Читаем без скачивания У ночи тысяча глаз - Корнелл Вулрич

Протянув руку, я выключила приемник.

Миссис Хатчинс сделала шаг мне навстречу.

Я легонько остановила ее рукой.

— Со мной все в порядке, ничего страшного, — еле выговорила я. — Поднимусь к себе.

Она едва слышно ахнула и ушла.

Не помню, как поднималась по лестнице, но до своей комнаты добралась. Дом погрузился в траур, в нем стояла мертвая тишина. На улице все еще царил день, и сияние солнца проникало в окно, будто в него просачивался тальк; только это уже была преходящая яркость, которая предшествует затуханию, на мгновение стремится превзойти самое себя, а потом умирает. Так вновь ярко вспыхивает пламя от спички, прежде чем окончательно погаснуть.

Двигаясь по комнате, я несколько раз на ходу увидела собственное отражение в зеркале, что и подсказало мне, чем именно занимаюсь: готовясь к отъезду, уже надела платье, а сейчас вытаскивала из шкафа пальто, снимала шляпу с небольшой деревянной вешалки.

Не уверена, что с самого начала знала, куда собираюсь поехать и что сделать. А может, и знала. Разум — это не печатная страница, к которой можно вернуться, когда какой-то определенный пассаж уже остался позади.

Небрежно нацепив шляпу на голову и перекинув пальто через руку, я вышла и закрыла дверь своей комнаты. Потом, порывшись в сумке, удостоверилась, что ключи от машины лежат там. И вот теперь-то уже определенно знала, как собираюсь поступить, не знала лишь, зачем и что мне это даст.

Не став спускаться вниз по лестнице, я направилась к задней части дома по верхнему коридору, а добравшись до двери комнаты миссис Хатчинс, дважды стукнула по ней ноготком. Звук вышел слабый, тикающий, но она, должно быть, услышала его.

— Войдите, — откликнулась она, и я открыла дверь и вошла.

Она сидела в качалке у окна и смотрела на улицу. Ее поза, прежде чем она увидела меня и отодвинулась от окна, наводила на мысль о меланхолии. Чувство потери, пусть и не такое острое, как мое собственное, было, во всяком случае, не менее искренним. Склонив голову набок и подперев щеку ладонью, как при зубной боли, она устремила невидящий взор в пространство. На коленях у нее лежал носовой платок, которым ей пришлось только что воспользоваться.

При моем появлении миссис Хатчинс тут же встрепенулась, и от прежней горестной позы ничего не осталось: выставлять чувства напоказ было противно ее натуре.

Она встала и вопрошающе посмотрела на меня.

— Грейс, у вас есть адрес той девушки, что работала здесь? Если есть, не могли бы вы дать его мне?

— Эйлин? — спросила она. — Эйлин Магуайр? Да, есть. — На лице ее ничего не отразилось. Она прошла к своему письменному столу и выдвинула ящик. Грейс была аккуратным человеком, у нее все лежало на своем месте. Она, похоже, держала нечто вроде картотеки на всех, кто работал на нас в прошлом и в данное время. Раньше мне как-то не приходилось вникать в то, как эта маленькая женщина управляет нашим домом. Немного погодя экономка уже держала в руках небольшую карточку. — Дать вам адрес или, может, хотите, чтобы я связалась с ней сама?

— Нет, — сказала я. — Хочу поехать туда сама.

— Это в городе. — Она зачитала с карточки название улицы и номер дома. — Холден-стрит, сто двенадцать.

— Спасибо. Запомнила.

Убрав карточку, Грейс окинула меня таким многозначительным взглядом, что я, прежде чем выйти, на мгновение задержалась:

— Вы хотите что-то мне сказать?

Она проговорила едва слышно:

— Не ходите туда, Джин. Скорее всего, ваш визит ничего хорошего не даст.

Мне стало ясно, что она знает, почему я выгнала Эйлин. До сего момента я не была уверена, известно ли о причине увольнения кому-нибудь из слуг.

— Куда-то мне все равно надо пойти, — ответила я. — А больше мне пойти некуда.

Закрыв за собой дверь, я спустилась по лестнице притихшего дома и вышла. Выгнала машину из гаража и отправилась в дальний путь в город. Золото вечера уже потускнело.

Оказалось, я столького не знаю и об улице с таким названием сроду не слыхала. Без посторонней помощи мне бы ее ни за что не найти. Подкатив к постовому полицейскому на главной площади, я высунулась из машины:

— Ищу Холден-стрит. Не подскажете, как туда добраться?

