Читаем без скачивания Одна помолвка на троих - Галина Куликова

– Не обращай внимания, – сказал отец с кривой улыбкой. – Мы с Марго давно хотели пожениться, но… Я решил, что это случится, только когда женишься ты. Так будет правильно. Не женив сына, я не могу устраивать личную жизнь. Так что теперь…

Он обнял Марго за плечи и прижал к себе.

– Мы поженимся? – глухо спросила она ему в рубашку.

– Конечно! Я же обещал. Как только дети определятся с датой свадьбы, мы назначим собственную, идет?

Марго отстранилась, быстро поцеловала его в губы и, подняв глаза на Глеба, сказала:

– Поздравляю тебя. Это… замечательно.

– Я вас тоже поздравляю. – Глеб растерянно смотрел на них.

Отец все еще производил впечатление – сухощавый, нервный, с густой копной темных волос и глазами врубелевского «Демона». Они с Марго идеально подходили друг другу. Глеб почему-то представлял их парой перчаток. Одинаковые перчатки – на правую руку и на левую. «Если продолжить эту странную аналогию, – подумал он, – то мама рядом с отцом всегда казалась перчаткой с чужой руки. Неудивительно, что их брак развалился».

– Выходит, я всех осчастливил, – заявил Глеб и посмотрел на бабушку, ожидая увидеть слезы радости на ее глазах.

Вместо этого он наткнулся на ее мрачный взгляд. Нос, испачканный мукой, опасно заострился.

– Ба, ну в чем дело? – спросил Глеб. – У тебя такой вид, как будто я записался в армию и уже собрал вещмешок.

Он подошел к ней, взял ее за руки и просительно заглянул в лицо, как в детстве.

Клавдия Васильевна покачала головой. Кожа у нее была пергаментной, изрезанной, словно лед коньками, тонкими пересекающимися морщинками. Но глаза по-прежнему жили своей яркой молодой жизнью, хотя и потеряли с годами большую часть оглушительной синевы.

– Ты правда ее любишь? – негромко спросила она.

– Ба, да ты чего! – Глеб опешил. – Мы с Даной уже сто лет вместе. Присмотрелись друг к другу, притерлись, поняли, что почем. Мы отличная пара, все так говорят.

– «Все говорят!» Милый мой, градус отношений меньше всего зависит от температуры окружающей среды, – проворчала Клавдия Васильевна. – Знаешь, что я тебе скажу? Ты на все смотришь будто со стороны. Уж очень тебя заботит, кто и что о тебе подумает. Боюсь, что ты просто не умеешь решать сердцем. Не умеешь, и все тут. – Она с сожалением покачала головой.

– Ты типичная перестраховщица, – заявил раздосадованный Глеб. Он-то думал, что бабушка будет на седьмом небе от счастья. – Мое сердце делало предложение вместе со мной. Вот если ты сейчас не скажешь, что рада за меня, я не женюсь!

– Я рада, рада, – улыбнулась наконец Клавдия Васильевна. – Поздравляю тебя, золотой мой.

– А почему вы не приехали вдвоем? – спросил отец, обнимая Марго за плечи. – Вместе с Даной?

– Я думаю, ей бы хотелось узнать, что мы очень рады, – подхватила Марго.

Когда отец занимался кардиохирургией, Марго много лет была его медсестрой. Большую часть суток оба проводили в клинике. Так что с какой-то точки зрения они прожили вместе довольно долгую жизнь. Не факт, что счастливую.

– Мы с Даной сегодня слегка перегуляли, – засмеялся Глеб. – Кроме того, у нее проблемы на работе… Обещаю: на следующей неделе мы приедем к вам вместе. Если, конечно, бабуля напечет пирогов.

