Читаем без скачивания Предательский кинжал - Джорджетта Хейер

— Замечательная пьеса, правда? Ну правда же?

Матильда, Джозеф, Валерия и даже Мотисфонт, которого "Горечь полыни" просто шокировала, поспешно заговорили, стараясь заглушить все те ужасные слова, которые собирался произнести Натаниель.

Стивен сидел, спокойно откинувшись на диване, и насмешливо наблюдал за ними. Страх перед тем, что Натаниель может наговорить еще и Ройдону, заставил всех преувеличенно хвалить пьесу. Ройдон был польщен, он торжествовал, но его глаза были прикованы к лицу хозяина дома с выражением такого беспокойства, что все чувствовали к нему жалость и говорили о том, какое он написал захватывающее, оригинальное произведение, и оно действительно заставляет задуматься.

Паула с упрямством, вызвавшим у Матильды желание встряхнуть ее за плечи, отмела в сторону все похвалы, высказанные по поводу ее игры, и снова атаковала дядю.

— Сейчас, когда вы услышали ее, дядя, вы поможете Виллогби, поможете же?

— Если ты хочешь сказать, что я дам тебе денег, чтобы ты промотала их на эту непристойную галиматью, нет, я не дам! — ответил он, однако недостаточно громко, чтобы быть услышанным автором.

Паула смотрела на него, будто не понимая значения его слов.

— Разве вы не видите… Разве вы не видите, что эта роль создана для меня? — спросила она с придыханием.

— Ну, это уже слишком! — взорвался Натаниель. — Куда катится этот мир, если девушка твоего воспитания стоит здесь и говорит мне, что роль кокотки создана для нее?!

— Это старомодная чушь! — презрительно произнесла Паула. — Мы говорим об искусстве!

— Да, конечно, — мрачно сказал Натаниель. — Это твое понимание искусства, так ведь? Ну что ж, должен сказать, у меня другое!

К несчастью для всех присутствующих, он этим не ограничился. У Натаниеля нашлось, что сказать обо всем, начиная с упадка современной драмы и инфантильности современных драматургов и заканчивая глупостью всех женщин в целом и его племянницы в частности. В качестве заключительного аккорда он заявил, что матери Паулы следовало бы сидеть дома и смотреть за своей дочерью, а не выходить замуж вечно за каждого встречного.

Все, кто имел честь его слышать, почувствовали, как было бы хорошо убрать куда-нибудь Ройдона и дать гневу Натаниеля остыть. Матильда благородно выступила вперед, сказала Ройдону, что она очень заинтересовалась "Горечью полыни" и хотела бы обсудить с ним пьесу. Ройдон, на которого Матильда произвела впечатление и который, естественно, жаждал поговорить о своем произведении, позволил ей увести себя из комнаты. В этот момент Джозеф присоединился к шокированному словами Натаниеля обществу и с неуместной игривостью хлопнул брата по спине.

— Ну, ну, Нат, мы с тобой — люди бывалые. Грубая, местами жестокая штука. Но не без достоинств, я думаю. А ты что скажешь?

Натаниель сразу же превратился в калеку и простонал:

— Мое люмбаго! Черт тебя подери, не делай ты этого! — И заковылял к стулу, приложив одну руку к пояснице. Его мужественная фигура согнулась от непереносимого страдания.

— Глупости! — сказала Паула с совсем необязательной резкостью. — Минуту назад вы и не вспоминали о своем люмбаго! Вы — жалкий обманщик, дядя Нат!

Натаниель любил, когда его оскорбляли, но сейчас он обиделся, что его болезнь недооценивают. Поэтому он заявил, что Паула еще пожалеет о сказанном.

Мод, которая сворачивала вязание, разумно посоветовала принимать антифлогистин, если ему по-настоящему плохо.

— Конечно, плохо! — огрызнулся Натаниель. — И не думайте, что я позволю насмехаться надо мной, я никогда этого не позволю! Если бы кто-нибудь хоть немного заботился… Впрочем, я хочу слишком многого! Мало того, что в доме толчется множество людей, меня еще заставляют слушать пьесу, которая должна была заставить покраснеть любую приличную женщину!

— Меня тошнит от ваших разговоров о приличных женщинах, — вспыхнула Паула. — Если вы не можете оценить гения, тем хуже для вас! Вы просто не хотите запускать руку в карман, поэтому и закатываете сцену! Злой, лицемерный, я всей душой презираю вас!

— Да, ты была бы рада, если бы я лежал в земле! Я знаю! — сказал Натаниель, испытывая огромное удовольствие от этой освежающей перепалки. — Я вижу тебя насквозь! Все вы, женщины, одинаковые. Деньги — только это вам нужно! Ну, моих ты не получишь, чтобы ты потратила их на этого молокососа! Это мое окончательное решение!