— О-о, это на окраине города, — протянул он. Бросил взгляд на мою машину, потом на меня, словно пытаясь понять, что мне нужно на такой улице. Потом махнул собравшимся за мной машинам, чтобы объезжали. — Вот что, поезжайте прямо по Третьей улице, а там увидите, она отходит от Третьей где-то в самом конце.

Мне казалось, что я ехала по широкому уродливому каньону бесконечно долго; мимо кирпичных труб пивоварни, мимо угольных складов и мрачно поблескивавших газгольдеров, огороженных проволочной сеткой. Неожиданно загорелись фонари, но они лишь подчеркивали серое однообразие широкой улицы; фонари стояли так далеко друг от друга и уходили двумя долгими рядами в такую даль, что из-за них улица казалась еще более пустынной и заброшенной.

День умер, и эта часть города послужила ему кладбищем. На западе низко навис желтый мрак, кое-где небо было золотым, большей же частью будто испачкано сажей, как на сделанных углем размытых набросках домов и уличных видов.

Я снова спросила у водителя грузовика для перевозки льда, подавшего машину под погрузку, и он объяснил мне, где свернуть и как добраться до Холден-стрит, а немного погодя я таки попала на эту улицу. Фары моей машины проложили по ней большой яркий шрам, осветивший ее ярче, чем когда-либо прежде.

После района, по которому я только что проехала, этот оказался не совсем тем, чего ожидала. Улица была бедной, да, страшно бедной, но вовсе не заброшенной и не грязной, на ней даже лежала печать некоего благородства. В общем, трущобами тут и не пахло.

Вдоль нее стояли многоквартирные дома, все одного размера, одной формы, одной высоты. Где начинается один дом и кончается другой, давали понять разве что подъезды, часто появляющиеся в темноте. Каждый отмечен небольшим крыльцом с железными перилами и коротким пролетом ступенек. На окнах, там, где свет за ними придавал им глубину, — аккуратные занавески. Стекла блестели чистотой, на многих подоконниках зеленели горшки с геранями. Любой, склонный к точным социальным определениям, сказал бы, что это район, где верхи низшего класса соседствуют с низами среднего.

Я отыскала нужный мне номер дома, остановила машину, выключила фары и посидела немного, высунув руку из окна.

Из ближайшего подъезда выскочила маленькая девочка и пронзительно крикнула в темноту:

— Тайни! Мама велит тебе немедленно идти домой, иначе она тебе всыпет за то, что за тобой приходится специально посылать.

К ней присоединилась другая фигура, и после непродолжительной и оглушительной перебранки они обе скрылись в доме. На улице снова стало тихо.

По тротуару, шаркая ногами, прошел какой-то мужчина, явно уставший после работы. С праздным любопытством он бросил взгляд на меня и на неподвижную машину и вошел в подъезд, перед которым держала бдение я.

Моя опущенная рука стукнула по дверце. Я подумала: «Только не здесь, не в одном из этих домов, зарождается знание о том, чему суждено произойти. Нет, должно быть, я ошиблась, должно быть, приехала не туда!»

Однако же самолет разбился, а одна из девушек с этой улицы сказала мне, что так будет, еще до того, как он вылетел.

Выбравшись из машины, я постояла в нерешительности. Что именно мне от нее нужно? — хотелось мне знать. Что я ей скажу?

Я обнаружила, что держусь за край дверцы машины обеими руками. Оттолкнулась от нее, и какая-то неведомая сила, казалось, заставила меня пересечь тротуар, подняться по ступенькам крыльца с железными перилами и войти в общий подъезд.

Внутри было освещено, хоть и слабо, но все же достаточно, чтобы разглядеть кнопки звонков. Под ними стояли фамилии, и одна из них — Магуайр. Она была вторая со стороны улицы, и я решила, что квартира находится на втором этаже.

Не нажав на кнопку, попробовала входную дверь, и та открылась. Стараясь особенно не шуметь, вошла и поднялась по стертым от времени ступенькам. Наверное, боялась, что меня не впустят, если я объявлю о себе снизу. Такая мысль у меня не возникла, но ведь что-то же удерживало меня от того, чтобы нажать на кнопку звонка внизу.

Добравшись до небольшой прямоугольной площадки, где кончался лестничный марш, я остановилась перед дверью. Идти дальше мне стало страшно, и в то же время возвращаться назад мне и в голову не приходило. До меня доносились разные домашние звуки, то приближающиеся, то удаляющиеся. Обычные бытовые звуки, не резкие, не громкие, ничем не примечательные.

Я вдруг постучала, даже толком не осознав, что делаю, будто моей руке передался какой-то судорожный импульс. И услышала женский голос:

— Пойди посмотри, кто там.