Читаем без скачивания Слезы дракона - Дин Кунц

Гарри тоже пошел ей навстречу, также внимательно всматриваясь в мрачные проходы. Чердак был таким широким, а ящиков и коробок, до отказа забивших его, было так много, что все это больше походило на лабиринт. И в лабиринте этом обреталось чудище, которое по свирепости и наглости могло бы соперничать с мифологическим минотавром, человекобыком, пожиравшим людей.

Откуда- то из глубин лабиринта донесся уже знакомый голос:

- "Я потрясен", "Мне так тяжко", "Мелодия парового катка".

Гарри закрыл глаза. Ах, как хотелось ему улететь отсюда далеко-далеко. Может быть, в царство "Двенадцати Танцовщиц" с его двенадцатью великолепными наследниками престола, подземными замками света, в садах которых произрастают деревья с золотыми и алмазными листьями, с его заколдованными бальными залами, наполненными прелестной музыкой… Да, неплохо было бы там сейчас оказаться. В этой самой доброй из написанных братьями Гримм сказке. В ней никто никого не поедает, не мучает и не убивает.

- Сдавайся!

Это был голос Конни.

Гарри открыл глаза и нахмурился. Он боялся, что она выдаст их местонахождение. С другой стороны, как он ни старался, как ни прислушивался, так и не смог разобрать, где же находится маньяк: на этом чердаке звуки странным образом распылялись вокруг, и это служило отличной защитой как им, так и, естественно, преступнику. И все же молчание, как известно, золото.

Преступник снова прокричал:

- "Кутерьма голубых цветов", "Гостиница, где разбиваются сердца!"

- Сдавайся! - повторила Конни.

- "Уходи, крошка!"

Конни состроила гримасу.

- Это не Элвис, дубина! Это Стив Лоуренс. Сдавайся!

- "Не подходи"

- Сдавайся.

Поморгав глазами, чтобы смахнуть заливавший их пот, Гарри с недоумением уставился на Конни. Никогда раньше не чувствовал он себя более полным идиотом. Между Конни и маньяком что-то происходило, установилась какая-то необъяснимая связь, но что именно и что за связь, Гарри никак не мог взять в толк.

- "Мне все равно, если солнце погаснет".

- Сдавайся!

Вдруг Гарри осенило, что "Сдавайся" было названием одной из классических песенок Элвиса.

- "Не подходи".

Очевидно, это было название другой песни Элвиса.

Конни тихо скользнула в один из проходов и скрылась с глаз Гарри.

- "Сейчас или никогда".

- "А что же мне сказать?"

Где-то из глубин лабиринта Конни откликнулась названиями еще двух песен Элвиса:

- "Сдавайся", "Я умоляю тебя".

- "Мне так тяжко".

После короткого молчания Конни ответила:

- "Скажи мне почему".

- "Не спрашивай меня об этом".

Они явно общались друг с другом. Названиями песен Пресли. Словно участвовали в каком-нибудь телевизионном шоу- игре, где за правильные ответы участник не получал ничего, а за неправильные мог понести непредвиденные потери.

Согнувшись в три погибели, Гарри скользнул в другой проход. Ткнулся лицом в расставленную пауком сеть. Смахнув ее, углубился в охраняемую манекенами густую тень.

Конни снова вернулась к уже не раз звучавшему названию:

- "Сдавайся".

- "Не подходи".

- "Тебе одиноко сегодня?"

После короткой паузы преступник признался:

- "Одиноний мужчина".

Гарри все еще никак не мог сообразить, откуда шел голос. Пот лился с него градом, клочья тонкой паутины застряли в волосах и щекотали уши и лоб, во рту был такой привкус, будто он языком вылизал пестик лабораторной ступки Франкенштейна, но самое главное - его не оставляло ощущение, что из мира действительности он переместился в кошмарное сновидение наркомана.

- "Расслабься", - посоветовала Конни.

- "Мне так тяжко" - снова пожаловался маньяк.

Гарри понимал, что неожиданные кренделя и повороты этой странной погони не должны сбивать его с толку, ни в коем случае нельзя было забывать, что жили они в девяностые годы двадцатого столетия, эпохи воинствующего безумия, когда странное и причудливое сделалось настолько обыденным, что требует нового определения нормы сознания. Теперь, например, бандиты угрожают продавцам супермаркета не направленными на них пистолетами, а шприцами, наполненными зараженной СПИДом кровью.

Конни предложила маньяку:

- "Хочешь, буду твоим плюшевым медвежонком?"

Что, по мнению Гарри, придало "песенному" диалогу несколько пикантный характер.

Но маньяк ответил незамедлительно, и голос его был полон тоски и отчаяния:

- "Ты не знаешь меня".

Всего несколько секунд потребовалось Конни, чтобы отыскать необходимое продолжение:

- "А тебе не кажется, что пришла пора?"

Кстати о причудливом: у Ричарда Рамиреза, маньяка-убийцы, на совести которого числилось немало загубленных душ, когда он сидел в тюремной камере, отбоя не было от прелестных молоденьких женщин, находивших его обаятельным, будоражившим кровь, истинным романтиком. Или, если обратиться к недавнему прошлому и вспомнить того парня из штата Висконсин, который варил на обед куски мяса из своих жертв, а в холодильнике держал их отрубленные головы, о котором соседи говорили: "Ну да, правильно, в его доме всегда дурно пахло, и порой оттуда неслись истошные вопли и жужжание электропилы, но все это длилось только какие-то мгновения, а сам-то он был отличным парнем и главное - к людям относился с большим уважением и вниманием". Ну что еще можно тут добавить, одно слово - девяностые годы. Неповторимое десятилетие.

- "Это уж слишком" - наконец ответил маньяк, очевидно, не поверив романтическому порыву Конни.

- "Бедный мальчик", - искренне посочувствовала она.

- "Совсем пропал"

В голосе маньяка, эхом отдававшемся от затянутых паутиной балок перекрытия, прозвучали противные хныкающие нотки, когда он признал в себе отсутствие чувства собственного достоинства - опять же, весьма характерное признание для девяностых.

- "Надень мое кольцо себе на шею" - попыталась вновь настроить его на романтический лад Конни, крадучись через лабиринт и намереваясь при первой же возможности задуть этого выродка, как поганую свечку.

Маньяк не ответил.

Гарри тоже не сидел сложа руки, тщательно осматривая все закоулки и тупички, но чувствуя себя при этом абсолютно не у дел. Он даже представить себе не мог, что в это последнее десятилетие века, чтобы прослыть истинным полицейским, он должен назубок знать всю подноготную рок-н-ролла.

Все это казалось ему бредом сивой кобылы, но Конни такого рода чушь обожала. Она принимала эпоху такой, какая она есть, со всей ее нелепостью и хаосом; в самой ее натуре ощущалось что-то темное и первобытно-дикое.

На пути ему попался проход, шедший перпендикулярно тому, по которому продвигался он. В переходе никого не было. Чувствуя себя полным ретроградом, совершенно отставшим от эпохи, низко пригибаясь к полу, Гарри продолжалдвигаться вперед.