Читаем без скачивания Трое в лодке, не считая собаки - Джером Клапка Джером
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помню, как однажды поздней осенью все мои каникулы были испорчены потому, что мы обращали внимание на бюллетень о погоде местной газеты. «Сегодня можно ожидать ливня с грозой», — гласил он в понедельник, и мы отказывалась от пикника и просиживали весь день в комнатах в ожидании дождя. Мимо нас проезжали веселые компании в шарабанах и кабриолетах, солнце светило, не было видно ни облачка.
— Ага! — приговаривали мы, глядя на них в окно. — Вот уж вернутся промокшими до ниточки!
И мы, ухмыляясь при мысли, как их спрыснет, прошли в глубь комнаты, и помешали угли в камине, и достали книжки, и занялись своими коллекциями морских водорослей и раковин. К двенадцати часам жара в залитой солнцем комнате стала невыносимой, и мы начали задавать себе вопрос, когда же наконец начнутся ливни и грозы.
— Разразятся после полудня, дайте срок, — говорили мы друг другу. — Ну, уж и промокнут те катающиеся. Вот так потеха!
В час, бывало, заглянет хозяйка спросить, не думаем ли мы прогуляться в эту чудесную погоду.
— Нет, нет, — отвечали мы с хитрой усмешкой, — нас не выманите. Мы вовсе не желаем промокнуть — нет, нет.
Когда же день почти пройдет и все же о дожде нет и помину, мы пытаемся ободрить себя мыслью, что он хлынет неожиданно, как только участники пикника пустятся в обратный путь и будут находиться вдали от всякого крова, отчего вымокнут еще хуже. Но не падало ни капли, и день кончался в полном великолепии, и завершался чудесной ночью.
На следующее утро мы читаем, что будет «жаркий, прочно ясный день; очень знойно», одеваемся в легкие костюмы и отправляемся; а полчаса спустя после нашего выхода начинается сильный дождь, и поднимается жестокий холодный ветер, и то и другое продолжается целый день, и мы возвращаемся домой, утопая в насморках и ревматизмах с головы до ног, и ложимся в постель.
Погода окончательно превышает мое разумение. Я никогда не могу понять ее. Барометр бесполезен и не менее сбивчив, чем газетные предсказания.
Был один барометр в оксфордской гостинице, в которой я остановился прошлой весной, и когда я туда приехал, он указывал на «ясно». Дождь лил как из ведра, и так было с самого утра, поэтому я не вполне мог сообразить, как обстоят дела. Я постучал по барометру, и стрелка взлетела кверху и указала на «очень сухо». Проходивший мимо чистильщик сапог остановился и сказал, что барометр, вероятно, подразумевает завтрашний день. Мне представлялось, что он подразумевает позапрошлую неделю, но чистильщик сказал, что «нет, ему кажется, что нет».
Я снова постучал на следующее утро, и он полез еще выше, а дождь лил пуще прежнего. В среду я снова пошел стучать, и стрелка завернула к «ясно», «очень сухо» и «великая сушь», пока ее не остановил гвоздь, и нельзя было идти дальше. Она сделала все, что было в ее силах, но инструмент был устроен так, что не мог с большим рвением предсказывать хорошую погоду не сломавшись. Очевидно было, что стрелка хочет идти дальше и предсказать засуху и безводие, и солнечные удары, и самум, и все такое, но гвоздь не допустил этого, и ей пришлось довольствоваться заурядным «великая сушь».
Между тем разверзлись хляби небесные и нижнюю часть города затопило, ибо река вышла из берегов. Чистильщик сапог сказал, что, очевидно, когда-нибудь да будет долгий промежуток ясной погоды, и прочел мне напечатанное вверху оракула поэтическое произведение:
Долго предвещено, долго живет,
Наскоро сказано, скоро пройдет.
Ясная погода так и не настала в то лето. Полагаю, что инструмент подразумевал следующую весну.
Бывают еще эти барометры нового сорта, длинные, прямые, в них я ровно ничего не понимаю. Одна сторона предназначается для 10 часов пополуночи на вчерашний день, а другая для 10 часов пополуночи на сегодняшний день; но не всегда же удается поспеть к барометру в 10 часов. Поднимается он и падает на дождь и ясную погоду, с большим или меньшим ветром, и если вы постукиваете по нему, он ничего вам не отвечает. И приходится выверить его по уровню моря и перевести на Фаренгейт, и даже тогда я не знаю, какой получается ответ.
Но кому охота знать погоду наперед? Она и так уже достаточно плоха, без того, чтобы мучиться заранее предвидением ее. Угодный нашему сердцу пророк — тот старик, что в особенно мрачное утро дня, когда нам особенно хочется ясной погоды, осматривает горизонт особенно знающим оком и изрекает:
— О, нет, сударь, думаю, что разъяснится. Тучи разойдутся в свое время, сударь.
— Ах, уж он-то знает! — говорим мы, желая ему доброго утра и удаляясь. — Удивительный нюх у этих старикашек!
И мы чувствуем к этому человеку нежность, нисколько не умаленную тем обстоятельством, что погода не разъясняется и весь день непрерывно продолжает лить дождь.
— Ну, что же, — говорим мы, — он сделал все, что мог.
К человеку, предсказавшему нам скверную погоду, мы питаем, наоборот, горькие и мстительные чувства.
— Как вы думаете, прояснится? — бодро кричите вы ему мимоходом.
— Ну нет, сэр, боюсь, что зарядило на целый день, — отвечает он, покачивая головой.
— Старый болван! — бормочете вы. — Много он в этом смыслит!
А если его предсказание оказывается верным, вы возвращаетесь вдвойне рассерженным на него и проникаетесь смутным впечатлением, что, так или иначе, а тут не обошлось без его участия.
Данное утро было чересчур ясно и солнечно, чтобы на нас могли подействовать леденящие кровь сообщения Джорджа о том, что «барометр падает», «область пониженного давления проходит косой линией по Южной Европе»; поэтому, убедившись, что он не может повергнуть нас в отчаяние и только понапрасну тратит время, он стащил тщательно свернутую мною для себя папироску и убрался по своим делам.
Тогда мы с Гаррисом, предварительно покончив с уцелевшими остатками съестных припасов, переволокли багаж к подъезду и стали дожидаться извозчика.
Багажа оказалось изрядное количество, когда мы все сложили в кучу. Во-первых, большой саквояж и маленький ручной сак, потом обе корзины, большой сверток с пледами и штуки четыре или пять пальто и непромокаемых плащей, и несколько зонтиков, а кроме того, дыня, отдельно в мешке, потому что она оказалась чересчур громоздкой, чтобы где-либо поместиться, да фунта два винограда в другом мешке, да японский бумажный зонтик, да сковорода, которую мы для скорости не стали упаковывать, а просто завернули в оберточную бумагу.
Ворох оказался внушительный, и нам
