загадка каравана заправщиков вновь начинает будоражить мою временно оставшуюся без работы голову.

«Если они кого-то вели за собой, — размышляю я, рассеянно глядя на экран многоканальной стойки, — то куда делись доставленные ими в Токийский воздушный узел самолеты?» Теоретически тут имелись три возможности дальнейшего использования доставленных в Японию машин. Если это были транспортные самолеты с военным грузом, то они обычно незамедлительно разгружаются и отправляются восвояси. Но ведь заправщики ушли, не задерживаясь в пунктах прибытия, и, стало быть, это вряд ли были транспортные самолеты. Вспомним о том, что отлет их обратно был, мягко сказать, спешным и (что очень показательно) отчет об отлете давался практически мгновенно. Поэтому отставим эту гипотезу как маловероятную. Если же перегонялись боевые самолеты, то они обычно через день или два начинают разлетаться с центрального аэродрома по авиабазам первой линии и авианосцам. Здесь ситуация была не столь ясна, поскольку полной картины авиаперелетов я перед собой, естественно, не имел. Но вполне возможно, что это были срочно доставленные на театр военных действий аэромобильные госпитали. Они-то вполне могут оставаться в районе Токио, поскольку тяжелораненых и больных американцы свозят именно туда, для последующего лечения и эвакуации.