Клавдия Васильевна улыбнулась, как дракон, которому пощекотали брюхо. Глеба ее улыбка обеспокоила. «Нет, не может она что-то иметь против Даны, – одернул он себя. – Дана всем нравится! Бабуля просто привыкла к тому, что одна имеет на меня влияние. А тут появится жена, и все сразу изменится. Наверное, для женщин это нормально. Они соперничают между собой и за внуков, и за сыновей, и за мужей, и ничего в этом удивительного нет». Решив так, Глеб успокоился и поцеловал Клавдию Васильевну в щеку, сестру Кристинку – в нос, а отца обнял и похлопал по спине точно так, как делал сам Аркадий Николаевич, когда на него накатывали отцовские чувства.

Марго просто пожала ему руку и тихо сказала:

– Надеюсь, ты не передумаешь, Глеб. – В ее взгляде промелькнул холод хирургической стали. – Давши слово, держись.

Она сложила губы в подобие улыбки, но такая улыбка ей совсем не шла.

Глеб вышел на улицу под впечатлением от этого последнего напутствия. На улице уже совсем стемнело, но было по-прежнему тепло и душно, словно на город набросили тяжелое темное покрывало. Таксист курил возле машины, с усмешкой слушая, как по рации орет диспетчер: «Не Человеческое шоссе, а Челобитьевское! Ты бы карту города поизучал на досуге, двадцать второй!»

Глеб с благодарностью подставил лицо слабому ветерку и на секунду прикрыл глаза, подумав о Дане: «Интересно, как-то мы уживемся вместе? Каждый из нас привык к независимому существованию, а тут придется делить все на двоих – не только постель, но и шкафчик в ванной, и кухню, и свободное время, и много чего еще».

Он уже начал представлять было, как утром они с Даной вместе просыпаются и пьют на кухне кофе… Но вдруг неизвестно откуда из глубин памяти выскочил образ девицы, которая на офисной стоянке стукнула его папкой по голове. Агата, на минуточку. Не Маня, не Таня, не Соня и не Тоня. Ее глаза горели азартом, в них была такая энергия, которая может перевернуть землю без всякой точки опоры. Внутри у него снова тренькнул колокольчик, словно предупреждая о чем-то.

«Да ну ее к черту, – с досадой подумал он. – Я ее никогда больше не увижу. Ни ее, ни Кареткину».

– Ты можешь приехать? – спросила телефонная трубка дрожащим голосом Светки Кареткиной.

– Куда и когда? – деловито поинтересовалась Агата.

Она сидела в офисе за рабочим столом, уставившись в ежедневник, и слова подруги восприняла как задачу, которую следует выполнить.

– Приезжай прямо сейчас, – потребовала Светка. – Я в торговом центре, на нашем обычном месте. Пью чай с мятой. У меня к тебе очень серьезный разговор. О-о-очень серьезный.

– Что за разговор? – без особого интереса поинтересовалась Агата, улетевшая мыслями в загородный дом, который она сейчас обставляла.

– Разговор, который может изменить твою жизнь.

– Мою? – Агата почесала ручкой за ухом.

– Мою… Твою… Какая разница?! – Кареткина, как обычно, завелась с полоборота.

Если ей что-то было нужно или просто чего-то очень хотелось, она становилась невыносимой и добивалась своего не мытьем, так катаньем.

– Ладно, – быстро согласилась Агата. Положила трубку, потянулась до хруста в косточках и вслух сказала, обращаясь к ежедневнику: – Непросто иметь такую вредную подругу. Но куда деваться?

У нее, разумеется, были и другие подруги, не такие приставучие, но Кареткина постоянно оттесняла их, претендуя на то, чтобы быть самой близкой, самой-самой. «Хоть бы она влюбилась в кого-нибудь, – подумала Агата. – Направила бы свою энергию на охмурение избранника. Впрочем, женское счастье залегает гораздо глубже, чем мужское. Приходится годами грызть пустую породу, прежде чем наткнешься на самородок. Интересно, а Романа можно сравнить со слитком золота? Тем более он такой рыжий».