Читаем без скачивания Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Георг Борн

— Значит, надо найти другое средство освободить принца, позабудьте мои слова, — серьезно сказал Олимпио, отходя от Марион, слова которой его глубоко тронули.

— Я спасу принца, — быстро прошептала она, — предоставьте мне все! Чтобы доказать вам и маркизу свою благодарность, я в одну из следующих ночей сделаю эту отчаянную попытку!

Олимпио вынул из своего портфеля портрет Камерата и показал его девушке, спрашивая, нужна ли его помощь.

В ту минуту, когда Марион отказывалась от этой помощи, говоря, что она только увеличит опасность, из соседней комнаты раздался пронзительный крик, а потом шум.

— Матерь Божья! Что это значит? — спросил Олимпио, пораженный криком.

— Это надевают смирительную рубашку на несчастную, — отвечала Марион, которая побледнела от этого раздирающего душу крика.

Маркиз подошел к ним.

Раздался сильный стук в дверь. Марион быстро отворила ее. Вошел Валентино, бледный и в страшном испуге.

— Наконец-то я нашел вас, дон Агуадо, — проговорил он, задыхаясь. — В этом доме живет сеньора Долорес… я…

Олимпио вздрогнул.

— Говори скорее!

— Я сейчас узнал голос доктора, — продолжал задыхаясь Ва-лентино, который долго бегал по всему дому, отыскивая своего господина, и даже свалил с ног не пускавших его сторожей. — Сеньора здесь, мнимый герцог также приехал сюда…

— Ты говоришь правду, Валентине?

— Клянусь вам, дон Агуадо! Ищите сеньору, а я пойду сторожить вниз у подъезда.

— Прекрасно! Поторопитесь! — вскричал Олимпио. — Клод, пойдем!

За стеной снова раздался раздирающий душу крик. Маркиза проснулась и дико поводила глазами вокруг.

— Долорес, это Долорес, — шептала она, ломая руки. Марион подбежала успокоить Адель; Олимпио выбежал в коридор, маркиз пошел за ним.

Несчастная звала на помощь. Слышались стоны и плач девушки, заглушаемые мужским голосом, но, судя по шуму, в комнате были еще люди.

Олимпио громко постучал в дверь.

— Отворите или я выбью дверь.

— Только по приказанию доктора можно отворить, — отвечала сиделка.

— Помогите! — раздался голос девушки. — Ради Бога, помогите!

— Это голос Долорес. Не бойся! Твой Олимпио подле тебя! Послышался радостный крик.

— Отворите, говорю вам, или я позову муниципальную гвардию и прикажу оцепить дом! — вскричал Олимпио.

В нижних и верхних коридорах произошла суматоха, сторожа бежали на крик.

Наконец служанка отворила дверь комнаты.

Страшное зрелище представилось глазам Олимпио. Бледная, дрожащая от страха Долорес была привязана к стулу, около нее стояли сиделки. В глубине комнаты находился Эндемо, виновник этого злодеяния. Его исхудалое лицо, окаймленное рыжей, растрепанной бородой, выражало злобу и волнение, он весь дрожал, черные глаза его метали молнии, зубы стучали. На минуту он остановился в раздумье, что ему делать.

Олимпио бросился к Долорес, лишившейся чувств от долгой борьбы и радости.

— Долорес! Наконец я нашел тебя! — вскричал Олимпио. Вошедший маркиз велел сиделкам немедленно снять с девушки надетую на нее смирительную рубашку.

Эндемо воспользовался этой минутой, чтобы выйти из комнаты.

— Горе вам, — сказал он, скрежеща зубами и злобно посматривая на обоих друзей, — она будет моей, а вы поплатитесь за настоящую минуту.

Маркиз и Олимпио старались привести в чувство несчастную Долорес.

Олимпио осторожно положил ее на постель, велел подать воды и спирту, чтобы привести Долорес в чувство.

Пока сиделки хлопотали около Долорес, пришел Луазон, которому успели сообщить о происшедшем. Он хотел притвориться страшно рассерженным, но, увидев маркиза, переменил тон.

— Господи! Что здесь случилось, господа? — вскричал он, всплеснув руками. — Вы попали не к той больной!

Олимпио не слушал Луазона. Он наклонился к Долорес и целовал ее лицо. Страх и радость боролись в его душе. Теперь только он почувствовал силу своей любви к Долорес.

— Тут вышло недоразумение, господа, эта больная вверена мне герцогом Медина, — сказал Луазон, не понимая, в чем дело, и уже готовясь позвать сторожей.

— Этот герцог обманщик, и вы хорошо сделаете, если не станете вмешиваться в это дело, — сказал спокойно Клод. — Вы узнаете все. Эта сеньора совершенно здорова, и негодяй поместил ее к вам для достижения своих целей.

Луазон притворился, что он в сильном негодовании.

— Как! — вскричал он, всплеснув руками. — Возможно ли такое бесстыдство? О, господа, я пропащий человек. Добрая слава моего заведения потеряна!

Клод пожал плечами.

— Вы должны были все предвидеть, доктор! Не желаете ли начать следствие?

— Сохрани Боже! Это будет для меня еще хуже! Я верил герцогу, тем более, что сеньора говорила о преследовании.

— Оставим это! Постарайтесь привести ее в чувство, — сказал маркиз.

Когда Луазон подошел к постели, Долорес уже открыла глаза. Увидев Олимпио, она тяжело вздохнула, будто пробудясь от тяжкого сна, и протянула руки к своему возлюбленному. Из глаз ее текли слезы, губы с любовью шептали: «Мой Олимпио!» Увидев доктора, она крепко прижалась к Олимпио.

— Защити меня от них. Он и Эндемо заключили меня сюда!

— Меня обманули, я ни в чем не виноват, — сказал Луазон, который, во что бы то ни стало, хотел избежать дурных последствий. — Позвольте мне объяснить вам все дело, чтобы сохранить свое доброе имя.

— Только не теперь! Нам некогда разговаривать, — отвечал Олимпио. — Если вы невинны, то наказание минует вас.

— Как! Вы хотите предать это дело гласности! Я погибну, я должен буду закрыть свое заведение.

— Уйдите, уйдите отсюда! — просила Долорес слабым голосом. — Все поправится, если только меня возьмут из этого ужасного дома!

— Слушайте, доктор, — сказал Олимпио Луазону, который бегал по комнате, ломая руки. — Сеньора оставит ваш дом, в который она заключена против своей воли! В настоящую минуту я не могу и не хочу решать, соучастник ли вы! Как для вас, так и для самого себя я желаю, чтобы это заключение не повредило здоровью сеньоры! Если она заболеет, то вы будете отвечать за это! Дорогая Долорес! Протяни мне руку, ты свободна! Наконец мне удалось найти и освободить тебя! — продолжал Олимпио, обращаясь к Долорес, которая с радостным лицом бросилась к нему. — Теперь мы более не разлучимся! Все горе и страдание прошли!

Долорес не могла отвечать от радости. Бледные щеки ее покрылись румянцем; слабость исчезла.

Пришел Валентине Герцогу удалось скрыться.

Олимпио и маркиз свели Долорес с лестницы к стоящей у подъезда карете, не обратив внимания на Луазона.

— Я пропал, — бормотал он, — кто бы мог ожидать такого несчастья! Несчастный, проклятый день! Теперь мое доброе имя может быть потеряно. Но нет! Нельзя доказать моей вины, — успокаивал он себя с радостной улыбкой, — внезапная радость могла возвратить сеньоре рассудок, как это часто случается! И ни один черт не докажет, что она была привезена ко мне здоровой!..