— Хорошо! — сказала Паула с трагическими интонациями в голосе. — Держитесь за свои деньги! Но когда вы умрете, каждое пенни, которое вы мне оставите, я потрачу на действительно безнравственные пьесы. Надеюсь, вы об этом узнаете, возмутитесь и пожалеете, что были таким чудовищем по отношению ко мне, когда были живы!

Натаниель был так доволен таким яростным ответом, что забыл о своем увечье. Он выпрямился на стуле и сказал, что цыплят считают по осени и, будь он проклят, если после всего этого не сделает некоторых изменений.

— Пожалуйста! — надменно произнесла Паула. — Мне не нужны ваши деньги.

— А, новая песня! — сказал Натаниель, глаза его победно блеснули. — А я-то думал, именно они тебе и нужны. Две тысячи фунтов, ты готова убить меня из-за них!

— Что для вас значат две тысячи фунтов? — потребовала Паула со слабой логикой, но прекрасным драматическим переходом. — Вы этого даже не почувствуете. Из-за своих буржуазных вкусов вы отказываете мне в том единственном, о чем я мечтаю! Более того! Вы отказываете мне в возможности использовать свой шанс в жизни!

— Последняя фраза не вписывается в образ, — оценил Стивен.

— Заткнись! — обернулась к нему Паула. — Ты сделал все возможное, чтобы провалить пьесу Виллогби! Наверное, это твоя нежная забота обо мне заставляет тебя дрожать при мысли о том, что я появлюсь на сцене в роли проститутки!

— Благослови тебя Бог, меня не волнует, какие роли ты играешь! — ответил Стивен. — Я только прошу, чтобы ты не стояла здесь, напыщенная, как леди Макбет. Меня выворачивает от такого накала страстей в доме.

— Если бы в тебе оставалась хоть капля порядочности, ты был бы на моей стороне!

— Значит, у меня ее не осталось. Мне не нравится эта пьеса, мне не нравится ее автор, я не люблю, когда мне читают.

— Дети, дети! — воскликнул Джозеф. — Зачем, опомнитесь! И еще в канун Рождества!

— Теперь тошнит меня, — сказал Стивен, сползая с дивана и лениво направляясь к двери. — Расскажете мне потом, чем кончилась эта битва в духе Гомера. Я ставлю шесть к четырем на дядю Ната.

— Ну, знаешь, Стивен! — хихикнув, воскликнула Валерия. — Ты просто невозможен!

Ее неудачное вмешательство напомнило Натаниелю о ее существовании. Он, посмотрев на нее с ненавистью за ее пустую красоту, ярко-красные ногти, раздражающий смех, дал волю своим чувствам, рявкнув на Стивена:

— Ты не лучше своей сестры! Вы ни на грош не отличаетесь друг от друга! У тебя плохой вкус, слышишь? Вы приехали в Лексхэм в последний раз! Можешь запихнуть это в свою трубку и раскурить!

— Та-та! — сказал Стивен и вышел из комнаты. Он потревожил Старри, который, держа поднос с коктейлями, подслушивал под дверью и был поглощен бушующей за ней ссорой.

— Прошу прощения, сэр. Я как раз хотел войти, — сказал Старри, меряя Стивена уничтожающим взглядом.

— Надеюсь, вам будет чем развлечь прислугу на кухне? — любезно поинтересовался Стивен.

— Я никогда не сплетничаю, сэр, это ниже моего достоинства, — ответил Старри с величественными и надменными интонациями в голосе.

Держа перед собой поднос, он вошел в комнату. Паула, которая обращалась к дяде со страстным монологом, оборвала его на полуслове и бросилась вон. Джозеф уговорил Валерию, Мод и Мотисфонта подняться к себе, чтобы переодеться к ужину. Натаниель велел Старри принести ему бокал слабого шерри.

В то время как семейная ссора была в полном разгаре, в библиотеке Матильда со всей возможной тактичностью объясняла Виллогби, что Натаниель не будет финансировать его пьесу. Чтение так возбудило его, что сначала он, казалось, едва ли понимал ее. Очевидно, Паула внушила ему, что помощь дяди — дело решенное. Он весь побелел, когда до него наконец начал доходить смысл того, что говорила Матильда, и дрожащим голосом произнес:

— Значит, все напрасно!

— В том, что касается Ната, боюсь, что да, — сказала Матильда. — Эта пьеса не для него. Но он не единственный на свете, кто может поддержать вас.

Он покачал головой.

— Я не знаком с богатыми людьми. Почему он не будет ее финансировать? Почему не д-дать шанс таким л-людям, как я? Это нечестно! Люди, у которых есть деньги… Люди, которых не волнует ничего, кроме…

— Я думаю, вам было бы гораздо лучше отправить пьесу какому-нибудь продюсеру, как это обычно делается, — сказала Матильда бодрым голосом, надеясь предотвратить истерику.